Эдуард Успенский - Меховой интернат
— Как ты меня так быстро отыскал?
— Я тебя унюхал.
— Мы уже умеем чуять! — сказала белочка Цоки-Цоки. — Нам же надо не только глаза завязывать. Надо еще нос!
— Надо затыкалки принести! — закричал известный окурочник Кара-Кусек. — Там на помойке у забора их сколько хочешь. Ими бутылки затыкают.
— Не будем мы ничего на помойке собирать, — сказала Люся. — Давайте я буду водить. Я нюхать не умею.
Она сама засунулась в мешок. Покрутилась и начала поиски.
Люся двигалась по спальне, натыкалась на кровати. Вокруг была тишина. Будто интернатники растворились в воздухе. Они не топали ногами, не задевали вещи, не хихикали и не дышали.
Люся минут пять ходила от одной стены до другой. Но пространство просеивалось сквозь руки, а интернатников не было.
— Эй, — сказала завязанная Люся. — Есть кто? Тихо. Никто не ответил.
— Я так не играю! — сказала Люся. — Вы куда-то ушли.
Люся сняла повязку. Все меховые ученики были в комнате. Они просто расступались перед ней, как туман. Двигались ловко и бесшумно.
Мохнурка сидел под кроватью.
— Чего же вы не отвечаете, что вы здесь? — спросила Люся.
— Мы ответим, а ты как прыгнешь! — сказал Мохнурка. — И поймаешь нас.
Люся осмотрелась:
— А где Кара-Кусек?
— Вот он, — сказала Цоки-Цоки. — Видите, на окне сидит.
Под потолком, на карнизе, прижался к стене тушканчик.
— Мне трудно с вами играть, — сказала Люся.
Малышня снова повисла на ней:
— Давайте что-нибудь рисовать!
— Читать сказки!
— Давайте прыгать на потолок!
Люся задумалась.
— Давайте вот что сделаем. Давайте устроим танцы. У вас есть музыка?
— Ура! — завопили интернатники. — У нас есть музыка!
— А танцы, это что? Что это такое?
— Сейчас узнаете, — ответила Люся. — Сдвигайте кровати в одну сторону. Чтобы было место. И тащите сюда вашу музыку.
Меховые ребята быстро составили все кровати в угол. И тумбочки тоже.
Бурундуковый Боря подергал Люсю за юбку:
— Нашу музыку сюда тащить не надо. Она уже здесь.
— Где здесь?
— Здесь, здесь. Иглосски здесь, Цоки-Цоки здесь, Устин здесь. Они — наша музыка. Только Плюмбум-Чоки нет.
— Вот и тащите его сюда.
Мохнурка сразу повел в атаку нескольких интернатников: Фьюалку, Устина, Снежную Королеву и Севу Боброва. Они бесшумно скрылись. А через две минуты так же бесшумно появились. Только их все время разбрасывало в разные стороны или стягивало вместе. Потому что они несли Плюмбум-Чоки в сиреневых трусищах. А он, тоже бесшумно, бушевал и сопротивлялся.
— Плюмбум-Чоки, разве ты не хочешь к нам? — спросила Люся.
— Ккккк вамк кхочу! — проскрипел Чоки. — А они ксказали, кчто кбудут ккктанцы. Кккк ктанцам я кне кхочу.
Он, наверно, думал, что танцы — это какие-то иностранцы: американцы, испанцы… в общем, танцы — жители Тании.
— Танцы — это когда парами кружатся под музыку! — объяснила Люся Плюмбуму.
— Значит, у нас будет кружильный праздник! — захлопала в ладоши Цоки-Цоки. — Ура!
Она принесла из чулана барабан и села на стул. Другие оркестранты тоже принесли стулья и поставили перед собой стойки с нотами. А инструментов у них не было.
Все они были важные и напоминали оркестр из басни Крылова. Так и хотелось сказать:
Однажды белка, волк, ежонок
И Плюмбум, то есть медвежонок,
А также муравьед
Задумали сыграть квартет.
Биби-Моки топнула ногой несколько раз, задавая ритм, Цоки-Цоки застучала на барабане, а Устин взвыл, как будто он труба. И полилась непривычная, но очень трогающая музыка.
Иглосски выскочил вперед, стал приплясывать и греметь иголками.
При этом Плюмбум-Чоки как-то странно скрипел и тикал. Но очень музыкально. А Биби-Моки пела как саксофон.
Так весело получалось, что нельзя было устоять на месте. Люся и вся меховая братия задвигались, закачались.
Танец становился все веселее и быстрее. Все неожиданней.
Кара-Кусек от восторга стал прыгать с передних лап на задние. Мохнурка катался по комнате колесом. А Снежная Королева прыгал на стенку, прилипал там под потолком и отлетал обратно.
И все подвывали в такт музыке.
Дверь распахнулась. В комнату вплыла матушка Зюм-Зюм с белым платочком, как будто ансамбль "Березка" приехал. И все еще больше завеселились.
Сева Бобров выскочил на середину комнаты и запел:
Сева, Сева, Сева, Сева.
Сева, Сева — молодец!
Он победоносно на всех посмотрел, застеснялся и убежал. Тогда вышел вперед Бурундуковый Боря и тоже запел:
Боря, Боря, Боря, Боря!
Боря, Боря — молодец!
В оркестре наступила пауза, и Боря ретировался. Ежик Иглосски выступил из оркестра и, клацая иголками, прошелся перед интернатниками, напевая:
И Иглосски, и Иглосски!
И Иглосски — молодец!
Не выдержал и хулиганистый Кара-Кусек. Он стал прыгать вверх, переворачиваться в воздухе, прилипать ногами к потолку… При этом он выкрикивал:
А уж, а уж, а уж
Кара-Кусек лучше всех!
На этих не совсем воспитательных словах в ночевальню вошел Мехмех:
— Милостивые интернатники! Вы так развеселились, что скоро дом сломаете. Пора обедать!
Интернатники притормозили. Радостно загалдели и посыпались бесшумно по лестнице вниз. Туда, на первый этаж, где была кухня и столовая.
— Девочка Люся, зайдите ко мне в кабинет, — попросил директор.
В кабинете у него был какой-то здоровенный мужчина. Добродушный и на редкость спокойный.
— Здравствуйте, — сказала ему Люся.
— Здравствуйте, — слегка поклонился он.
Это наш снабженец и рабочий кухни, — сказал дир. — Дядя Костя Сергеенко. А это учительница Люся.
Дядя Костя протянул руку. Она была как совковая лопата. На ней мог запросто танцевать Иглосски.
— Я хочу рассчитаться, — продолжал дир. — Вот ваши хендрики, дядя Костя. За половину месяца.
Он протянул дяде Косте два прозрачных полиэтиленовых пакета. В пакетах были какие-то разноцветные корешки и самые яркие травки. А
снаружи на каждом пакете был нарисован сочный красный крест.
— Распишитесь, дядя Костя.
Дядя Костя взял карандаш двумя пальцами, как берут швейную иглу, и что-то вышил на разлинованном листе бумаги.
— А это ваши хендрики, девочка Люся.
Люсе тоже дали два пластмассовых пакета. И она тоже расписалась.
Дядя Костя вышел из кабинета. И было видно в окно, как он выкатывал с участка большую тележку на резиновом ходу.
— У него мать болеет, — сказал дир. — Ему очень нужны хендрики.
Дир помолчал, а потом сказал:
Девочка Люся, нам срочно требуются эвкалиптовые листья, чтобы кормить Плюмбум-Чоки.
— Да, я постараюсь их купить, — ответила Люся.
— И еще. Вы обещали с папой поговорить про комиссию. Они нас замучили. Все спрашивают: "Кто вас открыл?", "Где выписка из решения?", "Покажите места общего пользования", "По какой программе у вас идут занятия?". Мы им все рассказываем, а потом, когда они уезжают, мы им вслед включаем забыванты на всю мощь. Они отъедут на два километра и снова возвращаются. И спрашивают: "Кто вас открыл?", "Где выписка из решения?".
— Я не успела поговорить с папой, — сказала Люся. — Но теперь у вас есть телефон. Вы позвоните мне, а я все узнаю.
Еще Люся поговорила про свою любимую подругу Киру Тарасову. Что ее тоже можно привлечь к работе. Конечно, в тактичной форме. Она молодая, но очень обещающая обманистка. Ни одного слова не скажет, чтоб не приврать. Но никогда в этом не признается.
Дир отказался:
— Девочка Люся. У нас сейчас очень трудное положение. Мы не можем увеличивать связи с городом. Вы видели, что делается возле добродушей и забывантов?
— Уважаемый дир, я много раз слышала про добродушии и забыванты. Но я так и не знаю, что это такое.
— Это такие устройства для снятия раздраженности и злости. Они висят незаметно на деревьях вокруг поселка. Мы же не обычный интернат.
И злые люди могут принести нам вред. Добродуши снимают агрессию с выходящего. А чтобы о нас поменьше рассказывали, вслед уходящим включаются забыванты.
— И на меня включается добродуш? — спросила Люся.
— На вас не включается. Вы без добродушей добрая. Поэтому вас и пригласили с нами сотрудничать. И очень многие люди добрые и веселые, как вы. Но все-таки еще есть… всякие там… Темнотюры…
Он прошелся по комнате.
— Против них мы и ставим добродуши. Но вот что получается. К этим добродушам потянулись плохие люди. Они успокаиваются под добродушами.
От них уходит злоба на окружающий мир и ненависть. Им становится легче дышать, а нам-то не легче! Когда пойдете домой, девочка Люся, обратите внимание!
