Михаил Коршунов - Я слушаю детство
Минька несколько раз останавливал Аксюшу, о чем-то спрашивал.
Она отвечала на ходу: ей было не до Миньки.
Тогда Минька пошел домой и спрятал все спички. Начал наблюдать за бабушкой, ждать, когда она спохватится, что спичек в доме нет.
Бабушка спохватилась и послала его за спичками к кому-нибудь из соседей.
Минька отправился к Аксюше.
Дверь открыла она сама. На ней был халатик и старые большие шлепанцы. На голове - две бумажки узелками: Аксюша завязала волосы, чтобы получились локоны. Две бумажки - два локона.
Она растерялась, когда увидела на пороге Миньку. Сердито спросила:
- Ну, чего тебе?
- Спичек. Кончились у нас спички.
- Все это ты, конечно, выдумал.
- Нет. Не выдумал. Спроси у бабушки.
- Некогда мне спрашивать.
Аксюша пошла в кухню за коробком. Минька пошел за ней.
В комнате на кровати он увидел Аксюшино белое платье. Он было так накрахмалено, что напоминало зонт от солнца.
- Вот. - И Аксюша сунула Миньке в руку коробок со спичками.
Потом помолчала и совсем дружески, как они разговаривали всегда, сказала:
- Хочешь, оденусь? Поглядишь, что получится!
Минька кивнул.
- Тогда подожди здесь.
Минька остался в кухне. Он понимал, что Аксюша пойдет сегодня в город со старшими девочками, пойдет в городской сад. Ей, очевидно, разрешили. И она собирается.
Аксюша крикнула из-за двери:
- Входи!
Минька вошел.
Аксюша стояла в накрахмаленном платье и в новых узеньких туфлях.
Под рукав платья был спрятан кружевной платочек. Торчал только его уголок.
Бумажки с головы исчезли, а вместо них на лоб спускались две висюльки, как стручки акации.
- Мне не нравится, - сказал Минька.
- Что тебе не нравится?
- Вот это. - И он показал на висюльки.
- Ничего ты не понимаешь. Это локоны.
- Все равно не нравится.
- Ну, и... Ну, и... - На глазах у Аксюши появились слезы. - Не нравится - и катись!
Аксюша сердито захлопнула дверь.
Минька уныло побрел домой, где бабушка ждала спички.
Вечером к трамвайной остановке пошли старшие девочки, и с ними Аксюша. Висюлек на лбу не было.
Она шла мимо всех немного торжественная в своем накрахмаленном, как зонт, платье, в новых узеньких туфлях и с кружевным платочком, уголок которого торчал из-под рукава.
Она шла в городской сад слушать музыку, духовой оркестр.
Минька и Ватя остались у ворот.
Приехал на остановку трамвай и увез Аксюшу.
В городском саду заиграла музыка. Она полетела над вечерней землей над садами и крышами домов, над голубятнями и сараями.
Ее принес теплый ветер фен, который к вечеру подул с гор.
Иногда музыка прерывалась - это значило, что музыканты отдыхают, - и начиналась снова.
Минька знал - где-то рядом с оркестром стоит Аксюша, слушает.
Минька стоял здесь, в слободе, у прохладных ворот. Потрескивал в воротах сверчок.
Из города приезжали трамваи. На одном из них вернется и Аксюша.
Глава XV
ЛЮБА И БОРИС
Так бывало, что Борис уходил из дома один. И Минька понимал, что Борису нужно уйти одному. Он знал, что Борис свернет направо и, мимо садов и баштанов, поднимется на кладбище.
Могилы убраны по-всякому: на одних - кресты, сделанные из обрезков водопроводных труб, на других - деревянные, расколотые от времени солнцем. Есть могилы, накрытые плитами, и памятники с нишами для фотокарточек.
Но есть и такие, что без крестов, плит и памятников.
Борис стоит у клочка земли, по краю которого вкопаны черепицы, а посредине цветут петушки.
...Люба. Для нее он снимал с гвоздя свою гитару и выходил к воротам на вечерницу. Выходил так, чтобы застать, когда Люба будет возвращаться с парфюмерной фабрики.
Он еще издали видел, что она идет, угадывал ее - гибкую, черноглазую, с приподнятыми у висков бровями. На плечах красная, будто маковый лепесток, косынка.
Борис кивает друзьям, которые сидят рядом с ним с балалайками и мандолинами. Кивок Бориса - это сигнал: приготовились. Еще кивок - это сигнал: начали!
Люба подходит, останавливается послушать.
Борис низко склоняется к гитаре. Он играет для Любы.
Она молча слушает, прислонясь к стволу акации. Срывает веточку и закусывает черенок белыми влажными зубами.
Ни разу Борис не поговорил с Любой. А Люба слушала, улыбалась, незаметно, про себя. Или сжимала в руках уголки косынки, отчего косынка особенно туго обтягивала тонкие плечи.
Потом тихонько уходила в конец улицы, к маленькому дому, сплошь завитому крученым панычом.
И никто в слободе не шутил над этой молчаливой любовью. Здесь умели отличать, что - настоящее, большое, а что так - смешливые словечки.
Борис и Люба ни разу не были вместе, чтобы только вдвоем, чтобы где-нибудь в степи или на берегу Салгира забыть, потерять в траве красную косынку. Чтобы только вдвоем увидеть, как рождается утро или наступает ночь. Как мокрые от росы листья держат на себе звезды или растекается по земле утреннее солнце.
Глава XVI
ХЛОПОТЫ
Бабушка стоит у забора на приступке. Зовет:
- Минька!
Минька во дворе у Вати. Они копают с Ватей пещеру.
- Иду! - кричит Минька. Он не спрашивает, зачем зовет бабушка. Он знает.
Ватя работает киркой, рыхлит землю. Минька выбрасывает лопатой из ямы.
Работают молча. Сопят и отдуваются.
- Минька!
Это опять бабушка.
- Ты бы уж сходил, что ли, - говорит Ватя.
- Ладно. Я быстро.
Минька, осыпая ногами края пещеры, выбирается наверх. Идет к забору, над которым видна голова бабушки.
Минька перелезает через забор.
Бабушка, в переднике, в домашних войлочных туфлях, спешит в сарай. На ходу говорит:
- Застыло все. И чего это вы с утра копаете?
- Надо, - уклончиво отвечает Минька.
Пещера - это тайна.
Ведь она им необходима для того, чтобы в ней сидеть и чтобы никто не видел, что они там сидят. Может быть, они будут в ней еще курить сухие листья смородины.
Листья смородины - это Ватя придумал. Уже пробовали - курили. Дрянь порядочная. Летят искры, копоть. Першит в горле. У Вати закоптился нос, а Минька прожег рубашку.
Но все равно: листья смородины - тоже тайна. Иначе каждый дурак начнет их курить. Ватя в этом абсолютно уверен. Поэтому курить они будут глубоко под землей, в пещере.
На лето бабушка переносит кухню в сарай: там прохладнее, чем в доме, и быстро выветривается угар.
Кухонную посуду бабушка раскладывает на полочке, где лежат рубанки. Примус ставит на верстак. Ножи и вилки складывает в ящик, где хранятся стамески и отвертки. Ведро для очисток пристраивает на табурете, на котором укреплены тиски.
С бабушкой никто не спорит, все ей уступают. Она в доме главная.
Бабушка приносит Миньке из сарая завтрак. Надо его поскорее съесть, и только тогда можно будет спокойно уйти.
Стол пахнет свежей клеенкой. Окно затянуто густой сеткой от мух. По ту сторону сетки показываются над подоконником кошачьи уши.
Это Мурзук. Он заглядывает в комнату, интересуется, начал Минька завтракать или нет. Если начал, то он придет.
Дверь в дом закрыта, но Мурзук ее откроет. Он подпрыгнет, одной лапой ухватится за ручку, а другой будет ударять по рычажку запора до тех пор, пока дверь не откроется.
Тогда Мурзук соскочит с ручки и войдет в дом. Дверь останется открытой, но это его не касается.
Бабушка бежит закрывать дверь, а Мурзук крадется к Миньке вдоль стены. Так незаметнее, если вдоль стены.
Потом он будет сидеть за цветочным вазоном, который стоит на полу рядом с обеденным столом.
В вазоне растет высокий кактус - скала.
Мурзук начнет за этой скалой тихонько подмурлыкивать, подавать голос.
Бабушка все понимает. Говорит ему:
- Не гуркоти. Накормлю...
Мурзук понимает, что добился своего, и перестает гуркотать.
Блюдце его в углу в коридоре. Бабушка кладет Мурзуку завтрак.
Тогда Мурзук смело выходит из-за скалы - теперь не прогонят - и шагает к блюдцу.
А бабушка уже во дворе. Потому что прибежал пес Эрик и тоже начал подавать голос, гуркотать.
Бабушка кладет и ему в чашку завтрак. Эрик доволен. Затихает. Слышно, как ест.
Бабушка успевает всех покормить, и, пожалуйста, идите потом каждый куда хочет. Кто копать пещеру, кто на крышу, кто в холодок под конуру.
И только неизвестно, где и когда бабушка сама успевает поесть.
С обеденного стола убрана клеенка. На столе стоит стул. На стуле бабушка. Рядом с ней ведро с известкой. В руках щетка из травы.
Бабушка белит потолки.
Уговорить ее, что потолки чистые и белить их не надо, - пустая трата слов.
Бабушка вежливо послушает, кивнет головой - да, потолки еще свежие, и, конечно, в ее возрасте лишний раз белить трудновато, - но все равно поступит по-своему.
Разведет известку, распарит щетку, чтобы сделалась мягкой, снимет со стола клеенку, поставит стул и приступит к работе.
В окна дует ветерок. Потолки подсыхают быстро.
И, когда придет с завода Борис, вернется от знакомых дед, где он с утра играл в домино, перелезет через забор из Ватиного двора в свой двор Минька, потолки совсем высохнут.
