Галина Смирнова - Максимка, Толик и каляки-маляки
Десять месяцев прошло с того дня, когда Алёшка впервые увидел Алю.
Он знал всё, что случилось.
Знал и ждал. Ждал и верил. Маленький, сильный человек.
В декабре неожиданно зацвёл декабрист, и Алёшка наконец-то понял, почему цветок назывался именно так, зацвёл не красными, как обычно, а небывалыми по своей неземной красоте белыми цветами.
Уборщица баба Поля говорила:
– Ну, Алёша, дождался ты, расцвёл через пять лет твой цветок, да какими цветами! Ты у нас, Алёшка – белый декабрист.
На нежной трубочке невиданного цветка размещалось три кольца белых, атласных лепестков, слегка розоватых у основания – по пять в каждом кольце, внутри каждого цветка была метёлочка жёлтых тычинок, а одна, самая длинная, ярко-красная тычинка свешивалась наружу. Если бы надо было придумать самый удивительный цветок, вряд ли кто-нибудь смог повторить это чудо природы.
Аля увидела Алёшку первая, он тихо сидел на подоконнике и задумчиво смотрел на ворота.
Алёша даже не сразу узнал её, вместо короткой стрижки – длинные волосы, высоко собранные в пышный пучок, она похудела и как-будто даже стала выше, но то же доброе лицо с сияющими и грустными глазами.
– Алёшенька, как ты вырос! Совсем большой стал! Как я ждала тебя!
– Пойдёмте, я покажу вам.
Алёшка крепко держал за руки Алю и Костю, и они смотрели на белые цветы декабриста вместе.
Теперь вместе.
Максимка и Толик
В театре под Новый год
За завтраком мама сказала, что к нам в гости приедет её брат, для меня дядя Коля, с сыном Игорем – моим двоюродным братом.
– Так он же вроде бы маленький совсем, – удивился я.
– Ему три с половиной года, и он очень понятливый мальчик, и ты, – мама выразительно посмотрела на меня, – ты пойдёшь с ним в театр.
Я от такого предложения даже поперхнулся бутербродом с сыром, который очень люблю:
– Почему же это я, а не ты? – удивлённо спросил я маму.
– Потому что театр наш находится в соседнем подъезде, и потому что ты уже большой – всё-таки восьмой год пошёл. Я провожу и встречу вас после спектакля, хорошо? – мама улыбнулась, и я понял, что возражать бессмысленно.
Театр на самом деле находился рядом – в одноэтажной пристройке к крайнему подъезду моего дома.
Театр был небольшой, но уютный, красивый и, можно сказать, домашний.
Я часто бывал там с мамой, когда был такой же маленький как Игорёк, потом с другом Толиком, когда подрос, потом со своим классом, потому что учительница музыки Нина Петровна «приобщала нас к искусству» и часто вместо уроков пения водила в театр.
– Ма, ну я же всё там смотрел!
– Я взяла билет на спектакль для малышей от трёх до пяти, ты его давно видел, и кажется, даже не раз. Ты будешь с Игорьком как старший брат, понимаешь? Посадишь его на место в зрительском зале, а сам подождёшь в фойе.
Игорёк оказался голубоглазым, краснощёким крепышом, похожим на снегиря, и таким шустрым, я подобных не видел.
Всю дорогу в автобусе, куда мы с мамой, дядей Колей и Игорьком сели, встретив родственников на вокзале, всю дорогу до дома Игорёк вертелся, как юла, болтал ногами, что-то всё говорил и, глядя в окно, громко задавал один и тот же вопрос:
– А это что ещё такое?
Не «что это?», а именно «это что ещё такое?», чем вызывал улыбку пассажиров автобуса.
Мне сразу вспомнилась воспитательница Мариванна, я же простился с детским садом не так давно – всего два года назад, и хорошо помнил, как она говорила:
«А это что ещё такое? Кто же это у нас до сих пор руки не помыл… ботинки в свой шкафчик не поставил… книжку порвал… кашу есть не хочет… не спит в тихий час… по лужам бегает…»
И смотрит поверх очков. Но вообще-то она хорошая, Мариванна, и я по ней даже скучаю.
Интересовало этого снегиря по дороге домой буквально всё – проезжающие машины, автобусы, трактор, ремонтирующий дорогу, памятники, фонтаны и милиционер, регулирующий движение на перекрёстке.
Дома Игорька поручили мне, чтобы я его развлекал, а он такой непоседа – мы рисовали, лепили из пластиллина, гоняли по железной дороге, разложенной на полу, паровозики, и на старой, вытащенной с антресолей и громыхающей лошадке он разъезжал, размахивая саблей.
А тихо становилось, только когда он смотрел мультики или разглядывал книжки, которые мама высыпала для него на диван, или когда кто-то читал ему сказки.
И вот мы пришли в театр, мама сдала наши вещи в гардероб, положила номерок в мой карман.
– Максимушка, не грусти, спектакль недолгий, минут на сорок, потом Ёлка для малышей, тоже непродолжительная, думаю где-то на полчаса, не больше, потом я приду.
– А ты, – мама погладила Игорька по голове, – слушайся старшего брата, хорошо?
Она поцеловала нас и ушла.
Я взял Игорька, ставшего вдруг тихим и серьёзным, за руку.
В фойе было многолюдно – одни малыши и все с родителями. Мы ходили, смотрели картинки на стенах, подошли к стоящей в углу большой ёлке, стали разглядывать висящие на ней игрушки, тут раздался звонок, и мы пошли в зал.
Зрительский зал нашего театра был небольшой, всего пять рядов в виде скамеек.
Я посадил Игорька во второй ряд с краю, а сам встал за полуприкрытой дверью, чтобы он меня видел и не пугался – а то маленький он всё же.
Заиграла весёлая музыка, погас в зале свет, но было не темно, потому что сцена ярко освещалась разноцветными огнями, и на ней появились, запрыгали и стали танцевать и петь три брата – три поросенка Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф:
«Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…»
Я стоял в фойе и подглядывал спектакль из-за полуприкрытой двери, и мне неожиданно стало весело и интересно, хотя я и сказку читал, и мультик смотрел сто раз.
– Хочешь в зал зайти? – вдруг услышал я и обернулся, рядом со мной стояла немолодая женщина в строгом синем костюме, я вспомнил – она следила за порядком в фойе.
Не дожидаясь моего ответа, она провела меня в зал и посадила на откидной стул, который был как раз за Игорьком.
Теперь мы вместе смотрели музыкальную сказку про трёх поросят, и я так увлекся, как-будто никогда её не видел.
Особенно мне понравился умный Наф-Наф, который построил самый прочный каменный дом, но чем больше я на него смотрел, на его рыжие, лохматые волосы и очки в металлической оправе, чем больше я прислушивался к его голосу, тем всё больше он напоминал мне парня из нашего дома, который выгуливал по утрам такого же рыжего и пушистого шпица, и этот шпиц часто тявкал на всех.
К концу спектакля я решил, что это он и есть.
А Игорёк был полностью поглощён спектаклем – замирал и боялся серого волка, радовался, хлопал в ладоши и смеялся, когда поросята спасались, а в конце стал подпевать вслед за артистами:
Волк из леса никогда,
Никогда, никогда
Не вернётся к нам сюда,
К нам сюда, к нам сюда!
Когда после спектакля мы вышли в фойе театра, я спросил у Игорька, понравилось ли ему, на что он задумчиво пропел:
– Волка жа-а-алко!
– Это почему же? Он ведь поросят хотел съесть!
– А волк в котёл с кипятком упал, и ему бо-о-ольно, – снова пропел Игорёк, и так тоненько и жалобно было это «бо-о-ольно», что мне сразу вспомнилось, как недавно я обжёг палец на руке, как долго заживала рана, и я тоже стал жалеть волка вместе с Игорьком.
Потом для малышей была Ёлка.
Они водили хоровод, кричали «Ёлочка, зажгись!» и «Снегурочка!», пели детские песенки, а папы, мамы и я сидели на стульях, поставленных вдоль стен зала, и мне почему-то было совсем не скучно, а даже радостно.
И вот, когда Снегурочка стала раздавать подарки малышам, Игорёк, стоявший в конце очереди, вдруг вышел, подошёл к ёлке и стал трогать, висящую внизу, большую хлопушку.
Меня эта хлопушка тоже интересовала, я тоже смотрел на неё и думал, что же там внутри – конфетти или серпантин, или малюсенькие игрушки, как у Толика в прошлом году на Новый год.
И тут как бабахнет! Раздался громкий, громкий хлопок!
Оказывается, это Игорёк дёрнул за шнурок внизу хлопушки.
Но все были заняты получением подарка от Деда Мороза и не обратили особого внимания на хлопок.
Я подбежал к Игорьку, он ползал по полу, рассматривал и подбирал выпавших из хлопушки разноцветных, крохотных мишек и зайчиков, белочек, собачек и птичек.
Мне тоже стало интересно, я присел на корточки и стал разглядывать зверюшек и птичек, маленьких, как дождевые капельки.
Нас почему-то никто не остановил, и мы с Игорьком так увлеклись, что когда я встал, то в зале было пусто – ни Деда Мороза, ни Снегурочки, ни детей.
«А подарок для Игорька?» – подумал я.
В раздевалке мы увидели мальчика, который стоял на Ёлке в очереди за подарком перед Игорьком.
Сейчас, сидя на стуле, он одевал ботинки, а рядом с ним стояла женщина в пальто.
В руках у неё были два полупрозрачных пакета, в них просматривались конфеты, шоколадка, мандарины, и отдельно она держала два калейдоскопа.
Два! Почему же у одного мальчика два подарка?
