Владимир Железников - Чудак из шестого Б
Слышно было, как назло, очень хорошо. Но я все же притворился, что не расслышал вопроса.
- Что? - крикнул я. - Не слышу, повтори еще раз.
- Я спрашиваю, что ты подарил маме? - крикнул папа.
- Что? Что? - переспросил я. - Ничего не слышу... - И повесил трубку.
Вбежал в комнату и стал лихорадочно одеваться, чтобы убежать до повторного звонка. Но не успел. Телефон зазвонил снова. Все, конечно, из-за папиной настойчивости. Лучше бы он больше не звонил, а то сейчас я должен буду рассказать ему правду. Я же говорю, он неудачник.
- Не вешайте трубку, - сказала телефонистка. - Разговор не окончен.
- Ничего не слышно, - ответил я.
- Все хорошо слышно, - сказала телефонистка. - А если вы глуховаты, позовите кого-нибудь с нормальным слухом.
Тут снова ворвался папин голос.
- Ничего он не глухой, - кричал папа. - Это ваш телефон работает плохо. Борис, ты слышишь меня, Боря...
- Папа, - обреченно сказал я, - теперь я тебя слышу хорошо.
- Ну, что же ты купил маме?
- Ничего.
- Ничего? - удивился папа. - А почему ты, собственно, ничего не купил?
- Я... я... я... забыл, - сказал я. - То есть у меня нет денег.
- Как нет? Ты их потерял?
Я хотел ему все объяснить, но по телефону это трудно.
- Ну, понимаешь... - Надо было как-то отделаться, и я сказал: Проел на мороженое.
После этого наступила длинная пауза.
- Алло, алло! - кричал я в трубку.
Папа молчал.
- Теперь, кажется, вы оглохли, - ворвался голос телефонистки. - Он сказал, что проел деньги на мороженое.
- Я все слышал, - ответил папа. - Силен мужик! - И, не попрощавшись, повесил трубку.
После этого разговора у меня пропала всякая охота что-нибудь делать.
"Дьяволенок" снова был в действии. "Дьяволенок" - это я, это мое прозвище с детства, с первого класса. Я тогда надел папины темные очки и пошел в школу. Меня в них никто не узнавал, и мне это так понравилось, что я не пошел на урок, а гулял по коридорам. И догулялся. Ко мне подошла учительница из параллельного класса и спросила, почему я разгуливаю во время уроков. "Уж не заболел ли?" А я ей на чистом французском языке: "Же нэ спа", то есть не понимаю, прикинулся иностранцем. Ну, она отняла у меня очки, и я сразу все стал понимать. А папа прозвал меня дьяволенком, но, по-моему, я с тех пор здорово перезрел и стал настоящим дьяволом.
Хотя, если разобраться, я ни в чем не виноват. Но этого ведь никому не объяснишь. Вы же помните, я собирался купить маме подарок. Тому свидетельствует кровать, перекрашенная мною в синий цвет. С другой стороны, как выяснилось, не без помощи тети Оли меня назначили вожатым. А затем эти несчастные дети закружили меня, заморочили, отвадили от друзей, выманили деньги, которые отец оставил на подарок. Мало того, сначала разжалобили, прикинулись несчастными, вынудили меня подкинуть им решение контрольных примеров, а затем превратили в негодяя. А я ведь просто хотел их по-дружески выручить. Вот и "навыручил" на свою голову. И вдруг мне до ужаса стало жалко... не маму, нет! Не папу, не первоклашек, а себя самого! Никто меня не ценит, никто не понимает моих страданий.
А как легко и прекрасно я жил! Чтобы меня мучила бессонница, как вчера из-за этой контрольной? Чтобы я унижался перед какой-то пигалицей вроде Наташки?
Я был гордый человек. Я никому не позволял над собой издеваться. А теперь я чувствовал, что меня словно подменили. Вроде я тот самый, и нос на месте, и глаза те же, а внутри другой. Какой-то задумчивый, размышляю, казню себя. Так не долго дойти до полного нервного истощения, и прощай жизнь, прощай небо, прощай космос!
Нет, решил я, не сдамся! Я оделся и в прекрасном настроении направился в школу. Нет, пожалуй, не в прекрасном, а в хорошем, в таком хорошем умеренном настроении, когда все не так уж плохо.
*
В школе меня подстерегало очередное разочарование. Когда я шел по нашему коридору, то увидел Сашку и бросился к нему навстречу. Он проскочил мимо меня к Насте, стал извиваться перед ней и что-то там свистеть на своем флейтовом языке.
Они прошли в класс, не заметив меня. Кажется, настал час: мне пора было гордо удаляться. А жаль! Так хорошо было, когда был Сашка и была Настя.
В тот момент, когда я вошел в класс, Настя вытащила из парты цветы. Ясно, чья это была работа. Она полюбовалась ими немного более, чем надо, и все ребята заметили, хотя у нее в руке был совсем маленький жалкий букетик никому не известных цветов.
- Ребята, смотрите! - крикнул кто-то. - Насте преподнесли цветы!
А Настя встала, подошла к Сашке и сказала:
- Спасибо, Саша!
Она это сказала так выразительно и с такой душевной нежностью, что я чуть не упал на пол.
- Боже мой! - крикнул кто-то. - Никак, любовь!
- Кто жених, а кто невеста? - спросил какой-то запоздалый остряк.
- Александр Смолин и Анастасия Монахова, - ответили ему.
Да, кажется, меня уже гордо удалили, пока я сам собирался. Я прошел к своему месту и водворился рядом с Сашкой, не подымая глаз. Я видел только Сашкины руки, которые упорно открывали и закрывали футляр, и Настину руку, в которой все еще были зажаты цветы.
Но теперь ко мне это не имело никакого отношения.
Кто-то глухо хихикнул над Настей. Неужели Сашка не собирался сознаваться в том, что это его цветы? Я шарахнул его изо всех сил в бок.
Он посмотрел на меня и вытащил наконец флейту. Ну и выдержка! Он и не думал пугаться и отказываться от букета. Сейчас он сыграет Насте какую-нибудь серенаду или свою знаменитую пастораль под названием "Пастух играет аисту". Я приготовился слушать.
А он стал продувать флейту, дунул раз, другой, третий. Нет, играть он не собирался.
- А я-то думала, - сказала Настя, - что Смолин не только музыкант, но и вежливый человек. - Она разжала кулак, и цветы упали на нашу парту.
Я перехватил ее взгляд: глаза у нее были как у побитой собаки. Жалкие, горькие и униженные.
- Подарил, а теперь отказывается! - выкрикнул девчоночий голос. - Ну и тип!
- Ничего я не дарил! - вдруг заорал Сашка, размахивая флейтой. - Я все деньги на мороженое проедаю!
- А кто же, интересно, подарил? - спросил кто-то.
- Откуда я знаю? - ответил Сашка. - Может быть, она сама себе подарила.
Все от Сашкиного неожиданного ответа даже язык прикусили. Такой находчивости и изобретательности я от него не ожидал. Вот так "молодец протухший огурец"!
А Настя, точно от удара в спину, втянула голову в плечи, и худенькие лопатки у нее торчали, как сложенные крылья.
У меня вдруг все заплясало перед глазами и гулко забилось сердце: в ушах, в горле, в голове. Я вскочил на парту и не помня себя закричал:
- Тихо, тихо, не возводите напраслину на благородного человека! Это не он подарил Насте цветы. - Теперь все смотрели на меня. - Это я!
Дальше я не совсем точно помню, что произошло, только я увидел, как Настя встала, подошла к нашей парте, собрала оброненные цветы и сказала:
- Спасибо, Збандуто.
Я хотел ответить что-то вроде "пожалуйста, всегда рад служить прекрасным дамам", но язык у меня присох к горлу, и вместо слов я издал какой-то победный клич и стал бешено и радостно прыгать на парте.
- Эй, ты что, сдурел? - крикнул Сашка. - Флейту раздавишь!
Он схватил меня за ногу и дернул, и я грохнулся вниз, больно ударив колено. Я бросился на Сашку, чтобы хорошенько отделать его, и двинул ему кулаком в помидорное лицо, но попал почему-то в воздух. Он громко и победно захохотал.
Правда, он хохотал один во всем классе. Сразу отпала всякая охота с ним драться. У меня твердое правило: лежачего не бить. А Сашка был лежачий, хотя он хохотал и корчил из себя героя.
А тут в дверях появились первоклассники Толя и Генка, и я забыл про Сашку.
- А, ребятишки, привет! - сказал я.
Я обрадовался им, точно не видел их милые морды тысячу лет, точно они мне были самые близкие и родные, и незаметно для себя очутился вместе с ними в первом классе.
Я только тогда опомнился, когда увидел Наташку. Улыбнулся ей и подмигнул, а потом вспомнил про свои дела-проделки и скис, и нога заболела еще сильнее. Я с трудом оторвал взгляд от Наташки и спросил:
- Ну, как живете-поживаете?
- Хорошо поживаем! - крикнул Толя.
- На пятерочках катаемся, - подхватил Генка.
- Хвастун ты, Костиков, - перебил я его. - Вроде меня.
Видно, мое признание их поразило. Да что их - оно меня самого поразило. Теперь осталось преодолеть только бесконечное расстояние от учительского стола до дверей.
Около дверей я остановился, в последний раз посмотрел им в лица, не просто так скользнул взглядом, а заглянул каждому в глаза. Можете мне не верить, но в этот момент я был счастливым человеком. "Как это, - скажете вы, - говорил всем, что эти дети - твои лучшие друзья, и вдруг, расставаясь с ними, оказался счастливым человеком".
А вот так.
*
В коридоре я увидел Сашку, который явно поджидал меня. Ну что ж, раз так, то пожалуйста, и пошел к нему. Я приближался, и его лицо покрылось мраморной бледностью. В последний момент он не выдержал, повернулся и убежал.
