Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
– Ничего не понимаю! Да сколько же лет этой Федорке? Она ведь такая же, как наша Динка! – озадаченно пожимая плечами, сказал Леня.
– Ну что ж! Конечно, рано замуж, но в деревне с этим не считаются. А Федорке уже шестнадцатый год, Динка только на три месяца моложе ее. Ах боже мой, бедная Федорка! Неужели все-таки сегодня свадьба? – искренне огорчалась Мышка.
– Ну, знаешь, свадьба не свадьба, а какая-то чертовщина там происходит! Макака тоже зря не бросится как сумасшедшая. Я сейчас пойду туда, посмотрю сам, в чем дело! – решительно сказал Леня и, отряхнув на крыльце пропылившиеся в дороге брюки, зашагал по аллее.
Глава 21
«Ой, нэ ходы, грыцю, тай на вечорныци…»
По совету подруги Федорка весь тыждэнь[3] упорно молчала на все попреки и уговоры матери, зато и косы ее были целы, а к концу недели мать и вовсе подобрела и в субботу, обряжая дочку к приему жениха, ласково сказала:
– Вот так-то лучше, доню… Будешь сама себе хозяйка, над всем добром господыня. А что старый да рябой, так с лица воды не пить…
Федорка послушно дала вплести в косы новые ленты, надела веночек… Но когда мать, гремя подойником, ушла доить панских коров, Федорка в отчаянии заломила руки. «Где ж Динка? Динка! Что же ты не идешь, подруга моя… Ведь последние часы наступают, последние часы девичьей свободы, вот-вот затарахтит коло хаты телега жениха и возвернется маты. Не зря, ой, не зря своими руками обрядила она дочку… А Динки нет как нет, уж давно перевалило за полдень солнце…»
Побежала б Федорка сама за Динкой, да не смеет отлучиться из избы. Не знает и Дмитро, что творится с его дивчиной.
«Ой, не знае, не чуе Дмитро, что жизня моя решается… Не идет, забула за свою подругу Динка…»
Плачет, припадает к оконцу Федорка. Но и Динка летит как встрепанная птица. Вот уже на крыльце метнулась куча цветного тряпья.
– Федорка!..
– Ой, боже мий! Де ж ты была до сих пор? Он же зараз подъедет!
Брошены на пол герсет и вышитая рубашка, Динка молча сдирает с себя платье и бросает его на печку.
– Где матка? – спрашивает она, не отвечая на упреки подруги.
– У коровник пишлы… – всхлипывает Федорка, глядя широко раскрытыми глазами на сброшенные сандалии и свесившееся с печки Динкино платье. – Ой, божечка! Та чого ж ты раздягаешься? – с ужасом спрашивает она.
Но Динка только сопит, застегивая наспех сборчатую юбку и засовывая под нее вышитую рубашку.
– Подай платок… Хустку подай, темную, маткину, – командует Динка и, не дождавшись, сама хватает с гвоздя старый Татьянин платок, туго повязывает им голову, прячет под него косы и, стянув концы, завязывает их узлом на затылке.
– Та на що ж такэ страхолюдство? Повязалась, як старая баба, – разводя руками, всхлипывает Федорка.
Но Динка уже деловито оглядывает себя в огрызок зеркала и, удовлетворившись беглым осмотром, поднимает с пола кривой дручок, захваченный на хуторе.
– Вот, – быстро говорит она, – будешь махать этим дручком. Поняла? Как я на крыльцо, так и ты за мной! И ничего не делай, только маши дручком. Поняла?
– Эге… А як то махать? – испуганно спрашивает Федорка.
– Ну, як собаку отгоняешь! Маши и маши посильнее! – не надеясь на нее, морщится Динка.
Федорка неуверенно берет в руки дручок, а подруга уже гремит за печкой ухватом и, выбрав половчее кочергу, ставит ее около двери.
– Та что ж это будэ? – окончательно робеет Федорка и, вдруг охнув, бросается к окну. – Едет… Спаси меня, Матерь Божья, едет… – побледнев, оборачивается она к Динке.
– Тпру-у! Стой, тпру… – доносится со двора.
Подруги припадают к окну. Около тына останавливается телега. Щуплый мужичонка не торопясь слезает с телеги и, закрутив на колышке вожжи, обтирает пучком травы новые сапоги, отряхивает от пыли шапку, приглаживает редкие, прилипшие к темени седые волосы; теперь уже ясно видно его рябое, словно затолченное пшеном лицо, маленькие мышиные глазки и пучок серой бородки… Осторожно, словно на цыпочках, он снимает с задка телеги увесистый мешок и, крякнув, идет с ним к крыльцу.
– Билой муки привез… – шепчет словно про себя Федорка.
Но Динка внимательно вглядывается в жалкую фигуру согнувшегося под мешком мужичонки. Что-то горькое, вдовье чудится ей вдруг в этом рябом лице, испещренном глубокими морщинами, в крупных каплях пота на лбу, в остром кадыке на худой, жилистой шее.
«Жена у него умерла. Трое деток осталось. Может, за доброту Федорку берет… ради детей… Узнать надо».
Динка поспешно ставит за дверь кочергу и, бросив Федорке: «Выйдешь, когда позову…» – торопится на крыльцо.
– Здоровеньки булы, диду! – вежливо здоровается она, поправляя сползающий на лоб очипок.
– Здоровеньки булы! Здоровеньки булы! – кланяется мужичонка, стаскивая на ступеньку свой мешок и разглядывая Динку прищуренными от солнца, подслеповатыми глазами.
– А куда же это вы, диду, такой мешок приволокли? – с грустью и укором спрашивает Динка.
– Ну а як же? Так полагается… Что обещал, то исполнил! – с гордостью отвечает мужичонка. – Билой муки невесте в подарунок привез! А матка где? – интересуется он, отряхивая с картуза мучную пыль.
– Нема матки, я за нее… – уже строже говорит Динка. – И невесты нема у нас тут, диду…
– Як то нема? – склонив набок голову с выжженными солнцем белесыми волосами, улыбается старик.
– А вот послухайте меня, диду… Знаю я ваше горе, знаю, что жинка у вас померла и трое деточек осталось, – проникновенно говорит Динка. – Только не в той хате ищете вы невесту. Вы старый человек, диду. Мало ли на селе одиноких старух, каждая с радостью пойдет, она и деток ваших воспитает…
– Цоб! Цоб! – подбоченивается вдруг мужичонка, дергая свою бородку. – А то для чего такой разговор? Мое дело уже договорено и кончено! С батькой та с маткой договорено! А ты кто такая есть, чтоб мени указывать, га?
– А я человек, и ты человек! Совесть надо иметь, диду! Федорка – молода дивчинка, она тебе во внучки годится! И замуж пойдет по любви, за молодого хлопца! И вот тебе весь мой сказ! – решительно наступает Динка, чувствуя закипающую ярость. – Забирай свою муку и забудь дорогу в эту хату!
– Да ты кто такая есть? Я тебя первый раз бачу! Лаяла псина коло чужого тына! И Хведорка твоя гола и боса, хай скажет спасибо, что я ее беру! – визгливо кричит мужичонка, наступая на Динку.
– Ах ты ж гадина! Я с тобой, как с человеком… А ты вот как! – раздражается вдруг Динка. – Гей, Федорка! Живо! Бери дручка! – подбоченившись и яростно наступая на ошалевшего от неожиданности мужичонку, кричит Динка. – А ну, забирай свою муку и геть отсюда! Да чтоб ноги твоей поганой коло этой хаты не было!
– Да ты что, ты что, скаженна дивка! Я ж с маткой договаривался…
– Я тоби покажу – договаривался! Старый ты дурень, трухлява колода! Забирай, кажу, свой подарунок и тикай от хаты, бо я с тобой инше оступлю! – пиная ногами мешок, неистово орет Динка. – Дывысь, який женишок объявился! Ах ты ж дурень, дурень! – подбоченясь, издевается Динка; концы платка угрожающе качаются над ее головой.
Перепуганная насмерть Федорка с застывшим на лице выражением удивления и ужаса машинально машет вверх и вниз кривым дручком.
– А ты кто така есть, га? Яке твое полное право тут распоряжаться, га? Ах ты языката зараза! – придя в себя, вдруг обрушивается на Динку мужичонка и, прикрыв рукавом лицо, боком подскакивает к крыльцу.
Динка ищет глазами кочергу, но кочерга осталась за дверью. Но Динка не теряется. Ухватив с перил глиняный кувшин с квашеным молоком и яростно размахивая им, она бесстрашно наступает на жениха. Тугое квашеное молоко крупными снежками шлепается на белесую голову, на крыльцо, на ступеньки, на траву, и мужичонка не выдерживает. Подхватив на плечи свой мешок и осыпая Динку отборной руганью, он бежит к перелазу.
– Чтоб я тебя больше не бачила коло этой хаты! – орет Динка.
Мужичонка, пригнувшись, сбрасывает в телегу мешок и, нахлестывая лошадь, издали грозит кнутом.
– Передай, Федорка, своему батько: пусть только сунется теперь на мою мельницу, я вам покажу, голоштанна команда… Зараза проклятая!
– Жених! Жених! Дывытесь на его, люды добрые! Ах ты свинячий дух! – не унимается Динка.
Голос ее зычно разносится по экономии, кое-где уже кучками собираются бабы. Гремя подойниками и размахивая руками, от кучки баб отделяется Татьяна.
– Маты! Маты бегут сюда! Ой боже! Маты! – всплескивает руками Федорка.
Динка, окрыленная одержанной победой, хватает подругу за руку и тащит за собой:
– Бежим ко мне!
Федорка не сопротивляется. Взявшись за руки и поднимая ногами облака пыли, подружки мчатся по проселочной дороге… Но у самого хутора чьи-то сильные руки сжимают их в одном объятии.
– Ага! Попались, невесты! – хохочет Леня. – Попались!
– Ой, дывысь! Леня! – всплескивает руками Федорка.
Но Динка, оглянувшись назад, торопится домой. Для нее представление еще не кончено. Динка знает, что всякое достижение надо хорошо закрепить, иначе враг может обойти с тыла.
