Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта
Нет, снимать меня надо, и снимать меня надо как можно больше, но вот помещать снимки в газетах и журналах ещё рановато. И эта встреча на улице Горького, и история с "Вечёркой", и запись в дневнике о драке в школе - всё было одинаково неприятно для меня. Но неприятнее всего была для меня запись о том, что я подрался с Масловым. Впрочем, всё зависит от того, как на эту драку посмотрит мой отец. Вот если бы он посмотрел вечером мой дневник, а утром зашёл в школу и сказал нашей классной руководительнице только одну достойную истинного чедоземпра фразу: "Зинаида Ефимовна! Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!" И всё! Потом бы повернулся и молча пошёл к двери, а у двери опять бы повернулся и сказал: "И вообще, о человеке надо судить не по поступкам, а по мотивам его поступков!" Сказал бы и ушёл!
Зинаида Ефимовна сразу бы занервничала, а в классе все заволновались. Зинаида Ефимовна побежала бы за папой. Весь класс побежал бы за Зинаидой Ефимовной.
"Евгений Александрович! - сказала бы Зинаида Ефимовна моему отцу. - Вы нас, конечно, извините, но мы просто не знаем, как нам быть с вашим Юрием. Дело в том, что он все мотивы своих поступков от нас скры-ва-ет..."
"Вероятно, он это делает в интересах нашего государства!" - сказал бы мой отец и, сухо попрощавшись, вышел из школы.
"Да, ребята, - сказала бы Зинаида Ефимовна. - Придётся нам всем извиниться перед Юрием... А за тебя, Маслов, мне стыдно, очень стыдно!"
"Зинаида Ефимовна, - сказал бы Маслов, - да если б я знал, что Иванов ударил меня в интересах нашего государства, разве я стал бы ему давать сдачи?!"
Да, но до такого разговора мой отец ещё не дорос. Тяжело вздохнув, я прошёл в ванную комнату, достал два ведра и стал готовиться к тренировке терминатора планеты Меркурий. Вообще-то вы запомнили или нет, что терминатором называется граница света и тени? Терминатор планеты Меркурий самый контрастный. Сами посудите: Меркурий ближе всех планет к Солнцу. Атмосферы нет. Суточного вращения нет. На освещённой стороне температура плюс пятьсот градусов.
Я опустил правую ногу в ведро с горячей водой. На теневой стороне около минус двести... Левую ногу я опустил в ведро с холодной водой... Бр-р-р... Ну и ощущение, прямо скажем, не из приятных... Вы, конечно, догадываетесь, что холодная вода должна была изображать температуру теневой стороны Меркурия, поэтому я и опустил левую ногу в ведро с холодной водой, а правую - в ведро с горячей водой: оно должно было изображать температуру освещённой стороны. Закрыл глаза и стал представлять, что я нахожусь не в ванной комнате, а на планете Меркурий, на линии терминатора. Неприятное самочувствие. Впечатление такое, как будто два разных ощущения разрывают тебя на части... М-да... Действительно!.. "...Им ветер не сопутствует, земные не зовут огни... Значит, они чувствуют, значит, что-то чувствуют, только что же чувствуют они?.." Ой-ой-ой!.. Сейчас бы того, кто эти стихи писал, голыми ногами в горячую и холодную воду сунуть...
В это время в прихожей затрещал звонок. Судя по трезвону, звонил кто-то посторонний и звонил так настойчиво, что мне пришлось прервать на время опыт по своей "терминаторизации", прошлепать босыми ногами в прихожую и открыть дверь.
На площадке стоял Колесников из нашего класса.
Колесников сразу же вытянул длинную шею и завертел ею. Потом, смешно изогнув ее, он как-то подозрительно осмотрел моё раскрасневшееся лицо и особенно мои ноги.
- Вот какая антология каких таинственных каких случаев... - сказал он. - Ты, конечно, знаешь, что такое "шестиугольник Хаттераса"?
- Колесников, - ответил я холодно, но спокойно, - не задавай детских вопросов. Много опасности таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов американского штата Северная Каролина, к северу от так называемого "бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом районе исчезло не менее тысячи судов.
- Или вспоминается случай с "Кэррол Диринг", - оживился Колесников. - Эта шхуна, построенная на верфях в штате Мэн в 1921 году, пересекая Атлантику, неожиданно исчезла. Её обнаружили в районе "шестиугольника". Паруса на всех пяти мачтах подняты, но на борту ни души.
- Да, на борту не было ни души, - подхватил я. - И по сообщению такого источника, как журнал "Нэйшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы, наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день - загадка.
- И это ты знаешь, - засмеялся Колесников и, хитро прищурившись, добавил: - Но я знаю, чего ты можешь не знать!..
- Это чего я, например, могу не знать? - надвинулся я на Колесникова стеной.
- Ты можешь, например, не знать, - стал растягивать слова Колесников, - ты можешь не только не знать, но даже не иметь никакого представления...
- Это я-то могу не иметь никакого представления?
- Есть, например, у твоей мамы лавровый лист или нет? - Колесников рассмеялся, довольный собой.
Я очень спокойно, но совсем незаметно, конечно, разозлился на самого себя - так ловко поддел меня Колесников.
- Можешь ты, Колесников, иногда сказать что-то путное?
Колесников всматривался в меня, а я не спускал с него глаз и подумал: "Не он ли уж подбрасывает эти стихи из антологии своих таинственных случаев?" Так мы уставились друг на друга молча и не мигая. У Колесникова уже через минуту из глаз полились слезы, а я нарочно ещё минуты три, после того как он захлопал своими ресницами, я ещё минуты три, а может, и все пять запросто смотрел на него не мигаючи. Вообще-то я бы этому Колесникову сейчас с удовольствием дал вместо лаврового листа и этого "кто кого переглядит", дал бы как следует. Прервать такой важный опыт из-за какого-то лаврового листа для супа.
- А может, всё-таки есть лавровый лист? - спросил Колесников, вытягивая шею и заглядывая через моё плечо в ванную комнату и принюхиваясь. - А чего это у тебя одна нога такая красная, а другая - белая-белая? - спросил ещё подозрительней Колесников. - Это из антологии таинственных случаев, да?
В это время на лестнице с сумками в руках показалась моя мама. Колесников сразу выхватил из рук мамы обе сумки и потащился за ней на кухню, бормоча всё те же жалкие слова про лавровый лист. Проклиная Колесникова, из-за которого я потерял столько времени, я прикрыл дверь ванной и ждал до тех пор, пока этот шпион, получив лавровый лист, не убрался из нашей квартиры. "Лавровый лист, лавровый лист, - подумал я, - когда-нибудь вы из него венок мне на шею наденете. А вообще лавровый лист - это только предлог. Колесников определенно хочет что-то выведать. Чудак. Шёл бы с такой шеей а цирк. Вертел бы там ею на сто восемьдесят градусов".
- Валяй, - сказал я Колесникову, открывая дверь.
Колесников с лавровым листом в руках выходил на лестничную площадку как краб, боком, но я всё же входную дверь сумел захлопнуть так ловко, что она успела в самый последний момент дать Колесникову чуть ниже спины. А я посмотрел ему вслед в дверной глазок и запер дверь на ключ. Колесников чертыхнулся, а я пошёл в ванную комнату, с тем чтобы вылить из вёдер остывший, а в другом ведре согревшийся терминатор планеты Меркурий.
ВОСПОМИНАНИЕ ВОСЬМОЕ
"А я открыл, что рядом есть девчонки..."
В это время в прихожей появилась моя мама. В дверях ванной я столкнулся с ней. Она посмотрела на мой синяк под глазом, взялась двумя руками за мои уши и сказала:
- Юрий, что это у тебя под глазом?
(Видит, что синяк! Знает, что синяк! И всё-таки спрашивает!) Вместо ответа я принёс в столовую портфель, вытряс из него на стол учебники, принёс из папиной комнаты дневник, раскрыл и молча показал его маме. А сам пошёл в ванную.
- Кто тебе поставил этот синяк? - спросила ещё раз мама.
Мама у меня молодец! Ещё не было в жизни случая, чтобы она осудила хоть один мой поступок. Потому что она не знает, не чувствует, какие серьёзные и нечеловечески трудные и, можно сказать, героические мотивы скрыты за моими поступками.
- Этот синяк мне поставил театральный кружок! - сказал я.
- Так! - сказала она за дверью. - Теперь они стали на тебя нападать целыми кружками. А завтра они начнут нападать целыми школами. - Мама вошла в ванную. - Это тебе ещё нужно, - кивая головой в сторону вёдер, спросила меня мама, - или можно вылить?
- Можно! - сказал я, доставая из кармана пижамы пятак и прикладывая его перед зеркалом к синяку. Через моё плечо в зеркало заглянула и моя мама и снова впилась глазами в синяк. Так как мой папа ещё не вернулся с работы, а я по расписанию уже должен был готовиться к отбою, я направился в свою комнату.
- Юрий, погоди! - сказала мама, взяла меня за руку и подвела к телефону. - Я сейчас же соединюсь с твоей учительницей... Подожди минутку!
- Мама, - ответил я строго, - ты же знаешь, мой сон священный.
- Знаю, знаю, - сказала мама, - но сейчас придёт папа. Нам нужны будут подробности.
