Мариэтта Чудакова - Не для взрослых. Время читать! Полка вторая
Он был охотником – как все или почти все индейцы, и первоклассным. Именно охотой он добывал себе пропитание. И вот в один прекрасный день пересмотрел свой взгляд на жизнь.
Он проплыл около двух тысяч километров на каноэ по стране, считавшейся бобровой, – и нашел только кое-где уцелевшие колонии и в разных местах – бобров-одиночек. Советовался с разными племенами индейцев, и все в один голос говорили – «бобр или вовсе пропал, или находится на границе исчезновения». А индеец не представлял себе лес без бобра!
Виноваты в оскудении лесов были те, кого мы называем браконьерами. Они существуют во все времена, во всех нациях, их немало сегодня в России. Те, кому совсем-совсем, нормальному человеку даже трудно себе представить, до какой степени, абсолютно безразлична природа. Те, кто думают: «Да после меня хоть трава не расти!» Таких интересуют только деньги, которые они выручат за охоту не по правилам – в сущности, за массовое убийство живых существ.
Серая Сова с болью рассказывал о том, как охотились на бобров те, кого он называл пришельцами – европейцы, населявшие Канаду. (Не надо только думать, что все европейцы таковы! В ХХ веке, особенно во второй его половине, Европа очень много сделала для введения законов о защите животных.)
«Индейцы как воспитанные, профессиональные звероловы ставили обыкновенно капканы подо льдом, и там, в воде, животное, захваченное капканом, или тонуло, или вырывалось и спасалось. Но у пришельцев были совсем другие приемы…»
Что может быть ужаснее, пишет этот человек, всю жизнь занимавшийся охотой ради пропитания, такого типа капкана, «который выхватывает бобра из воды за лапу и подвешивает его живым в воздухе?!» Так Серая Сова «нашел однажды мать, схваченную за лапу, а бобрята сосали у нее молоко. Она стонала от боли, и, чтобы освободить ее, пришлось отрезать ей лапу. Несмотря на боль, она поняла, что добрый человек ее освободил, и, доверяя ему, уходила медленно, поджидая своего маленького».
Серая Сова еще продолжал вынужденно ставить капканы на бобров, но что-то происходило в его душе. И вот однажды он не смог найти «бобровую мать» – она «оборвала цепь и ушла под воду вместе с капканом». Они уже уплывали от этого места, как услышали тихий крик маленьких бобрят. «– Спасем их!» – воскликнула его жена. Это оказалось не так-то легко – бобрята отлично плавали. Наконец «странного вида маленькие зверьки были пойманы и спущены в лодку. Они были каждый около полуфунта весом, с длинными задними ногами и чешуйчатыми хвостами. По дну лодки оба зверька стали ходить со свойственным бобрам видом спокойствия, настойчивости и целеустремленности. Супруги-охотники смотрели на эту парочку несколько смущенно, с трудом представляя себе, что же дальше-то делать с ними. Однако милосердные люди и вообразить себе не могли невероятных последствий появления этих животных в семье человека».
3«Бобрята вовсе не были похожи на дикие существа, как мы их себе представляем: не прятались они по углам в ужасе, не глядели тоскующими глазами и ни в чем не заискивали. Совсем напротив: они гораздо более походили на два глубоко сознательных существа, видевших в людях своих защитников. …Не так-то легко было найти способ кормления их. Что делать, если они не хотели пить молоко из тарелки, а бутылки с соской нигде нельзя было скоро достать? К счастью, осенила мысль погружать веточку, взятую с дерева, в банку со сгущенным молоком, а потом давать ее в рот бобренку обсосать и облизать.
После еды эти кроткие существа, полные обезоруживающего дружелюбия, считающие как бы вполне естественным такое отношение к ним людей, просились на руки, чтобы их поласкали. А скоро они взяли себе в привычку засыпать за пазухой, или внутри рукава, или свернувшись калачиком вокруг человеческой шеи. Переложить их из выбранного ими места в другое было невозможно – они немедленно просыпались и решительно, как в свой собственный дом, возвращались назад. Если же с излюбленного места их перекладывали в ящик, то они пронзительно кричали, прямо требуя своего возвращения, и стоило протянуть к ним руку, как они хватались за нее и по руке взбирались и опять калачиком свертывались вокруг шеи.
Голоса людей они скоро научились различать и, если к ним, как к людям, обращались со словами, то оба, один перебивая другого, старались криками своими что-то сказать. Во всякое время им разрешено было выходить и бродить вокруг палатки, и все было у них хорошо до тех пор, пока они не теряли друг друга из виду. Неистовый крик поднимался, когда им случалось поодиночке заблудиться. Тут они теряли всякую самоуверенность, самообладание и звали на помощь людей. Когда их соединяли, то нужно было видеть, как они кувыркались, катались, вертелись, визжали от радости и потом ложились рядышком, вцепившись друг в друга своими цепкими лапками, чрезвычайно похожими на руки. Часто, когда приемыши спали, им в шутку что-нибудь говорили, и они слышали и сквозь сон пытались ответить по-своему. Если же это повторялось слишком часто, бобрята становились беспокойными и выражали свою досаду, как дети. Действительно, их голоса очень напоминали крики грудных детей».
Вскоре люди убедились, что бобрята привязались к ним и не собираются их покидать. Тогда им дали волю бродить где им заблагорассудится.
«Часто бобрята ненадолго спускались вниз, к озеру, своей обдуманной походкой, купались там, плавали в тростниках и возвращались важно, с видом двух старичков, делающих прогулку для моциона. Бобрята были неплохие хозяева. Когда закончился молочный период их кормления, в дополнение к их естественной пище приходилось давать им еще овсянку. Каждый бобренок получал свою отдельную тарелку, и вот нужно было видеть, как они обходились с этими тарелками! Инстинкт бобров – накладывать все полезные материалы друг на друга где-нибудь в стороне, чтобы они не мешали, – перешел и на тарелки: заботливо вычищенные тарелки отодвигались к стене палатки, и тут их непременно нужно было поставить на ребро у стены. Это было, конечно, нелегко сделать, но они упорно добивались, и большей частью им удавалось прислонить тарелки к стене…»
И вот вместе со своими приемышами двое людей двинулись на каноэ по Канаде – спасать ее природу от злых и равнодушных.
4Квебек – это часть Канады, тогда заселенная главным образом французами. А сегодня точнее было бы сказать – потомками французов, канадцами, говорящими по-французски (франкофонами). Вообще же в Канаде говорили и говорят на двух языках – французском и английском. Когда Серая Сова с женой ехали уже по Квебеку, то слышали вокруг одну лишь французскую речь, и «Серая Сова поднимал в своей памяти те приблизительно сорок французских слов, которые он усвоил когда-то во время европейской войны». Серая Сова с женой двинулись на каноэ по бурному озеру. А по берегу, оказывается, шли французы, которые раньше предостерегали их от опасного плавания, а потом потеряли их из виду и беспокоились. И вот они встретились за поворотом. И один из французов «на беглом английском языке сказал путешественникам, что все они очень обрадованы благополучным завершением странствования. Можно представить себе, какое впечатление произвела эта дружественная заинтересованность на людей одиноких, изнеможенных борьбой с мрачным предчувствием! Серая Сова даже почувствовал, будто у него как-то непривычно запершило в горле. Не находилось слов благодарности. Но французы открыли принесенную с собой корзину, начали выкладывать и печенье, и сандвичи, и конфеты. И, предлагая, уговаривали принять все это в такой деликатной, исключающей всякую возможность отказа форме, что у Анахарео заблестели глаза, и только бы чуть еще – и по щекам у нее покатились бы росинки».
Но тут – будто специально, чтоб разрядить обстановку, бобрята «показались из воды и остановились на берегу с наблюдающим видом». Чем, разумеется, привели впечатлительных французов в полный восторг.
В общем, тем, кто достанет книжку под названием «Серая Сова», и при этом любит и жалеет животных, – предстоит захватывающее чтение. Ведь здесь – вслед за Пришвиным (про детские книжки которого про зверей и животных будет дальше разговор особый) – мы пересказали всего несколько страничек.
ЧТО ПИСАЛ МИХАИЛ ПРИШВИН ПРО ДЕТЕЙ, ЖИВОТНЫХ И ПРИРОДУ
Кто любит читать про животных и про природу – тот сразу, прямо сейчас, должен искать книги писателя Михаила Михайловича Пришвина.
Про животных многие писали замечательно – но он все-таки писал замечательно по-своему. Надеюсь, что вы уже прочитали рекомендованный вам мною его пересказ книги индейца Серая Сова – про маленьких бобрят?
А вот он описывает встречу с оленихой (ланкой) в замечательной повести «Жень-шень» (ну кто бы мог поверить, что можно написать большую повесть, где главным героем будет олень?):
«Была ночная тишина в воздухе, и потому я через некоторое время с большим удивлением заметил какое-то движение, перемещение среди солнечных зайчиков, как будто кто-то снаружи то заслонял, то открывал солнечные лучи. Осторожно я раздвинул побеги винограда и увидел всего в нескольких шагах от себя осыпанную своими собственными солнечными зайчиками ланку. …Я почти не дышал, а она приближалась, как все очень осторожные звери, – один шаг ступит и остановится, и свои необыкновенно длинные и сторожкие уши настраивает в ту сторону, где что-нибудь причуивает… Я смотрел ей прямо в глаза, дивился их красоте, то представляя себе такие глаза на лице женщины, то на стебельке, как цветок…»
