Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
— Ну как? — спросил он.
— Подожди, — отвечал Вадя. — Она уйдет за билетом. Тогда.
Из передней донесся голос Маруси:
— Ты в чем пойдешь? А я — в новом шелковом… Честное слово! Крепдешиновое, серенькое… Знаешь, Анька, ведь я целый год копила, из каждой получки откладывала… И вот наконец!..
«На платье себе копила, — сердито подумал Вадя, — а небось, когда попросил купить мячик, сказала: денег нет!»
Он отошел от окна, чувствуя, что разговор приближается к концу.
— Так я забегу за билетом, Анечка. А пойдем врозь. Встретимся у входа. До свиданья!
Маруся вприпрыжку вбежала в комнату.
— Вот что, Вадимка, — сказала она, — я вернусь через полчаса. Будь умницей, в окно не высовывайся, не запачкай платье.
Она положила руку на плечо брата, но смотрела через его голову на новое платье.
Вадимкино плечо стало твердым и неуютным.
— Не беспокойся, не запачкаю.
Маруся закрыла окно, накинула на плечи пестрый шарфик и выбежала во двор.
Вадя подождал, пока она скрылась за воротами, открыл окно и перевесился вниз.
— Эй, Ленька!
— Ушла?
— Ушла. Иди скорее! Не звони, я тебе открою.
Леня вошел, придерживая рукой карман курточки.
— Принес?
— Принес. А у тебя?
— Очень мало.
Вадя сунул руку за шкаф и вытащил небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу…
— Она их прячет, много не наберешь.
Леня вынул из кармана туго набитый узелок.
— Она надолго ушла? Успеем?
— Сказала — на полчаса. Да разве они умеют быстро, эти девчонки? Уж говорят, говорят — остановиться не могут. А тут еще платье новое — креп-де-шиновое! — Вадя презрительно ткнул пальцем в Марусину обновку. — К шести часам должна вернуться. Они с Анькой в театр идут, в оперу. Платьем шелковым хвалиться будет моя Маруська… Бери ножик, режь головки.
Вадя высыпал на стол целую груду спичек. Леня развязал платок, тоже наполненный спичками.
— Видел я эту оперу. Буза! Не интересно нисколько. Музыка все время играет, слушать не дает. Ни одного слова не поймешь. Давай отламывать, Вадя, так быстрее.
Опыт был задуман давно. Всю последнюю неделю хозяйки двух квартир удивлялись, почему с такой сказочной быстротой исчезают спички, оставленные на кухне. Ахали, подозревали друг друга в недобросовестности.
— У вас дома никого нет? — спросил Леня.
— Никого.
— Ну, хватит! Набивай ящики аммоналом!
Три спичечные коробки были доверху набиты отрезанными головками и поставлены одна на другую.
— Положи их на поднос, а то бабахнет, скатерть прожжем.
Вадя загнул край скатерти.
— Ставь сюда, на этот угол.
Он закрыл окно и опустил кисейную занавеску.
— Готово. Зажигай шнур.
Мальчики, затаив дыхание, смотрели, как тонкий огонек быстро-быстро побежал вверх по нитке. На сгибе казалось, что он потухает. Но нет, вот он добрался до подноса, обогнул спичечную коробку… раз… два раза…
— Взрыв порохового склада! — прошептал Вадя. — Эх, нужно было еще разок обернуть! Погаснет!
Пшик! Пшик! Пшш!.. Желтое пламя взметнулось высоко, лизнуло занавеску. Верхняя спичечная коробка пошатнулась, упала на скатерть. Вадя хотел снять ее, она зашипела, вспыхнула в его руке.
Он сбросил ее со стола, она отлетела на Марусину кровать. Занавеска загорелась как-то вся сразу. Казалось, что кто-то сдернул ее с окна и бросил черные хлопья на головы мальчиков. Леня хотел потушить тлеющий угол скатерти и уронил поднос с горящими спичками, он стал затаптывать их ногами.
Вспыхнула лежавшая на полу газета.
— Ленька, смотри сюда! — испуганно крикнул Вадя.
На Марусиной кровати пылал костер. Вадя схватил свое ватное одеяло и бросил его на Марусину кровать.
— Прижимай, Вадька, плотней! Чтоб воздуху, воздуху не было!
— Кажется, погасло.
Мальчики огляделись. От дыма слезились глаза. Вадя дрожащими руками приподнял край одеяла. Черный угол подушки. А платье, новое Марусино платье!..
Огромное пятно посередине и розовые подпалины кругом. Белый воротничок сдвинулся на сторону, съехал с подушки, рукава как-то странно изогнулись.
Платье было похоже на фигуру человека, придавленного чем-то черным и круглым, заломившего руки от боли.
— Креп-де-шиновое! — горестно проговорил Вадя.
— Может быть, можно… заплатку… — Леня поперхнулся, чувствуя, что сказал глупость.
— Смотри, Вадя, ты себе волосы опалил… и бровь!
— А все ты, все ты! — крикнул Вадя. — Кто придумал взрывы устраивать?
Он посмотрел на стол, на окно. Скатерть старая, ее не жалко. Занавеска тоже старая, штопаная-перештопаная. Подушку можно зашить. Но платье… за платье Маруся не простит.
— Уйди, — сказал он Леньке, — она сейчас вернется. Увидит тебя, еще хуже заругается.
Леня шагнул к двери, но вдруг остановился.
— Постой! Вадя, слушай, я придумал, что сделать! У Ани Смирновой есть телефон?
— Есть.
— Слушай, Вадька! Я позвоню сейчас к ней, вызову Марусю, скажу, что у вас в квартире пожар, чтоб она сейчас же домой бежала! Что я в форточку дым видел, огонь… и что пожарную команду вызвали.
— Зачем? — удивленно спросил Вадя.
— Чудак! Она испугается, прибежит, а потом увидит, что сгорела не вся квартира, а только платье и занавеска, и обрадуется! Не прибирай ничего с полу, пускай будет пострашней!
— Что ж, попробуем, — нерешительно проговорил Вадя. — Звони!
Леня великолепно сыграл свою роль.
Торопясь и захлебываясь, он сообщил Марусе ужасную новость.
Сказала что-нибудь? — спросил Вадя.
— Ничего не сказала, только ахнула. Прощай, Вадька, держись крепче!
Вадя кивнул головой:
— Сама виновата! Зачем ребенка оставляет одного в квартире… Правда, Ленька? На платье себе копила, а мячик просил — денег нет!
Проводив Леньку, Вадя вернулся в комнату, пристроился в уголке, между шкафом и окном, и стал смотреть во двор.
Дым легкими завитками выходил в форточку.
У калитки мелькнули желтые волосы и пестрый шарф.
Не может быть! Маруся не могла добежать так скоро! Да, это она. Попала ногой в лужу, споткнулась о камень. Она ничего не видит под ногами, она смотрит вверх, на крышу и на окно своей комнаты.
Торопливые шаги на лестнице. Нетерпеливая рука сует ключ в замочную скважину, а непослушный ключ царапает замок и попадает мимо.
Дверь распахнулась и осталась открытой. Маруся вбежала в комнату. Она задыхалась. Волосы ее растрепались, она растеряла все свои шпильки. В открытую дверь потянуло ветерком, пепел сгоревшей газеты зашевелился, зашуршал, разлетелся по комнате.
— Ва… Ва… Ва…
Маруся смотрела на стол, на кровать, на черные языки копоти над окном, на спички, разбросанные на полу. Вадя понял, что она не видит его, и шагнул от окна.
Она схватила его за плечи, повернула к свету. Она ощупывала его лицо, волосы, почерневшие от сажи руки.
— Маруся, я потушил.
Маруся опустилась на кровать и притянула к себе мальчика. И опять жадно и торопливо осматривала его, как будто не веря, что перед нею стоит живой Вадимка. Ее испуг передался брату. Вадя почувствовал, что начинает дрожать.
— Посмотри, Маруся, твое платье сгорело… — проговорил он растерянно.
Она отмахнулась, отбросила платье. Никто никогда не целовал Вадимку так, кроме мамы. Он всхлипнул и прижался к Марусе.
— В чем ты пойдешь теперь в театр? В белой кофточке? Смотри не опоздай!
— Глупышка! Никуда я от тебя не уйду!
Вадя уткнулся лицом в теплые колени сестры и крикнул:
— Маруся! Почему ты на меня не сердишься?
Точка
Боря проспал. Когда он открыл глаза, папы уже не было в комнате, а мама надевала шубу и, улыбаясь, примеряла перед зеркалом новый нарядный шарф — папин подарок.
— Мама, постой, не уходи!
— Стою, — ответила мама.
Боря торопливо оделся, оторвал листок календаря и достал из-под подушки небольшой сверток. Потом выпрямился с торжественным видом:
— Мама! Поздравляю тебя с вашим Международным женским днем! А это тебе сюрприз.
— Спасибо, дорогой, — сказала мама. — Какая хорошенькая записная книжка! Неужели сам сделал?
Боре вдруг показалось, что записная книжка — это, пожалуй, все-таки не очень интересно; он не удержался и прибавил:
— Будет еще один сюрприз, ты не думай.
— Я не думаю.
Мама поцеловала его и хотела идти. Уже в дверях она обернулась, окинула взглядом комнату, вышитую скатерть на столе и сказала без уверенности в голосе:
— Боря, ты уж будь поаккуратнее, может быть, бабушка вечером зайдет… Перед школой съешь винегрет, а к твоему возвращению и обед поспеет. Я сегодня рано вернусь. Жалко вот, пол вчера не успела помыть.
