Илья Дворкин - Мастера
Мария стала своим человеком в музеях. Сотрудники привыкли к худенькой темноглазой женщине, которая подолгу стояла перед какой-нибудь картиной, чуть щуря глаза, словно ощупывала взглядом каждый мазок художника, стараясь понять, почему он предпочёл именно этот цвет, а не другой.
Вечерами дома Мария читала книги о выдающихся живописцах, знакомилась с их письмами, с их взглядами на искусство, рассматривала их рисунки.
Медленно, шаг за шагом, простая работница проникала в тайну цвета, в тайну сочетания цветов, в тайну творчества.
И трудилась, трудилась, трудилась, не отказываясь ни от какой работы, ни от самой простой, ни от самой сложной.
Однажды её вызвал к себе директор типографии.
— Такое дело, Мария. Заказали нам альбом. Для международной выставки. Работа тонкая. Картины из Третьяковской галереи, из Русского музея. Лучшее отобрано. Подумали мы тут посоветовались и решили тебе эту работу поручить. Чтобы одна рука травильщика была. Ведь у каждого из вас своя манера, свой, что ли, почерк. Возьмёшься?
— Возьмусь, — сказала Мария и покраснела. Ей показалось, что директор может принять её ответ за хвастовство.
Не день, не месяц работала Мария над альбомом.
Не сразу всё получилось. А так хотелось, чтобы картинки в альбоме ничем не отличались от самих картин.
И в Русский музей ходила она не раз. И в Москву, в Третьяковскую галерею ездила.
И вот настал день, когда Мария принесла ещё пахнущие краской оттиски в кабинет директора. Там собрались мастера-травильщики, художники, начальники цехов. А нет более строгих судей, чем товарищи по работе.
Мария очень волновалась.
А оттиски медленно переходили из рук в руки и ложились один за другим на директорский стол.
— Что скажете, товарищи? — спросил директор.
— Да что ж скажешь, — откликнулся Николай Фёдорович. — Такую работу не стыдно на какую хочешь выставку посылать. Словно в музее побывал. Не зря я её учил.
— Спасибо, Мария, — сказал директор.
— Уж не Мария, а Мария Васильевна, — сказал Николай Фёдорович. — Теперь и мне не грех у неё поучиться!
— Что вы, Николай Фёдорович! — покраснела Мария.
— А вот так, Мария Васильевна!
И, как бы признавая Мариино мастерство, с того самого дня стали её звать в типографии по имени-отчеству — Мария Васильевна.
Слава
Всего четыре краски у Марии Васильевны: жёлтая, красная, синяя, чёрная.
А как раскрылись они!
Сколько принесли ей счастья!
Ведь нет для рабочего человека большего счастья, чем принести радость людям, стране своей.
И не просто сделать работу, а сделать с блеском, с мастерством. Вложить в свою работу не только труд и опыт, но и талант свой, и душу, и жар своего сердца.
На тракторе не пишут, кто его сделал.
На домах не высекают имён строителей.
Мы не знаем поимённо всех, кто вырастил и испёк хлеб, кто соткал материю и шил нам одежду.
Но всё, что нас окружает, всё-всё сработано рабочими руками. Сильными, умелыми и точными, душевными рабочими руками.
Мы не знаем рабочих поимённо, но есть у всех одно огромное гордое имя — рабочий класс.
Он творец всему и хозяин. Ему наша благодарность, наше уважение, наша любовь.
Недавно собрались вместе и наборщики, и печатники, и травильщики.
Было торжественно и празднично. Все радостно улыбались и долго дружно хлопали в ладоши, когда Марии Васильевне Щаденко вручили награду.
Родина наградила её орденом Октябрьской Революции.
Мария Васильевна стояла перед товарищами взволнованная.
Орден лежал на ладони: в золотых лучах красная звезда, а в ней — серебряный крейсер «Аврора» на Неве. Над «Авророй» — алое знамя, а на знамени золотые буквы — «Октябрьская Революция».
Слёзы счастья туманили глаза. И сквозь слезы Мария Васильевна видела, как сплелись на её ладони четыре цвета: чёрный, жёлтый, синий и красный.
Николай Федорович Григорьев. Дядя Русаков и мальчики
Саша мечтает о кнопках
Я дедушка. Бывает, вспомнится — и расскажу что-нибудь из своей жизни.
Слушатели мои — внук Алёша и его приятель Саша. Один первоклассник, другой второклассник уже.
Алёша темноволосый, Саша светленький.
За играми — то вместе, то врозь по углам. То дружат, то подерутся.
Но стоит мне начать про войну — сразу между ними мир и согласие. Сядут в обнимку, дыхание затаят, слушают.
Вот и сегодня у нас вечер рассказов. Готовиться мне недолго: сам участвовал в боях — и с белогвардейцами в гражданскую войну, и с немецкими фашистами — в нынешнюю.
А пока читаю газету. Жду, когда Алёша приготовит уроки.
— Кончил! — говорит он наконец и подаёт мне тетрадки.
Проверяю. Всё правильно.
Ждём Сашу. Он в нашем же доме, только выше этажом.
Но вот и сам Саша. Влетает вихрем:
— Нн-нне… опоздал?
Я откладываю газету. Можно начинать.
Однако не так-то просто усадить Сашу.
У него новость:
— Слыхали, какая появилась машина?.. Арифметику делает. Только сунь в неё тетрадку, нажал кнопку — и готово. В полсекунды задачу решает. Хоть самую трудную. А надбавь ещё несколько секунд — за всех школьников решит. Даже за весь город может… Вот здорово, а? Эх, мне бы такую машину. На день рождения — вместо всяких там подарков!
Саша не забывает и друга.
— Я и за тебя, — говорит, — кнопку нажму. Обязательно.
Но Алёша в арифметике силён. Вот если бы от уроков труда избавиться — другое дело. Задают клеить коробки, а у него пальцы склеиваются. Будто в перепонках, как у гуся.
— Деда, — говорит Алёша, называя меня на свой лад. И заглядывает в глаза. — Скажи, а ты подарил бы мне машину?
— Это чтобы клеила коробки? А тебе только кнопку нажимать?
— Ага! Щёлк — и класс завален коробками до потолка! А ещё…
У Алёши, вижу, глаза разгораются. Ему уже мало коробок: все задания по труду готов свалить на машину.
— Эх, — говорю, — мальчики, мальчики… Да ведь от таких ваших машин не польза, а вред! В самом деле. Представьте, что вдруг бы появились машины, которые всё делают за человека…
Алёша и Саша переглянулись.
— А чем плохо? Это даже очень хорошо!
— Согласен, — говорю, — хорошо! Но надолго ли?.. Вот идёт поезд. Вдруг что-то испортилось. Машинист тычет в кнопку, тычет, а поезд ни с места. Что испортилось, машинист не знает, ведь его учили только кнопки нажимать. Значит, слезайте, пассажиры, в чистом поле, тащитесь с чемоданами пешком.
Ещё пример.
Мельница. Зерно мелют машины — мельнику только кнопку нажать. Бац — в машинах поломка. И целый город остаётся без хлеба.
Кто же вновь пустит мельницу? Да никто. Ведь люди умеют всего лишь нажимать кнопки.
Так, одна за другой, износились бы, поломались все машины на свете. Выпали бы кнопки из гнёзд — значит, и нажимать не на что!..
И остались бы люди без хлеба, без одежды, без домов, без поездов.
Слушатели мои притихли. Молчат, озадаченные.
— Есть, — говорю, — о чём подумать, не правда ли.
— Мы подумаем, — согласились оба. — А про войну будет?
— Конечно! Я же обещал.
И рассказал я ребятам вот какую историю…
Случай в бою
«Идёт война народная, священная война!»
Это не только в песне пелось. Фашистская Германия обрушилась на нас всей силой своего оружия. Мы выдержали удар, а затем и разгромили врага, потому что отпор врагу был всенародным.
Дни и ночи не остывали печи на заводах Сибири и Урала.
Там строили самолёты, танки, изготовляли пушки, минометы.
Всё это тотчас же вступало в бой.
Отлично был вооружён и сам солдат: в руках автомат, пояс обвешан гранатами. Грозен советский солдат в атаке.
С этого я начал рассказ.
— Но знавал я, — говорю, — одного сержанта, который воевал без оружия.
— Ага, понятно, — сказал Саша. — Это был силач, как Власов или Василий Алексеев.
— Нет, — говорю, — вовсе не силач. Ростом, правда, высок, темноволосый, как вот ты, Алёша. Ну, разумеется, здоров, вынослив — иначе какой же это солдат. Однако гирь и штанг не поднимал.
— А я уже догадался! — сказал Алеша. — Это был пластун. Прижмётся к земле — и ползком, ползком незаметно. А потом как вскочит — бах, бах, бах! — и закидает фашистов гранатами!
— Нет, — говорю, — не брался сержант за гранаты.
Саша:
— А что же у него было?
— Только руки, — говорю. — Но руки умелые. Трудолюбивые… А в бою не обойтись без умельца. Хотите расскажу, как он сам вышел из беды и полк свой выручил?
Ребята уже сидят рядышком. Приготовились слушать.
