Владимир Павлов - Дозор на Сухой Миле
Все разведчики были в отлучке, и Петро взял с собой Толю. Погода стояла - ни осень, ни зима. Похлюпали по мокрому снегу...
К Черневичам подошли, когда уже изрядно стемнело. Постояли в кустах перед огородами, прислушались. Было тихо. И снопик льна виднелся из оконца под стрехой хаты, где жила связная. Хата была недалеко, и Стежка с Толей рассмотрели в серых сумерках снопик - сигнал, что все в порядке. Но Стежку почему-то брали сомнения, что-то его беспокоило. Может быть, то, что из труб над каждой хатой тянулся дым. А возможно, какая-то неестественная тишина.
Двинулись дальше. Осторожно, крадучись.
Не доходя до хлева, заметили стожок. Возле него кто-то шевелился. Похоже, набирал сено в резвины. Не та ли самая девушка-связная?
Приблизились к стожку. Так и есть: кто-то шуршал сеном, набивая резвины.
"Зря волновался", - подумал Петро Стежка и вышел из-за стожка. Обхватил руками темную фигуру. Диск его автомата уткнулся в грудь человеку.
- А моя ж ты Ганулечка!
Человек, видно, опешил. На какое-то мгновение опешил от неожиданности и Стежка. Опустил руки. От него, как-то смешно раскорячившись, отходил... немец. Стежка услышал, как в хлеву всхрапнула лошадь, словно поперхнулась, а во дворе заметил силуэт фуры.
Они с Толей уже добежали до кустов, когда в деревне началась стрельба. Палили всю ночь. Из автоматов, из пулеметов. В небе то и дело вспыхивали ракеты. Это длилось до самого утра.
Где-то к полудню на опушку леса пришла связная. На условленное место, куда приходила уже не раз. Там ее ждали Петро Стежка и Толя.
Она и рассказала, что под вечер вошла в деревню какая-то разбитая на фронте немецкая часть. Все злые, мокрые. Приказали топить печи, чтобы просушиться. Снопик она не успела убрать, не было возможности. А тут ввалился в хату старый, "тотальный" немец да как заорет: "Партизан!" И пошло. Повыбивали стекла в окнах, выставили наружу автоматы и пулеметы и пуляли в белый свет остаток ночи, отгоняя страх. Ну, это Стежка с Толей слышали и сами. А связная, как будто в обиде на Стежку, сказала: "Жаль, что не ты тому немцу подштанники стирал..."
В отряде, когда хлопцы спросили у своего командира, почему он не придушил врага там же, у стожка, тот ответил: "Тогда мы с Толей не успели бы отбежать. А деревню с жителями сожгли бы точно".
... В другой раз, уже в трескучие морозы, возвращались на санях из Лугани Рыгор, Даликатный и Толя. Там сделали все, что положено - передали мины своим людям, работавшим на электростанции. Электростанцию взорвали спустя несколько дней. А тогда они, партизаны, чуть не влипли.
На выезде из города был пост: неподалеку от дороги стояло деревянное здание караулки, а ближе к обочине - что-то вроде огромного шкафа без дверок. Из этого шкафа и вышел им навстречу часовой. В соломенных гамашах, обутых поверх сапог. Для тепла.
Даликатный лежал под дерюгой, накрытый до самых глаз. Толя сидел рядом с ним, а Рыгор - в передке.
Он слез с саней на дорогу. Вожжи держал в одной руке, а другой показывал немцу на Даликатного: "Кранк, пан, кранк. Больной".
Немец откинул дерюгу, наклонился, чтобы заглянуть Даликатному в лицо, и тут кубарем полетел прямо на него, теряя на лету гамаши. Это Рыгор постарался - толкнул часового сзади, а Даликатный, как самого дорогого и желанного гостя, обхватил его за шею, кулем скатил на свое место и придавил собою сверху. "Гони!"
А Рыгор и без него знал, что делать. И лошадь была на славу - комья снега из под копыт перелетали через передок.
В караулке очухались, да было поздно: украли у них часового! Только снег курился за санями да бил в лицо встречный ветер. И где-то уже далеко позади хлопнул первый выстрел...
Спрашивается: мог ли Рыгор выхватить из-за пояса пистолет? Мог. И Даликатный мог выхватить финку из-за голенища, а уж владел он ею, как фокусник. Но был бы выстрел. Был бы труп на дороге. И тогда бы им не спастись. Всем троим. Не выручила бы и лучшая в отряде лошадь...
После лютых морозов, когда в деревнях отстреляют стены, а в лесу деревья, повеет вдруг теплый ветер - и сбитый в камень снег, что недавно еще прямо звенел под ногами, начинает тяжело оседать, становится сыпким, как крупа. С лапок елей срываются набухшие комья, с голых веток сеются бусины вчерашней наледи.
Ночь была вот такая - с оттепелью. Ноги вязли к снегу. С темного неба сыпалось что-то непонятное: то ли морось, то ли иней. А под утро пошел настоящий дождь, да такой шустрый, такой бойкий, что все звуки потонули в сплошном шелесте воды и снега.
Хлопцы промокли до нитки, одежда неприятно липла к телу. Шли они втроем: Рыгор, Малюжиц и Толя. Шли к связному в деревню Малая Сливка взять сведения о местном гарнизоне.
Близился рассвет, и стало ясно, что к назначенному времени они не поспеют и встреча не состоится. Надо было где-то передохнуть и, если удастся, обсушиться.
Вспомнили про блиндаж вблизи заброшенного хутора. Блиндаж вырыл кто-то с осени, чтобы спрятаться всей семьей, если в деревцо станет небезопасно. Перекрытие было сделано из бревен, а поверх положен дерн. Над самым лазом рос густой куст шиповника. Если не знать, можно было ходить по блиндажу и не догадаться, что у тебя под ногами.
Спустились в укрытие, посветили вокруг карманными фонариками. В одном углу лежала старая попона, а под нею немного щепок, коры.
Решили разложить костерок. Подгребли щепки ближе к лазу, принялись разжигать. Они отсырели, не хотели гореть. Дым лез в глаза, саднил в горле, расползался по блиндажу и ни за что не шел в лаз. В укрытии оказалось хуже, чем под открытым небом.
- Нет, хлопцы, так дело не пойдет, - сказал Рыгор.
Он затоптал огонь, снял с себя стеганку, кое-как выгнал дым в лаз, встряхнул попону и приказал:
- Толя, ложись на мою стеганку, укройся попоной, отдохни. Ты, Вася, повернулся он к Малюжицу, - наверх! Подежуришь. А я бегом к связному. Приказ должен быть выполнен.
Толе было неловко от такой заботы, но опять же: приказ есть приказ.
В белом молоке тумана вот-вот должно было выкатиться солнце. До железки оставалось совсем немного. После Таничей, за небольшим перелеском, Некрашевичи, а в Некрашевичах уже железнодорожный разъезд, через который шли поезда на Слуцк и из Слуцка.
Командир отряда Ружев решил устроить дневку в Таничах. Поодаль от деревни были пустующие колхозные хлева, длинное, без ворот, гумно, а в нем старая, слежавшаяся и почерневшая солома.
В гумне разместили подрывников. Им предстояло рвать рельсы на следующую ночь, и потому было приказано как следует выспаться.
Антон и еще один партизан из группы прикрытия пошли в конец деревни, который был ближе к гравийке. Взяли пулемет Дегтярева. Двое, тоже с "дегтярем", залегли на кладбище, прикрывая деревню со стороны Некрашевичей. Остальные партизаны - из группы прикрытия и разведчики - были, как любил говорить командир, у него под рукой.
- Спать! Всем спать, кроме караульных!
И тут к Ружеву подошел Петро Стежка.
- Товарищ командир, боец Иванович хочет отлучиться домой. По личному делу. До вечера. Обещает по возможности возвратиться и раньше.
Толя и Даликатный стояли в сторонке. О чем-то разговаривали. Поглядывали в сторону Березовки. Можно было подумать, что им нет никакого дела до того, о чем говорят командир разведки с командиром отряда. Как бы не так! То один, то другой косили глазом на Стежку и Ружева.
- Толя? - переспросил Ружев, хотя и знал, что речь идет именно о нем. Спросил, чтобы выиграть время на размышление: отпускать или нет?
- Толя, - подтвердил Стежка. - Да во-он его деревня видна.
- Сам ты уже решил отпустить. Мое разрешение требуется, не так ли?
- Так точно, товарищ командир.
- Ну что ж, отпускай. Да лучше пусть вдвоем идут. С Даликатным. И чтоб одна нога здесь, другая там.
От Таничей до Березовки было километра три. Таничи приткнулись почти к опушке Грядок и лежали в низине, а Березовка раскинулась на холме. Ее единственная улица тянулась параллельно Грядкам, и лес закрывал собою большую половину деревни. Просматривался только правый ее конец, если смотреть из Таничей. Тот, где было березовское кладбище.
Со стороны Таничей своей деревни Толя еще никогда не видел. на востоке взошло солнце и стало взбираться в небо, но туман все не хотел отрываться от земли. Вдали проступали только макушки деревьев да шапка пустующего здания школы под белой черепицей.
- Айда, - сказал Толя Даликатному, и они пошли.
У обоих были автоматы: у Даликатного - ППШ с круглым диском, а у Толи с рожком. Были гранаты. У Толи на ремне поверх пиджака - лимонка, а у Даликатного из-под ремня гимнастерки торчали две немецкие, с длинными ручками. За голенищем сапога была спрятана финка.
Толя повел кратчайшим путем - через Грядки. Была та пора на исходе мая, когда все уже набрало силы и рвется в рост. Когда все поет. На опушке в кустах заходились соловьи. Веселилась лесная птичья рать и в самих Грядках.
