Ханиф Курейши - Будда из пригорода
Я как можно невиннее спросил:
- Как это папино поведение может повлиять на ваши доходы, тетя Джин?
Тетя Джин потерла нос.
- Твоя мама этого не переживет, - сказала она. - И ты, именно ты должен прекратить весь этот нелепый фарс. Если ты это сделаешь, никто больше никогда не скажет худого. Клянусь Богом.
- Кроме как на Рождество, - вставил Тед. Он был любитель ляпнуть что-нибудь невпопад, как будто из чувства самоуважения, в знак протеста.
Джин поднялась и через всю комнату заковыляла по ковру на своих высоких каблуках. Открыла окно и всей грудью вдохнула свежего воздуха из сада. Это тонизирующее средство навело её на мысль о королевской семье.
- И вообще, твой папа - государственный служащий. Что бы сказала королева, узнай она о его похождениях?
- Какая королева? - буркнул я себе под нос, а вслух сказал: - Я на риторические вопросы не отвечаю, - и с этими словами встал и направился к выходу. Стоя в дверях, я почувствовал, что весь дрожу. Но Джин улыбнулась мне так, будто я полностью с ней согласился.
- Ну вот, молодец, утенок. А теперь поцелуй свою тетушку. И в чем это ты так вымазался, вот здесь, на спине?
Ни Джин, ни Тоник в течение нескольких недель не давали о себе знать, а я, как вы догадались, не стал ползать перед папой на коленях, умоляя завязать с буддистским бизнесом только потому, что мамина сестрица этого не одобрила.
Ева тоже пропала из виду. Я уже начал подумывать, что вся их любовь кончилась, и даже успел пожалеть об этом, ибо жизнь наша вновь покатилась по накатанной скучной дорожке. Но однажды вечером зазвонил телефон, и мама подняла трубку. И тут же положила. Папа стоял в дверях своей комнаты.
- Кто это был? - спросил он.
- Никто, - вызывающе сказала мама.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
И по другим признакам стало ясно, что Ева просто так не исчезнет из нашей жизни. Она была рядом, когда папа погружался в себя - то бишь каждый вечер; она была рядом, когда мама с папой смотрели "Панораму"; она была рядом, когда он слушал грустную музыку, или кто-нибудь произносил слово "любовь". И все были несчастны. Не знаю, может, они тайком встречались. Но разве возможно у нас что-нибудь сделать тайно? День пригородного жителя расписан по минутам; если поезд опаздывает или откладывается, то вскоре подходит другой. Вечернее опоздание приравнивается к преступлению: никто никуда не ходит, ходить-то некуда, а со своими сотрудниками папа не общается. Они тоже бегут после работы из Лондона, только пятки сверкают. Раз в год мама с папой посещают кино, причем папа всегда засыпает на самом интересном месте; однажды они пошли в театр на "Вестсайдскую историю". Никто из наших знакомых не ходит в пабы, кроме дяди Теда; это считается развлечением низших слоев общества, а наши самые бесстыжие зубоскалы отваживаются петь:
В "Старом буйволе" рояль Надрывается полдня.
Ах, девчоночка, девчонка,
Глянь же, детка, на меня.
Так что встречаться с Евой папа мог только во время обеденного перерыва: может, они встречались у дверей офиса, и взявшись за ручки, шли обедать в Сант-Джеймс-Парк, прямо как мама с папой в период расцвета их романа. Я не имел представления, занимаются ли папа с Евой любовью. Но в его портфеле я углядел книжку с иллюстрациями китайских сексуальных поз, таких как "Сплетение мандаринских уточек", сложнейшая "Сосна с карликами", "Кошка с мышкой в одной норке", и прелестная "Ночная цикада, льнущая к ветви".
Льнула ночная цикада к ветви, или не льнула, не знаю, слишком велико было напряжение а те дни. Но внешне, по крайней мере, жизнь шла спокойно, пока в субботу утром, через два месяца после моего памятного визита к Джину с Тоником, я не открыл дверь. На пороге стоял Тед. Я не поздоровался, не улыбнулся, просто смотрел на него, а он смотрел на меня, все больше смущаясь, пока наконец не промямлил:
- Э-э, сынок, я просто заскочил взглянуть на сад, розы-то у вас распустились, а?
- Сад цветет.
Тед ступил на порог и запел:
- И будут синие птицы, белые башни Дувра. - Потом спросил: - Ну как старик-то?
- Вы о нашей маленькой дискуссии, да?
- Это ты оставь при себе, как и договорились, - сказал он, шагнув мимо меня в дом.
- До следующего футбольного матча, да?
Он пошел в кухню, где мама заталкивала в духовку воскресный обед отбивные. Он увел её в сад, и, по-видимому, спрашивал, как дела. Другими словами, что там у папы с Евой и буддийским бизнесом. А что могла ответить мама? Все в порядке, и не в порядке. Улик нет, но это не означает отсутствия преступления.
Разобравшись с мамой и не растеряв делового пыла, Тед направил стопы в спальню, к папе. Я - следом, хотя он и попытался захлопнуть дверь перед моим носом.
Папа сидел на кровати, на белом стеганом покрывале, и чистил ботинки моей старой полинявшей распашонкой. Папа терпеливо и старательно надраивал ботинки, все десять пар, каждое воскресенье. Потом чистил щеткой костюмы, выбирал рубашки на всю неделю - один день розовая, другой - голубая, следующий - лиловая, и так далее, подбирал запонки и продумывал галстуки, которых было у него не меньше сотни. Он был всецело поглощен этим невинным занятием и удивленно обернулся, когда хлопнула дверь, и огромный, пыхтящий Тед в черных ботинках и мешковатом зеленом свитере с растянутым воротом ввалился в комнату и заполнил её до отказа, как лошадь - тюремную камеру, нарушив одиночество папы, который по сравнению с ним казался маленьким мальчиком. Они смотрели друг на друга, воинственный и неуклюжий Тед и папа в белой майке и пижамных штанах, его бычья шея плавно переходила в великолепную грудь и отнюдь не великолепное брюшко. Но папа не возражал против гостей. Он любил, чтобы люди приходили и уходили, чтобы дом был полон шума и суеты, как в Бомбее.
- А, Тед, будь добр, ты не мог бы взглянуть?
- На что?
На лице Теда явственно обозначилась паника. Каждый раз, входя в наш дом, он говорит себе, что на сей раз его ничто не заставит чинить всякую рухлядь.
- Да вот, чертова дрянь не хочет работать, - сказал папа.
И подвел Теда к шаткому столику у кровати, где стоял его проигрыватель - эдакая квадратная страхолюдина, обтянутая дешевым фетром, с крошечным микрофоном на передней панели и хрупкой вертушкой для долгоиграющих пластинок, которую пересекает длинная палка с иглой на конце. Папа кивнул на штуковину и сказал Теду примерно таким же тоном, которым он, наверное, разговаривал со своими слугами.
- Я прямо в отчаянии, Тед. Не могу послушать ни Ната Кинга Коула, ни "Пинк Флойд". Помоги мне, пожалуйста.
Тед таращился на проигрыватель. Пальцы у него были толстые, как сосиски, ногти сплющенные, в кожу въелась грязь. Я попытался представить его руки на женском теле.
- А почему Карим не может этого сделать?
- Он бережет руки для больных, которых будет оперировать, когда станет врачом. К тому же он совершенно никчемный балбес.
- Это точно, - сказал Тед, воспрянув духом от этого оскорбления.
- Конечно, эта никчемность ему простительна.
Тед с подозрением взглянул на папу: к чему это он клонит? Я притащил из машины Теда отвертку, он сел на кровать и уставился на неразобранный проигрыватель.
- Меня к тебе Джин послала, Гарри... - дальше Тед не знал, что сказать, а папа ему помогать не стал. - Она говорит, что ты буддист.
Он произнес слово "буддист" как произнес бы "гомосексуалист", если бы ему вдруг пришлось это сделать. Впрочем, никогда не приходилось.
- Что значит буддист?
- Ну все эти глупости с разуванием - тогда, в Чизлхерсте, - парировал Тед.
- Тебе было противно меня слушать?
- Мне-то? Не-ет, я кого угодно буду слушать. А вот у Джин аж в животе поплохело.
- Почему?
Папа смущал Теда.
- Не привыкла она к буддизму. Это должно прекратиться! Все, что с тобой сейчас происходит, должно немедленно прекратиться!
Папа погрузился в типичное для него коварное молчание, просто сидел, соединив большие пальцы, застенчиво склонив голову, как ребенок, получивший нагоняй, но в душе уверенный в своей невиновности.
- Так ты прекратишь, или что мне сказать Джин?
Тед распалялся. Папа продолжал сидеть неподвижно.
- Скажи ей: Гарри - ничтожество.
Это лишило Теда последней уверенности. Проиграв по всем статьям, он жаждал драки, хотя руки у него были заняты деталями проигрывателя.
Потом папа с умопомрачительной резвостью сменил тему. Как футболист, пробивший защиту противника длинным, низким пасом, он принялся спрашивать Теда, как продвигается бизнес, и как вообще дела. Тед вздохнул, но лицом просветлел: эта тема была ему больше по душе.
- Работа тяжелая, очень тяжелая, с утра до ночи.
- Правда?
- Работа, сплошная работа, чертова работа.
Папе было не интересно. По крайней мере, так казалось.
А потом он сделал нечто невероятное. Думаю, он и сам не догадывался, что собирается это сделать. Встал, подошел к Теду, положил руку ему на затылок и притянул к себе, так что нос Теда уперся в папину грудь. Минут пять, не меньше, Тед сидел в таком положении с проигрывателем на коленях, а папа смотрел ему в макушку. Потом папа сказал:
