Анатолий Маркуша - Щит героя
- Только не в воскресенье. В воскресенье я не смогу... Договорился, понимаешь, уже...
- С девчонкой, что ли, договорился?
- Вообще-то она замужем...
- Ну ты даешь! Так что будем делать: учиться или жениться?
В комнату входит Ирина.
- Мальчики, ужинать!
Внешне ужин проходит самым обыкновенным образом: Валерий Васильевич почти не разговаривает, Галина Михайловна суетится чуть больше, чем всегда, Ирина старается вести примирительно-успокаивающую партию самым незаметным образом, Игорь сдержанно злится: ему не нравится подчеркнутое внимание матери к Алексею, его раздражает Ирина, он старается не смотреть на Валерия Васильевича. А в голове возникает вдруг картина: река, разведчик и перепуганные пацаны. Сам того не ожидая, он говорит:
- Знаю, Сначала пацаны должны перегнать плотик на другой берег, потом один - вернуться, тогда солдат поплывет, потом другой пацан опять перегонит плотик, и второй солдат тоже переедет...
- Правильно, - говорит Алеша, - я же сказал: соображаешь!
Взрослые в недоумении смотрят на Игоря.
- Вот, я уже заговариваюсь. Замечаете? А что будет, когда я решу все задачи и начитаюсь английской физики Танькиного мужа? В атаку! - заполошно кричит Игорь. - Ура! - И, выскочив из-за стола, убегает во двор.
Темно, прохладно, между соседними корпусами зависла чистая, окруженная легким дымным диском луна. Звезд почти не видно. Откуда-то со стороны гаражей доносятся тревожные кошачьи голоса.
Игорь вышагивает по двору, пытаясь собраться, взять себя в руки. Если говорить честно, совсем честно, злиться решительно не на кого: что может быть более естественного, чем появление Алексея в их доме? Почему бы Валерию Васильевичу не иметь сына? И ничего плохого Алексей Игорю не сказал, наоборот, предложил помощь; пусть не сам придумал, пусть по просьбе своего отца, но откуда бы ему иначе знать о существовании Игоря, о его неприятностях? Мать старалась понравиться Алексею... Пожалуй, это самое неприятное... а как ей было себя вести? Вавасич - муж, и ей охота, чтобы он был доволен...
Наплевать бы на все и сбежать отсюда. Сбежать, а они пусть жалеют его, переживают и думают о нем. Только куда сбежишь? Обидно, но Вавасич прав - без бумажки об окончании восьмого класса на работу не возьмут и в суворовское не примут.
Кончать надо. Да и не дурее он Райки Бабуровой или Гарьки Синюхина... Неохота...
Надо и неохота - главное противоречие всей его жизни!
Он и раньше знал - не будешь делать уроки, засыплешься. Но торчать у стола, напрягать мозги и думать про то, что написано в книжке, вместо того, чтобы смотреть хоккей по телевизору, неохота было.
Он и раньше понимал - нахамишь классной, она от этого лучше относиться не станет. Надо сдерживаться, не распускать язык. Но почему-то язык всегда оказывался сильнее своего хозяина...
Игорь не из тех, кто склонен к самокопанию и долгим угрызениям совести, но в этот лунный вечер на пустынном дворе он вдруг оказался в окружении собственных мыслей. В блокаде, в кольце...
Обыкновенно, когда ему надо было оправдать какой-нибудь неблаговидный поступок, он не очень мучился. Скажем, шел на физику, не открыв дома книжку. В голову закрадывалась неприятная мысль: если спросят, от двояка не спастись. И тут же он успокаивал себя: как будто от того, что я просидел бы вчера хоть до двух ночи, что-нибудь могло измениться. Перед смертью не надышишься!
Или он хамил учительнице, хамил зря, просто потому, что его "несло". И тут же находил оправдание: а кто орал на меня прошлый раз? За что? За Гарьку - он пульнул в доску, а она подумала на меня. Как аукнется, так и откликнется.
Пословицы очень помогали Игорю жить, и он никогда не думал, что пользуется народной мудростью откровенно спекулятивно, выклевывая только те сентенции, афоризмы, поговорки, которые работают на него, и начисто забывая те, что звучат осуждающе...
Гарька появился, как всегда, неслышно, вроде бы ниоткуда. Он приблизился как бы на мягких кошачьих лапах и хмыкнул над самым Игоревым ухом:
- Прогуливаемся? Просто так или переживаем?
- Чего мне переживать?
- Мало ли, может, жених не нравится?
- Какой жених?
- Ну с цветочками. Видел, знаю!
- Чего ты знаешь?
- К Ирке сватается. Что, неправильно?
- Правильно-правильно. Ты всегда все самым первым узнаешь. У тебя нюх как у легавой...
- При чем легавая? Что я, собака...
- Ну ладно, это так, к слову.
- А он кто? - спрашивает Гарька и настораживается.
И тут в шальной Игоревой голове что-то тренькает, что-то срывается с оси, и язык его, набирая фантастические обороты, идет в полную раскрутку:
- Не протреплешься? Только тебе, как другу, говорю. Лешка, ну этот, с цветами, он вообще-то моряк. В загранку плавал. И получилась у него история с таможней. Кое-чего привез, чтобы фарцонуть, да сыпанулся. Ему, бах, и срок дали; ему бы сидеть и сидеть, но тут одно дело подвалило... словом, досрочное освобождение вышло...
- Какое дело подвалило?
- Боюсь, протреплешься.
- За кого ты меня считаешь?
- Смотри! Трепанешь, голову оторву. Он на севере сидел, ясно? А там золото добывают. Наткнулся на самородок. Семь кило! По закону, кто больше пяти кило самородок находит и государству сдает, того сразу по чистой отпускают. И еще премию дают.
- Большую?
- Лешке пятьдесят семь тысяч с чем-то отвалили.
- Ирка ваша небось с ума сходит, какая довольная?
- Да не очень. Все-таки вроде уголовник. Она говорит: лучше бы меньше получил, но какую-нибудь другую премию - за музыку или за изобретение...
Гарька совершенно околдован беспардонным Игоревым враньем, он готов тут же нестись домой, чтобы сразить такой новостью мамашу. Он давно приметил - стоит принести ей чего-нибудь скандально-неожиданного, и мать делается такой доброй, такой уступчивой - только проси...
- Ну и что, согласилась Ирка?
- А черт их поймет! Вавасич уговаривает, мать плачет...
- Чего ж ты ушел, чего ж не дождался, чем дело кончится?
- Неохота их слушать. Все равно они без меня ничего решить не могут.
- Как не могут? Почему?
- Есть причина. Ирка еще отцу обещала без моего согласия замуж не выходить.
- А ты? Согласен?
- Не знаю, хожу, думаю...
- Я бы сразу согласился.
- Ты можешь сразу, а я не могу.
- Да соглашайся, не думай!
И Гарька исчезает так же бесшумно, как пять минут назад появился. Игорь смотрит в уменьшившееся лицо луны и мысленно говорит: "Во дурак! Поверил".
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
НУЖЕН ХОРОШИЙ МАСТЕР
Николай Михайлович Балыков, директор училища металлистов, сидел в своем просторном серо-голубом кабинете и сосредоточенно глядел в одну точку. Точкой этой было заявление, лежавшее на директорском столе. Увы, заявление самое обычное, к глубокому огорчению Балыкова, оно не содержало в себе ничего нового:
"В связи с затруднительным семейным положением - рождением второго ребенка и болезнью жены, прошу освободить меня от занимаемой должности мастера вверенного вам профессионально-технического училища..."
Утром автор заявления - толковый человек и в прошлом ученик Николая Михайловича - заходил к директору и, стараясь не смотреть в глаза Балыкову, тихо говорил:
- Конечно, я понимаю, Николай Михайлович, подвожу вас... тем более учебный год к концу идет... Но и вы в мое положение войдите... Место сейчас в седьмом цехе освободилось, сколько они ждать согласятся? Неделю, ну десять дней... У них план... А я там против того, что здесь, вдвое заработаю... Верно? Когда бы не ребенок, можно до лета повременить, а так...
- Агитируешь? Или я сам не знаю и не сочувствую тебе, или не хочу сделать, чтобы всем лучше было? Только и ты, пойми: отпустить обязан, знаю, а кем тебя заменить? Кем? Резерва главного командования у меня нет и биржи труда тоже не существует... Кому твою группу передать, вот ведь в чем вопрос?
- Да у меня у самого душа за группу болит.
- Ладно. Ступай покуда к ребятам. Буду в завод звонить, попробую на отдел кадров нажать. Только ты мне нож к горлу не приставляй.
И Николай Михайлович, отпустив мастера, принялся звонить начальнику отдела кадров. И тот обстоятельно и весьма убедительно ругал его: это же черт знает что, до конца учебного года осталось совсем немного, могли бы и потерпеть...
А Балыков, словно ему надо было освободиться от нерадивого мастера, уговаривал кадровика:
- Ребенок у человека родился. Второй! Жена болеет. Должны мы в положение войти? Поддержать Фомина материально у меня возможностей нет, как же я могу его задерживать...
Теперь директор смотрел в одну точку и мучился сознанием своей беспомощности: не подписать заявления нельзя, ну задержать человека еще на каких-нибудь десять дней в его власти, но что толку?.. Отпустить? А как оставить группу без мастера?
И вместо того чтобы наложить какую-нибудь резолюцию: освободить по собственному желанию или отказать - Николай Михайлович вызывал в памяти мастеров, с которыми ему пришлось иметь дело за долгие годы работы в училище.
