Алексей Толстой - Сказки
Нашел колокольчик, заполз в него светлячок, зажег фонарик, колокольчик просвечивает, светлячок очень доволен.
Рассердился муравей, стал у колокольчика стебель грызть.
А светлячок перегнулся через край, посмотрел и принялся звонить в колокольчик.
И сбежались на звон да на свет звери: жуки водяные, ужишки, комары да мышки, бабочки-полуношницы. Повели топить муравья в непролазные грязи.
Муравей плачет, упрашивает:
- Не торопите меня, я вам муравьиного вина дам.
- Ладно.
Достали звери сухой лист, нацедил муравей туда вина; пьют звери, похваливают.
Охмелели, вприсядку пустились. А муравей - бежать.
Подняли звери пискотню, шум да звон и разбудили старую летучую мышь. Спала она под балконной крышей, кверху ногами. Вытянула ухо, сорвалась, нырнула из темени к светлому колокольчику, прикрыла зверей крыльями да всех и съела.
Вот что случилось темною ночью, после дождя, в топучих болотах, посреди клумбы, около балкона.
ПЕТУШКИ
На избушке бабы-яги, на деревянной ставне, вырезаны девять петушков. Красные головки, крылышки золотые.
Настанет ночь, проснутся в лесу древяницы и кикиморы, примутся ухать да возиться, и захочется петушкам тоже ноги поразмять.
Соскочат со ставни в сырую траву, нагнут шейки забегают. Щиплют траву, дикие ягоды. Леший попадется, и лешего за пятку ущипнут.
Шорох, беготня по лесу. А на заре вихрем примчится баба-яга на ступе с трещиной и крикнет петушкам:
- На место, бездельники!
Не смеют ослушаться петушки и, хоть не хочется, - прыгают в ставню и делаются деревянными, как были.
Но раз на заре не явилась баба-яга - ступа дорогой в болоте завязла.
Радехоньки петушки; побежали на чистую кулижку, взлетели на сосну. Взлетели и ахнули.
Дивное диво! Алой полосой над лесом горит небо, разгорается; бегает ветер по листикам; садится роса.
А красная полоса разливается, яснеет. И вот выкатило огненное солнце.
В лесу светло, птицы поют, и шумят, шумят листья на деревах.
У петушков дух захватило. Хлопнули они золотыми крылышками и запели кукареку! С радости.
А потом полетели за дремучий лес на чистое поле, подальше от бабы-яги.
И с тех пор на заре просыпаются петушки и кукуречут.
- Кукуреку, пропала баба-яга, солнце идет!
МЕРИН
Жил у старика на дворе сивый мерин, хороший, толстый, губа нижняя лопатой, а хвост лучше и не надо, как труба, во всей деревне такого хвоста не было.
Не наглядится старик на сивого, все похваливает. Раз ночью пронюхал мерин, что овес на гумне молотили, пошел туда, и напали на мерина десять волков, поймали, хвост ему отъели, - мерин брыкался, брыкался, отбрыкался, ускакал домой без хвоста.
Увидел старик поутру мерина куцего и загоревал - без хвоста все равно что без головы - глядеть противно. Что делать?
Подумал старик да мочальный хвост мерину и пришил.
А мерин - вороват, опять ночью на гумно за овсом полез.
Десять волков тут как тут; опять поймали мерина, ухватили за мочальный хвост, оторвали, жрут и давятся - не лезет мочала в горло волчье.
А мерин отбрыкался, к старику ускакал и кричит:
- Беги на гумно скорей, волки мочалкой давятся.
Ухватил старик кол, побежал. Глядит - на току десять серых волков сидят и кашляют.
Старик - колом, мерин - копытом и приударили на волков.
Взвыли серые, прощенья стали просить.
- Хорошо, - говорит старик, - прощу, пришейте только мерину хвост. Взвыли еще раз волки и пришили.
На другой день вышел старик из избы, дай, думает, на сивого посмотрю; глянул, а хвост у мерина крючком - волчий.
Ахнул старик, да поздно: на заборе ребятишки сидят, покатываются, гогочут.
- Дедка-то - лошадям волчьи хвосты выращивает.
И прозвали с тех пор старика - хвостырь.
ВЕРБЛЮД
Вошел верблюд на скотный двор и охает:
- Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь - должно быть, цыган.
- Так тебе, долговязому, и надо, - ответил карий мерин, - глядеть на тебя тошно.
- Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.
- Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина? - сказала корова уныло. - Лает да кусается.
- А ты не лезь к собаке с рожищами, - ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:
- Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!
А в колоде завалено было вкусное месиво. Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала:
- Плюется очень верблюд-то, хоть бы издох...
- Издох! - ахнули овцы все сразу.
А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали.
В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом:
- Какой ты, верблюд, страшный, право!
- Ага! - догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали.
- Что это ты, - сказала корова, - спятил?
Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками:
- А посмотрите-ка, какой я страшный... - и подпрыгнул.
Уставились на него мерин, корова и овцы... Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились.
Верблюд губами трепал, кричал:
- Ну-ка, погляди!
Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули.
Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:
- Давно бы так. Без ума-то оно ничего не делается. А теперь поедим вволю...
ГОРШОК
К ночи стряпуха умаялась, заснула на полу около печи и так захрапела - тараканы обмирали со страха, шлепались, куда ни попало, с потолка да со стен.
В лампе над столом пованивал голубой огонек. И вот в печке сама собой отодвинулась заслонка, вылез пузатый горшок со щами и снял крышку.
- Здравствуй, честной народ.
- Здравствуй, - важно ответила квашня.
- Хи, хи, - залебезил глиняный противень, - здравствуйте! - и клюнул носиком.
На противень покосилась скалка.
- Не люблю подлых бесед, - сказала она громко, - ох, чешутся чьи-то бока.
Противень нырнул в печурку на шестке.
- Не трогай его, - сказал горшок.
Грязный нос вытерла худая кочерга и зашмыгала:
- Опять ругаетесь, нет на вас Угомону; мотаешься, мотаешься целый день, а ночью поспать не дадут.
- Кто меня звал? - шибыршнул Угомон под печкой.
- Это не я, а кочерга, это она сегодня по спине стряпуху съездила, сказала скалка.
Кочерга метнулась:
- И не я, а ухват, сам хозяин ухватом съездил стряпуху.
Ухват, расставив рога, дремал в углу, ухмылялся. Горшок надул щеки и сказал:
- Объявляю вам, что варить щей больше не желаю, у меня в боку трещина.
- Ах, батюшки! - разохалась кочерга.
- Не больно надо, - ответила скалка.
Противень выскочил из печурки и заюлил:
- Трещина, замазочкой бы, тестом тоже помогает.
- Помажь тестом, - сказала квашня.
Грызеная ложка соскочила с полки, зачерпнула тесто и помазала горшок.
- Все равно, - сказал горшок, - надоело, лопну я и замазанный.
Квашня стала пучиться и пузырями щелкать - смеялась.
- Так вот, - говорил горшок, - хочу я, честной народ, шлепнуться на пол и расколоться.
- Поживите, дяденька, - вопил противень, - не во мне же щи варить.
- Хам! - гаркнула скалка и кинулась. Едва отскочил противень, только носок отшибла ему скалка.
- Батюшки, драка! - заметалась кочерга.
Из печурки выкатилась солоница и запикала:
- Не нужно ли кого посолить?
- Успеешь, успеешь насолить, - грустно ответил горшок: он был стар и мудр.
Стряпуха стала причитать во сне:
- Родненькие мои горшочки!
Горшок заторопился, снял крышку.
- Прощай, честной народ, сейчас разобьюсь.
И совсем уже с шестка сигануть хотел, как вдруг, спросонок, ухватил его рогами дурень ухват и махнул в печь.
Противень прыгнул за горшком, заслонка закрылась сама собой, а скалка скатилась с шестка и ударила по голове стряпуху.
- Чур меня, чур... - залопотала стряпуха. Кинулась к печке - все на месте, как было.
В окошке брезжил, словно молоко снятое, утренник.
- Затоплять пора, - сказала стряпуха и зевнула, вся даже выворотилась.
А когда открыла заслонку - в печи лежал горшок, расколотый на две половинки, щи пролились, и шел по избе дух крепкий и кислый.
Стряпуха только руками всплеснула. И попало же ей за завтраком!
КУРИНЫЙ БОГ
Мужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра.
- Эге, - сказал мужик, - да это куриный бог.
Принес его домой и говорит хозяйке:
- Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут.
Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.
Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:
- Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы.
Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули.
Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять.
