Братья Бондаренко - Сказки Гореловской рощи
— Вот видите, и эта моя сказка вызвала спор. Значит, умная она, за живое берет.
Но чтобы страсти не разгорались, начала поскорее рассказывать свою третью сказку:
«Зазевался в весенний разлив Мышонок на льдине и не заметил, как она от берега отделилась. Хватился, а уж он плывет по Волге. Хотел на берег прыгнуть, да видит — поздно, далеко до берега уже.
И махнул тогда Мышонок лапкой:
— Эх, — говорит, — большому кораблю — большое и плавание.
И поплыл в Каспийское море».
— Интересно, правда? — моргнула Лиса.
Потопталась на кургане, добавила:
— И смешно, правда?
А медведица Матрена закричала с заднего ряда:
— Как! Уже смеяться надо?
— Не только смеяться, — сказала Лиса, — но и пирог дарить.
— Тут уж не сдержался медведь Михайло. Вы посмотрите на нее! Какова, а! Рассказала три фитюльки, и давай ей за них пирог с тыквой.
— А ты как думал? Слушали мои сказки? Слушали. Давайте пирог.
— Да какие же это сказки? Из десяти слов.
— И у тебя не длиннее были, — огрызнулась Лиса и поглядела на медведя Тяжелая Лапа.
И тот сейчас же закричал с места:
— Зря хаете. Хорошие же сказки. За душу берут. Просто их понимать надо. Давайте еще раз послушаем. Вы знаете, я такие сказки готов долго слушать: смысл в них глубокий заложен.
— Вот видите, — сказала Лиса, — нравятся мои сказки тем, кто умеет понимать их. Мои сказки на понимающих рассчитаны. Они у меня очень глубокие. Глубже даже самой большой глубины.
Лиса была твердой.
Лиса была настойчивой. Да она и не могла иначе: пирог она уже съела, и теперь ей нужно было во что бы то ни стало получить газету с камнем и закинуть в овраг, чтобы навсегда осталось тайной, чем она сегодня в перерыв поужинала.
И все-таки пирог ей не присудили.
Не за что, — сказал Дятел.
Голубь собирался было сказать: «Давайте подумаем», — но увидел, с каким серьезным видом сидит Дубонос, сказал торопливо:
— Не за что.
И Дубонос важно объявил:
— Нет тебе, Лиса, пирога. Мы так решили.
И пришлось Лисе сойти с кургана.
— Ну что ж, — сказала она, пробираясь к своему месту. — Я хотела как лучше - Вы решили иначе — дело ваше.
На пенечке прыгал и пищал Мышонок:— Вот и Лисе не дали пирога. Никому не дадут, мне достанется.
СОСЕД БОБРА ПАВЛУШКИ
Вокруг все шумели, потешались над Лисой, а медведь Спиридон звонил в колокольчик и ждал тишины.
На траве перед первым рядом спорили Тушканчик, Хомяк и Ящерица. У них на троих — три сказки. Они объединились и теперь решали, кому идти рассказывать их.
— Давайте я пойду, — предложила Ящерица.
И привстала, повернулась, чтобы видели все, как играет на ней красками новое платьице.
— Нет, — буркнул Хомяк. — Голос у тебя тихий. Не расслышат, о чем говорить будешь. Пропадут ни за что сказки.
И надул для солидности щеки.
— Верно, — согласился Тушканчик. — Нельзя, чтобы наши сказки пропали. Я пойду рассказывать их. Голос у меня звонкий.
Но Хомяк и ему сказал:
— Нет.
Тушканчика он знает недавно и не доверял ему: получит пирог и ускачет. Ищи его потом в широкой степи. И Хомяк еще раз сказал глухо:
— Нет. Верно, — поддержала Хомяка Ящерица. —Тебе, Тушканчик, выступать нельзя. Вид у тебя больно неподходящий. И привычка дурная — лапки у груди держать. Еще подумают, что ты пирог выпрашиваешь, как Лиса, христарадничаешь.
— Во-во, — пробурчал Хомяк. — Еще опозоришь нас.
Так сидели они на травке и решали, кому идти рассказывать, а на макушке кургана уже стоял бобер. Его мало кто знал, и поэтому медведь Спиридон спросил:
— Тебя как зовут?
Бобер оправил свою шикарную бобровую шубу, сказал:
— Павлушкой.
И медведь Спиридон объявил громко:
— Сказки рассказывает бобер Павлушка.
Бобер начал не сразу. Постоял, покряхтел, оправил шубу бобровую. Слушателей было много, и он смущался. Голос у него был глухой, брови были сдвинуты.
— Есть у меня сосед, Серегой зовут его. Вы, может быть, его знаете. У него плешина вот здесь на макушке. Он, Серега, ничего сосед, добрый, с ним жить можно, но больно хвастать любит. Я для него свои сказки приготовил, а он услышал, что я о нем говорить собираюсь, и не пришел. А я все равно расскажу их. Слушайте мою первую сказку.
«Валили бобры осинки в роще и сплавляли по протоке к хаткам своим, к зиме готовились. И попалась тут бобру Сереге осинка крепости необыкновенной. Погрыз он ее, сказал:
— Не могу больше.
Бобер Яшка грызть начал, но и он вскоре отступился. Пять бобров ее грызли и все никак повалить не могли.
— И подковылял тут к бобру Сереге сынишка его, говорит : Дай мне попробовать.
Засмеялись бобры.
— Куда тебе. У тебя, поди, и зубы-то еще не прорезались. Мы вон ее сообща валили, не свалили.
А Бобренок просил:
— Дайте попробовать.
И тут словно дернул меня за язык кто:
— Да пусть, — говорю, — попробует, жалко, что ли. Хоть помусолит и то доволен будет.
Обошел Бобренок осинку, осмотрел со всех сторон. Здорово потрудились над ней бобры, до самой сердцевины добрались, а все еще стоит осинка, может быть, его, Бобренка, дожидается.
И точно: раз Бобренок провел по пахучему срезу зубишками, два. И повалилась осинка.
И ахнули тут все:
— Вот это зубы! Пятеро бобров грызли — перегрызть не могли, а он два раза грызнул, и лежит осинка.
И повел Серега сына по запруде от хатки к хатке.
— Посмотрите, — говорит, — какие зубы у моего сына. Мы впятером резали осинку, срезать не могли, а он враз подсек ее. Вот это зубы! Покажи, сынок.
Бобренок показывал, и Серега вел его дальше. Ко мне четыре раза приходил с ним».
Этими словами закончил бобер Павлушка свою сказку, и все согласились с ним, что хвастать отцу зубами сына — это не дело.
— Плохо, когда сосед тебе надоедает, — стал было пояснять бобер, но медведь Спиридон остановил его:
— Говори дальше, Павлушка. Мы ведь и по сказкам поймем, что ты нам сказать хочешь.
Я знаю, что поймете, но ведь — сосед. С ним всю жизнь рядом быть, а он, Серега-то, даже сказки мои слушать не пришел. Но я все равно говорить буду. Слушайте мою вторую сказку:«Жил на озере бобер Серега. Был у него домик, и в домике все было. И вот приходит к нему как-то сосед его, бобер Павлушка, а дело зимой было, приходит и говорит:
— У тебя там не найдется пожевать чего? У себя я подобрал все, а в рощу не выйдешь: снегу навалило — не пройти.
Дал Серега осинку Павлушке. Спросил только:
— Когда отдашь?
— Когда добуду, — сказал Павлушка и унес осинку к себе.
А Серега ходил после этого по знакомым и говорил всем:.
— Мне Павлушка осинку должен.
Весной Павлушка забыл про долг свой. Не вспомнил о нем и осенью, а зимой постучался к нему Серега и спросил:
— Ну, когда должок отдавать будешь?
И схватился Павлушка за голову:
— Как же это я забыть мог. И отдавать сейчас нечего. Может, ты еще подождешь немного?
— Что ж, могу и подождать, — сказал Серега.
И ходил он опять по знакомым и говорил всем:
— А сосед-то мой, Павлушка, все еще должен осинку мне.
Все уже знали, что Павлушка Сереге осинку должен. И спрашивали при встрече:
— Не отдал?
— Пока нет, — вздыхал Серега, и все ему сочувствовали.
И Сереге было приятно, что ему сочувствуют. Зато соседу его, бобру Павлушке, покоя не было. Кто ни встретит, обязательно спросит:
— Не отдал ты еще соседу долг свой?
— Пока нет, — говорил Павлушка.
— И все качали головами:
— Да-а. И Павлушке было стыдно. И не выдержал он однажды, отобрал у детей последнюю осинку и отнес Сереге.
И поскучнела сразу у бобра Сереги жизнь, незачем стало ему ходить по соседям, не о чем стало говорить с ними при встрече. Худеть даже Серега от тоски начал. Опостылело ему все. Взял он осинку и пошел к Павлушке.
— Может, ты подождешь пока отдавать ее мне.
И такими он печальными глазами глядел на соседа, что тому даже жалко его стало.
— Что ж, — говорит, — ты долго ждал, пока я отдам тебе. Могу и я подождать отдавать тебе.
И принял назад от Сереги осинку. И ходит теперь Серега по знакомым и говорит всем:
— А сосед-то мой, Павлушка, все еще должен мне осинку.
И чувствует себя счастливым».
Этими словами закончил бобер свою сказку и спросил:
— А теперь скажите: разве так настоящие соседи делают? Дал тебе осинку и славит тебя на всю округу.
— Но ты тоже хорош, голубчик, — прошуршал колючками Еж Иглыч. — Взять взял, а не отдаешь.
