Богумил Ржига - Адам и Отька
- У отца есть свой собственный плуг. Но летать, я думаю, всё же труднее.
- Летать интересно, я очень люблю летать. А ваш отец, наверное, любит пахать, - говорит дядя Сук, и по нему видно, что именно так он и думает.
- А меня вот очень радует Владя, - заявляет тётя, которая пахотой совсем больше не интересуется. - Вот сейчас накормим его и отправимся гулять. Надо же ему показать Прагу.
40
Адам свободен. А Отка с тётей составляют процессию, которая следует за коляской Влади. Вся процессия направляется в центр города. А дядя остался дома изучать какой-то иностранный язык, потому что всюду хочет понимать людей и объясняться с ними. Адам очень радуется своей свободе. Ему нужно кое о чём подумать. И к тому же у него есть свои планы: он собирался заглянуть в табачный киоск в надежде застать там одного Шару. Минуту назад он заметил его мать у входа в магазин самообслуживания.
Пожалуй, Адаму следует подготовиться. Нужно бы принять вызывающий и недружелюбный вид. Но, с другой стороны, не к чему показывать, что он хочет драться. Адам вообще-то драться и не хочет. Значит, какой всё-таки у него должен быть вид? Бесстрашный. Да. И слегка насмешливый. А если Адам застанет Шару, когда тот будет помогать своей матери? Надо будет тогда дать ему понять, что придётся обслужить и его, Адама, если он того пожелает. А Адам и на самом деле пожелает, пусть Шара почувствует, что у Адама сейчас большая власть, чем у Шары. Вывеску, которую Адам взял у пана Венцла, он берёт с собой, хотя пока ещё и не знает, что он с ней сделает.
И вот Адам входит в лавку. Это маленькое помещение, на прилавке стопки газет, сзади полки с пачками сигарет, на стенах плакаты. За прилавком Шара. Но Адам сразу же замечает, что и в табачной лавке Шара чувствует себя хозяином. Лицо у него замкнутое и чужое, в глазах ни малейшего испуга, выражение скорее внимательное, чем бдительное. Драться он не стремится, это видно сразу.
Адам выбирает открытку и платит за неё. Шара берёт крону, спокойно возвращает сдачу, не теряя своего достоинства. Правда, голос его немножко приглушён и дышит он чуть прерывисто, как и Адам. Но Шара явно не растерялся. Это Адам должен признать. Чувство превосходства у Адама исчезает. Положение снова ноль-ноль. Враждебность у Адама постепенно тает, затаившись где-то глубоко внутри.
Адам вспоминает о табличке, которую он взял у пана Венцла. Он вытаскивает её и ещё раз читает: "Не трогайте маятники". Табличка красивая, металлическая, белая эмаль с чёрной надписью. Он кладёт её на прилавок и говорит:
- Смотри, что я тебе принёс!
Шара смотрит на табличку, густо краснеет, и в глазах у него появляется какое-то робкое выражение, Адам теперь замечает, как у него отстают уши.
- Я не могу её взять, - наконец отвечает Шара. ~ Ты не наш.
- Подумаешь, не ваш, я ведь принёс вывеску не кому-нибудь, а тебе.
- А почему ты мне её принёс? - насторожился Шара.
- Потому что мы с тобой так здорово подрались!
- Что ж, можно и ещё подраться! - Шара снова успокоился. Краска от лица отливает, и оно снова становится естественно бледным.
- А я еду завтра домой, - говорит Адам. - Как приеду, тогда и подерёмся.
- Ладно.
- А вывеска?
- Оставь её здесь.
- Ну, до свидания.
- До свидания!
Адам выходит на улицу и только теперь немного успокаивается. Как странно, он больше смеётся, чем ругается. Впрочем, так и должно быть. Этот Шара, наверное, такой же, как Ежка Альтман. Наверное, и он всегда дерётся честно. А против такой драки ничего Адам не имеет. У настоящего мальчишки не могут быть только друзья. Наверняка будут и противники. Но только они должны быть такими, чтоб стоило с ними соперничать. И теперь ясно, что Шара может быть хорошим противником.
41
Тётя не хочет, чтобы первый вечер с Владей прошёл буднично, как самый обыкновенный вечер. Как можно отметить такое торжество? Она решает купить торт, сделать красивые бутерброды. Будет чай, фруктовый сок, а может, кто захочет и вина. Семья Суковых стала больше! А это надо отметить. Пусть об этом событии не забудут и дети из Выкани. Но, наверное, и этого мало... Отка считает, что на таком торжественном событии должны присутствовать и друзья. Тётя удивлённо смотрит на неё. О каких таких друзьях она говорит? Ведь они в своём доме почти никого не знают. Друзья с работы? Те живут далеко. Их они уже не успеют пригласить.
Тогда Отка называет пана Венцла и барышню Терезу. Почему бы им не прийти? Это ведь не только друзья Отки я Адама, они также и тётины друзья. Только тётя об этом ничего не знает, у неё ещё не было времени поближе с ними познакомиться.
- Пана Венцла? Хватит с меня его часов, - хмурится тётя, - а о барышне Терезе у меня своё мнение.
- Ну почему бы нам их не позвать? - говорит вдруг дядя. - Пусть о нашем событии знает как можно больше людей. Пусть все знают, что сегодня нас стало на одного больше.
- Хорошо, - соглашается наконец тётя.
И вот приходит пан Венцл, чисто выбритый, в тёмном костюме и от этого ещё более старый. Он сначала извиняется за свои часы, что они так громко бьют, и обещает снять их со стены, которая у них общая... Места на других стенах у него ещё хватит. А если потребуется, он на время остановит все часы... если, например, маленький Владя не сможет из-за них спать.
- Нет, что вы, что вы, - говорит тётя так любезно, что Отка даже не узнаёт её. - Пусть малыш привыкает к шуму с малолетства. Мы ведь в Праге, а не где-нибудь в деревне.
- Мы его любим больше всех детей на свете, - заявляет дядя. - Но воспитывать его мы будем хладнокровно.
Приходит и Тереза, и её серебряная голова сияет в квартире Суковых как ясная луна. Каждому с милой улыбкой она говорит что-нибудь весёлое. А тётю она навсегда завоёвывает тем, как забавляет Владю: она чирикает, мяукает, пищит и делает всё это так очаровательно, что малыш вдруг начинает проявлять внимание. Тёте даже кажется, что Владя улыбнулся, хотя это наверняка простой материнский самообман. Тереза успевает подморгнуть и Отке, а когда никто не видит, шепнуть, чтобы она о ней не беспокоилась. Завтра вечером Тереза снова идёт в кино. Её пригласил один молодой авиамеханик.
- Ты знаешь, кто такой авиамеханик?
- Нет, не знаю, - отвечает Отка.
- Это как пилот, хотя и не пилот.
- Ага, значит, он главный в самолёте, когда самолёт не летает.
- Да, - вздыхает Тереза и берётся за бутерброд. Отка тоже берёт себе бутерброд и с радостью наблюдает, как пан Венцл разговаривает с её дядей, капитаном Суком. Оба держат в руках рюмки и смотрят друг на друга, будто знают друг друга сто лет и будут знакомы по меньшей мере до самой смерти. Отка вдруг вспоминает, что, возвращаясь с прогулки, она встретила Шару. До сих пор Отка всё удивляется этой встрече. Неужели она ещё ничего не сказала Адаму? Да, пожалуй, не рассказала. Теперь она бросается к нему.
- Адам, - тянет его Отка за рукав. Адам поворачивает голову и вопросительно смотрит на неё, у него полон рот.
- Я встретила Шару.
- Ну и что?
- Да ничего. Только я его носом к носу встретила.
- Ну и что?
- Да ничего. Только он больше не такой сердитый. Я думала, что, увидев меня, он будет хмуриться. А он смотрел на меня как ни в чём не бывало.
- А ты что? Недовольна?
- Да, я ведь всё-таки укусила его за ногу.
- Ладно, эту драку предоставь мне.
- Адам! - Голос Отки звучит угрожающе. - Ты что? Помирился с Шарой?
- Откуда ты вдруг взяла? И дальше мы будем драться.
- А что всё-таки случилось?
- Я теперь знаю, что можно ждать от Шары.
- А что ты можешь от него ждать?
- То же самое, что от Ежки. Драку как драку. Ясную и честную.
Тётка зовёт гостей к столу и спрашивает, чем их угостить? Спрашивает пана Венцла, Адама, Терезу, только об Отке забывает. Отка сначала обижается, а потом говорит сама:
- А почему ты меня не спрашиваешь, что я буду есть?
42
Дети не знают, что им делать в последнюю пражскую ночь. На улице светло и шумно, на небе мириады звёзд. Как они доживут до утреннего отъезда? Проще всего было бы уснуть и проспать до самого утра, только сон почему-то не приходит. Дети считают до ста, чтобы немножко устать, не помогает. Считают до двухсот, трёхсот.
- Адам, - говорит Отка, дойдя до трёхсот двадцати семи.
- Что?
- Тебе хочется домой?
- Хочется. А ещё больше хочется увидеть папу с мамой,
- А что они будут с нами делать, когда мы вернёмся?
- Воспитывать, как и раньше.
- Ты помнишь, как тебе записали замечание в дневник?
- Не помню. - Адам не хочет об этом вспоминать,
- Мама тогда сказала: "Нет больше нашего прежнего Адама. Его как подменили". А помнишь, потом в кухне тебя никто не замечал, никто с тобой не разговаривал. За ужином тебе не дали тарелки, и я даже не знаю, пошёл ты тогда спать или нет.
- Знаешь, прекрасно знаешь. Сама принесла мне оладьи.
- Потому что я боялась, что ты всю ночь будешь голодный.
- А ты помнишь, как мама наподдала тебе на площади? Перед магазином? Когда ты всё время к ней приставала и просила шипучки?
