Алоис Ирасек - Старинные Чешские Сказания
Призвав к оружию эти края, они повернули к северу, на Огру, туда, где вдали тянулась синеющая гряда Крушных гор. Там поехали они землями третьей жупы, берегами реки Узкой, и на правом ее берегу и на левом всюду созывали мужчин, мечом измеряли их и по зарубкам вели точный счет.
Отсюда поспешили гонцы на запад, в четвертую жупу, в края, лежащие по течению реки Гутной.
И пронесся грозный клич войны вдоль той реки и до долины Огры; прогремел он в ущельях, отрогах и скалах, где гулко шумели потоки.
Стремительно и неудержимо, подобно весенней грозе, полетел клич войны к дальним горам, к верховьям Мжи, где в хвойных лесах, на холмах, среди лесных болот и необъятных топей прятались деревни Хлумчанска, пятой жупы Лучанской земли. Только услышали там приказ воеводы, только сверкнул гонец воеводским мечом, поднялись все как один в дикой радости; никто и не глядел на меру меча, никто не желал мериться: сказали, что пойдут и стар и млад.
Стали готовиться к войне смуглые люди дикого залесья, без сожаления покидая родные поля и леса; сильные, загрубелые руки взялись за топоры, за тяжелые молоты и большие щиты, окованные крепким железом и туго обтянутые почерневшими кожами, снимали с насестов соколов-сыроядцев, кречетов, ястребов и брали на ремни своры свирепых собак волчьей породы, приученных к запаху крови и борьбе с лютыми хищниками дремучих лесов.
* * *
В самой глуши Хлумчанска, между горами, за обширным болотом, заросшим осокой и красно-бурым мхом, близ большого липового и кленового леса лежала небольшая деревня с почерневшим тыном и темными бревенчатыми избами. На слежавшейся соломе крыш разрастались зеленый мох и трава.
Исстари поселился тут немногочисленный род жаланов. Правил им в то время молодой и статный муж, по имени Страба. Ни сестер, ни братьев у него не было; имел он лишь жену, да и та была из племени чехов. Полонил ее Страба в последний набег на чешские земли, когда осаждали лучане Левый Градец.
Пленница-чешка ему так понравилась, так овладела она его сердцем и опутала чарами, что он ей сказал:
– Ты моя пленница и раба, но хочу я, чтобы ты стала мне женой.
Покорилась пленница его воле, но не было спокойно сердце ее. Томительна казалась ей жизнь в отдаленном селении; не покидала ее тоска по родине, и горько ей становилось, когда вспоминала она об ужасах и страданиях, принесенных лучанами на Чешскую землю. Но глубоко затаила она печаль и ненависть, и муж не подозревал ничего. Знала о том лишь мачеха Страбы, оставшаяся вдовой после смерти его отца, – высокая женщина с мрачным лицом и серыми суровыми глазами, не молодая уже, но и не старая. Ведьмой называли ее: занималась она волхвованием и ворожбой.
Как пришел приказ воеводы в уединенную деревню жаланов, стал собираться Страба на войну. Снял со стены щит, шлем из бычьей кожи, натянутой на железный обруч, наточил меч, приготовил стрелы, натянул новую тетиву на тугой лук, привязал молот к седлу и выбрал в конюшне лучшего коня. Был тот конь невелик и невзрачен, не лоснилась его шерсть, а косматилась, но был он быстр, как стриж, вынослив и не боялся любой непогоды; переносил легко холод и зной, голод и жажду.
Молодая жена молча помогала Страбе собираться: принесла ему войлочное одеяло и плащ, кожаные наколенники, гибкие ремни, еду в сумке – хлеб и сыр, – чтобы было у него что поесть в далекой дороге до воеводского замка.
Накануне отъезда мачеха украдкой сказала Страбе:
– Приходи вечером в ущелье, но смотри не говори о том никому.
Послушался Страба мачехи и, когда наступили сумерки, направился в ущелье. Шел он лесом, вдоль широкой черной трясины; там и сям торчали в ней низкорослые ольхи и болотный кустарник, а в темных зарослях осоки светились отблеском неба глубокие омуты. Вечерело. Дул сильный ветер, и глухой шум леса доносился до сумрачного болота. Еще сильнее выл и свистал ветер в диком ущелье, по сторонам которого среди чахлой травы беспорядочно громоздились угрюмые скалы. Выше, над ними и в их расселинах, кое-где росли высокие деревья – липы, дубы и старые ясени. Их развесистые кроны были опутаны кустами омелы, сквозь которые осенью и зимой чернели оголенные ветви.
В том мрачном ущелье, под дубом, на скале, сидела у пылающего костра мачеха Страбы. Волосы ее были распущены, уши, подбородок и лоб окутаны покрывалом.
Как увидела она пасынка, бросила в огонь волшебные коренья и произнесла могущественное заклинание:
– Тьма впереди, тьма позади! Пусть, кроме бесов одних, нас никто не увидит!
Едва договорила она, как ущелье стало наполняться беловатым туманом. Расстилался он понизу, несся клубами вверх, полз по скатам, вился над ущельем, окутывал кроны беспокойно шумящих деревьев; а когда подошел Страба к костру, заволокла беловатая мгла все ущелье так сильно, что деревья казались лишь тенями. Костер разгорелся; ярко освещенная его пламенем, стояла мачеха, уставив на Страбу свои серые глаза. И сказала она ему:
– Ты не сын мне, но твой отец был моим мужем. И потому позвала я тебя, чтобы дать тебе добрый совет. Запомни: слова мои никто другой не должен услышать. Знай, что напрасно все мое колдовство. Ворожба чешских колдуний сильнее моей. Своими чарами они одолели нас. И как победили они наших колдуний, так будете побеждены и вы, воины. Вижу вашу беду и несчастье. Ах, горе, горе вам, бедным! Проводят вас боги на битву, а потом обратят лицо свое к вашим врагам. До поля битвы доскачете, а оттуда уж не вернетесь. Победят чехи лучан. И воевода там ляжет и все его войско. Только тебя минует смерть, если поступишь ты так, как я посоветую. Слушай: когда начнется кровавая сеча, встань против того, кто первый на тебя нападет. Ударь его копьем, но жизни не лишай, а отрежь ему оба уха, спрячь и, вскочив на коня, лети обратно в родную деревню. Услышишь рев и шум за собой – не оглядывайся, скачи быстрей. Так один из всех ты можешь спастись.
Закат догорел. Потемнело обширное болото, низкорослые ольхи казались черными призраками. Лишь гнилая верба с облезлой корой светилась на берегу слабым таинственным светом.
Не глядя по сторонам, шагал Страба домой, задумчивый и встревоженный. Вот в глубоких тенях под высокими деревьями показался его двор. Огни уже потушены; даже слабый свет лучины не рдеет нигде. Повсюду тьма и тишина. Но как только вошел он в ворота, донеслось до него чье-то пение.
Это пела его жена, пела странную, незнакомую ему песню. Увидев выступившего из мрака Страбу, умолкла она и ничего не сказала в ответ, когда спросил он ее, что это за песня и почему она пришла ей сейчас на ум.
* * *
Страх напал на пражского князя, когда он услышал, что делается в Лучанской земле, и узнал, что собирает Властислав против него войско. Испугался Неклан и не воспрянул духом, даже когда стало ему известно, что все роды Чешской земли, все чешское племя возмущено дерзостью лучан, что поднялась вся страна и готовится к бою.
Уже забряцало оружие в замке и по всей Летенской равнине. Отовсюду неслось ржанье боевых коней, крики и песни воинов. А тем временем князь Неклан, замирая от страха, прятался в самом отдаленном покое. Не мог он пересилить себя и не верил, что может победить Властислава. Напрасно уговаривали его приближенные. Ссылался Неклан на свои немощи, жаловался, что бесы ослабили его тело и дух.
Когда же Честмир, его родич, высокий красивый молодой удалец, горько его упрекнул и сказал, что поступает он не по-мужски, что войско уже собралось и только его ожидает, а без предводителя падет духом, ответил Неклан:
– Не пойду, не могу. Иди ты за меня. Возьми мое оружие, доспехи, коня и веди войско. Пусть думают все, что ведет их князь Неклан.
И надел Честмир княжеские доспехи, кольчугу, железный шлем, забралом закрыл лицо, уши и шею, взял большой сверкающий щит, надел княжеский плащ, сел на Некланова лихого вороного коня и выехал, сопровождаемый знатными старейшинами, к войску на Летенскую равнину.
При виде князя раздались клики радости и бряцание оружия; поспешно строились в боевые ряды пешие и конные воины в кожаных шлемах, косматых шапках, с копьями и пращами в руках, с луками и колчанами, полными оперенных стрел, за плечами.
Засверкали на солнце острые копья и обнаженные мечи, блеснули серьги в ушах воинов. Принеся за всех жертву богам, объехал Честмир стройные ряды на своем вороном коне.
И как только махнул он мечом и гикнул молодецким голосом, двинулось с места чешское воинство. Земля загудела от тяжкой поступи воинов и топота коней; воздух задрожал от воинственных криков и песен. Дружина за дружиной проходили перед Честмиром; мужи чешского племени составляли дружины согласно численности и силе своего рода. Были дружины из мужей многих родов, были из мужей одного рода, сильного оружием и числом воинов. Над дружинами реяли родовые знамена.
