Братья Бондаренко - Сказки Гореловской рощи
Бобер покашлял, покряхтел, шубу бобровую поправил, сказал:
— Я не о себе, о соседе речь веду. Донял он меня, спасу нет. О нем и моя третья сказка.
— Что? Опять о Сереге? — крикнул медведь Михайло. — Давай еще о ком-нибудь О ком знаю, о том и говорю, а ты сиди и слушай. Я же тебя не перебивал.
Заяц оглянулся на медведя, хихикнул, но тут же скукожился и прикрыл уши ладошками.
— А бобер говорил, покряхтывая: О Сереге моя и третья сказка. Послушайте ее.
«Задумали бобры перегородить речку плотиной и
пошли в рощу осинки валить. Бобер Серега со всеми вместе пошел. Выбрал самую толстую осину и стал подрезать ее.
Поглядел на него бобер Павлушка, посоветовал:
— Потоньше выбери. С этой тебе не справиться.
— Много ты смыслишь, — отмахнулся от него бобер Серега и знай себе сидит возле осины, подрезает ее.
Решил принести самую большую, чтобы лежала она в плотине самая заметная и чтобы все говорили о ней:
— Это осина бобра Сереги.
Отнесли бобры к речке по одной осинке, еще пришли, а Серега все подрезает свою.
Отнесли бобры еще по осинке и еще пришли, а Серега все потеет возле своей, все еще никак повалить не может. Думает о товарищах:
«Пусть носят. Осинки у них. тоненькие, смешаются в плотине, и не отличишь потом, где чья. А моя осина видная, ее ни с чьей не спутаешь. Она вон какая».
Долго резал бобер Серега свою осину. Подрезал наконец, повалил. Очистил от сучьев, потащил к речке... да не тут-то было: дернул, а осина ни с места. Топчется возле нее бобер Серега, пыхтит. И за тонкий конец потянет, и за толстый. Лапы ободрал, грудь оцарапал — не тащится осина да и только.
А товарищи его все носят и носят к речке осинки. Нанесли, сколько надо было, и построили плотину. Ходит по ней бобер Серега, говорит:
— Ну вот, все осинки одинаковые. Отгадай, где чья. А вот если бы я свою принес, она бы сразу всем в глаза бросалась, потому что вон огромная какая.
Но осина его и сейчас у всех на виду. Где повалил ее бобер Серега, там она и лежит. И когда случается бобрам проходить мимо нее, говорят они с улыбкой:
Это осина бобра Сереги».— Ну вот и все мои сказки, — сказал бобер. — А теперь решайте, хорошие они или нет.
Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, совет повели — давать бобру за его сказки пирог или нет. Бобер стоял на макушке кургана, покряхтывал, покашливал и то и дело поправлял свою бобровую шубу.
ПРОСЧИТАЛИСЬ
Бобер был доволен.
Дятел, Голубь и Дубонос сказки бобра признали хорошими и допустили его к участию во втором туре.
У него была в запасе еще одна сказка про соседа, и он надеялся, что к тому времени, когда нужно будет рассказывать ее, сосед все-таки придет и хоть одну да услышит о себе сказку.
Бобер спускался с кургана, а Мышонок прыгал на пенечке под березой, хлопал в ладоши и пищал:
— Ха-ха! И бобру пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.
Над ним смеялись, подбадривали его:
— Давай, Серый, пляши!
А на березе бобер Яшка умирал от зависти и скрипел зубами:
— Что придумал! На пеньке плясать.
И чтобы хоть немного облегчить обиду свою, два раза зло укусил сук.
На голову медведя Тяжелая Лапа посыпалась березовая стружка.
Медведь озлился. Громыхнул могучим голосищем:
— Не сори, Яшка. И не грызи сук, на котором сидишь.
Сыпалась стружка и на медвежонка Ивашку, но он не замечал этого. Ивашка все-таки решил участвовать конкурсе и сочинял новые сказки. Он глядел в одну точку, помахивал лапой и шевелил тонкими губами.
Черепаха Кири-Бум сидела на пеньке, поглядывал на всех маленькими улыбчивыми глазками и похлопывала ладошкой по газетному свертку. Приговаривала:
— А это сегодня кто-то получит. Мы, может, — прошептала Ящерица Хомяку и Тушканчику.
— Получим, если вы мне доверите выступить, — так же шепотом сказал Тушканчик.
— Нет, — буркнул Хомяк. — Сказки рассказывать буду я. Вы оба несерьезные. А тут серьезность нужна и солидность.
И важно надул щеки.
Тушканчик считал, что его сказка лучше всех, и поэтому рассказывать должен он.
Потому и сказал Хомяку Тушканчик:
— Я тебе мою сказку рассказывать не позволю. Ты ее не расскажешь так, как надо, чтобы она всех за душу тронула.
— А ты, Ящерица? — спросил Хомяк.
— Пожалуйста, если ты скажешь, что мою сказку сочинила я. Я хочу, чтобы это знали все.
— Это можно, — буркнул Хомяк и повернулся к Тушканчику. — Значит — нет? Отделяешься от нас?
Тушканчик промолчал. Хомяк насупился, зафыркал:
Ну и сиди тогда со своей сказкой. Нам с Ящерицей и за две могут пирог присудить, а тебе за одну ни когда. И он поднялся и пошел на макушку кургана. Встал, поглядел на медведя Спиридона, сказал:
— Я имею слово. Слушайте мою сказку.
В дальних рядах засмеялись: слово не давали, а он заговорил. Но Хомяк не обратил на это внимание. Он рассказывал:
«На пригорке, весь в беленьких парашютиках, подрагивал на ночном ветерке Одуванчик. Над ним среди звезд, сидя на облаках, плыла куда-то Луна. Одуванчик крикнул ей снизу:
— Ты куда это собралась, Луна?
— В страну света, — ответила она ему. — Я хочу стать яркой, как солнце, и такой же теплой. Жди меня, я скоро взойду с востока.
Она опустилась за горизонт, и туда же, за горизонт, потекли с земли серые сумерки. Небо посветлело, и в нем, светлом, угасли звезды. Вышла из-за горизонта с восточной стороны зорька и сказала:
— Сейчас взойдет солнце.
Одуванчик был уверен, что это будет Луна. Она захотела стать солнцем и стала им. Наверное, в стране света, куда она ушла, каждый может стать солнцем, если захочет. А почему бы и ему не попытать счастья? И Одуванчик воскликнул, встряхивая пушистой головкой:
— Неси меня, Ветер, в страну света. Я тоже хочу стать солнцем.
— Хорошо, — согласился Ветер, — только ты закрой глаза, потому что в этой стране очень ярко, и ты можешь ослепнуть.
Одуванчик сделал так, как велел Ветер, и тут же почувствовал, что поднимается кверху. Через минуту он уже думал: «Я, наверное, лечу уже под самым небом. Еще мгновение, и я его коснусь.
Потом он приземлился, уверенный, что ветер принес его в страну света, и стал ждать, когда его начнут превращать в солнце.
Был дождь. Много дождей. Кто-то ходил поблизости, блеял по-овечьи и щипал пожухлую травку. Кто-то наступил на его семечко-сердце и вдавил в землю. Но даже и в эту страшную минуту Одуванчик помнил завет Ветра — не смотреть.
«Наверное, так надо», — подумал Одуванчик, кривясь от боли.
Зима прикрыла его вскоре высокими снегами, и он заснул.
Проснулся Одуванчик уже весной. Проснулся от подозрительного шороха и бульканья. Прислушался и понял, что это шуршит, оседая, снег, а булькают, пробираясь к оврагу, ручейки. Они спешат, подгоняют друг друга:
— Скорее, скорее! Как бы не опоздать...
Снега уходили, солнца становилось больше. Одуванчик отогрелся, пустил в землю белый волосок корня и стал расти.
«Наверное, теперь мне уже можно смотреть», — подумал Одуванчик и раскрыл свой желтенький глазок. От желтого сердечка во все стороны брызнули лепестки-лучики. К нему сбежались ребятишки и кто-то крикнул Смотрите, он похож на солнышко.
Одуванчик смотрел на них снизу вверх и улыбался.
Ему хотелось сказать им: «Каждый может стать маленьким солнцем, если отправится в страну света...» Но он не знал, как ребятам сказать об этом. И потому он молча глядел на них и улыбался».
Хомяк кончил рассказывать, закрыл маленькие глазки, перевел дух. В заднем ряду вздохнула медведица Матрена:
— Вот это сказка.
— Хомяк открыл глаза. Сказал: Ее сочинила Ящерица.
Ящерица поднялась, поклонилась всем.
— Да-да, это я сочинила эту сказку. И пригладила на груди зеленое платьице. Спинкой повернулась, чтобы показать, что оно у нее со всех сторон красивое.
— Да-а, глубокая сказка, — сказал Енот и первый раз за весь вечер пожалел, что пришел к кургану без сказок. Объявление о конкурсе на память заучил, а о сказках подумать поленился.
Барсук Филька поднял лапу.
— Позвольте. Что же это получается? Сказку придумала Ящерица, а рассказывает ее Хомяк. Почему?
— У нас на троих — три сказки. У каждого по одной было. Мы сложились вместе. И мне досталось рассказывать их.
— Ну что ж, — сказал медведь Спиридон, — говори дальше.
Хомяк потоптался на камне, покашлял в кулачок, сложил на животе лапки. И начал рассказывать:
«Жили по соседству Крот с Сусликом. Крот, бывало, зароется с обеда в землю и спит до утра. А Суслик, тот, бывало, обязательно вечернюю зарю проводит. Встанет на кургане желтеньким столбиком и стоит посвистывает :
