Эно Рауд - Рыба ходит, колобродит...

Kord suures meres elas silk,
kes oli tõesti naljatilk,
sest oli veider komme tal
ujuda veepinna all.
Ei tulnud mõtetki tal, et
võiks ujuda ka pealpool vett.

Жил где-то в море салачёнок,
забавный был такой шустрёнок.
Смешной он, право, был порой —
всё больше плавал под водой.
А мысль, что над водой так мило,
и в голову ему не приходила.

Tihtilugu väike kala
on suure kala maiuspala.
Väiksed lepamaimud näiteks
on ahvenate kõhutäiteks
ja tillukene säijepoju
kaob haugi kurku nagu koju.
Kuid mõne kala maiuspala
ei ole siiski teine kala,
vaid vihmauss, kes sipleb vees
ja kellel õngekonks on sees.

Рыбка малая нередко
для огромной — как конфетка.
Съев, к примеру, гольяна,
окунь будет сыт сполна.
А плотвички сын малой
в глотку щуке — как домой.
Но не каждой рыбе, впрочем,
лаком лишь ее сородич.
Иной — хорош лишь червячок,
надетый на крючок.

Kui kalale kord läksid kalad,
siis said neil läbimärjaks jalad.
Said läbimäijaks vee tõttu
ja külmetasid seetõttu,
ja et neil jalad mäijaks said,
ka tuju langes sedamaid.

Kui aga kalalt tulid kalad,
siis olid kuivad nende jalad.
Nad kuivad olid seetõttu,
et polnud mäijad vee tõttu,
ja et neil jalad kuivaks said,
ka tuju tõusis jalamaid.

Вздумали раз рыбы рыбу поудить.
Вот уж где пришлось им ноги промочить.
Ноги промочили рыбы под водой,
простудились рыбы все до одной.
То, что ноги мокры — это не беда,
а вот настроенье — просто никуда.

Вот вернулись рыбы с берега домой.
Ноги просушили, горести долой!
Ноги вновь сухие, нет воды — нет бед!
Закатили рыбы праздничный банкет.

Tule, sõber, sisse sesse
järve tumesinisesse.
Siin lainet lükkab tuulehoog
ja kaldal õõtsub pilliroog,
siin kalad rõõmsalt lupsu löövad
ja väikseid ussikesi söövad,
part aga noka lahti seab,
kui konnadele jahti peab.
Nüüd ruttu, sõber, siia uju,
siis läheb paremaks sul tuju
ja päris rõõmsaks muutub meel,
kui vesiroose märkad teel.

Приходи-ка, мой дружок,
На озёрный бережок.
Ветер волнует водную тишь.
Тихо о чем-то шепчет камыш.
Радостно рыбки плещут в глубине.
Червячков здесь много, хватит всем вполне.

Вот плывут утята, рядом с ними мать:
«Где тут лягушата? Надо их поймать».

А теперь, дружок, майку с плеч сними,
окунись-ка в воду, весело нырни.
И такая радость вспыхнет вдруг внутри,
если встретишь лилию белую в пути.

Kord palavaga mõtles tigu:
«Nüüd kuluks ära väike ligu!»
Ta roomas kähku linalikku
ja pistis oma nina likku.

Как-то в жаркий летний день
заползла улитка в тень.
И подумала, мечтая:
«Вот бы в лён, что отмокает!»
Заползла она в отмочек,
сунув носик в льна комочек.

Mööda tasast heinamaad
sõitis ükskord heinasaad.
Sõitis, kuni lakka jõudis,
kus ta kohe kanalt nõudis:
«Ära pesa õue tee,
tee hoopis minu põue see!
Siis olen väga rõõmus, kuna
mu põues muneda saab muna!»

Как-то сенокосною порой
думала копна — везут её домой.
Ехала себе, всё было мило…
Только на чердак вдруг угодила.
Тут же местных кур она предупредила:
«Чтоб гнёзд не вить где попадя,
неситесь в чреве у меня!
Я буду рада, коль вы, птички,
во мне снесёте все яички!»

Kana ükskord nägi unes,
et hiigelsuure muna munes,
mis säras eredalt kui päike.
Kui aga kana üles ärkas,
siis oma pesas muna märkas,
mis oli kahvatuja väike.
Ta mõtles: «Püsin raudselt vakka
ja kaagutama küll ei hakka,
sest muna on just seda nägu,
et selle munenud on kägu.»

Раз приснился птице сон,
что снесла яичко с дом…
И сверкало словно златко.
Но проснулась тут хохлатка,
посмотрела на своё, а оно — ни то, ни сё.
И подумала тогда:
«Вот не двинусь из гнезда
и кудахтать я не буду,
потому что налицо
кукушиное яйцо».

Haruharva heinaajal
seisab reha seina najal.
Ta rohkem riisub heinamaad,
kus kerkib saadu kõrval saad,
kus tööd on rehapulkadel
ja heinaliste hulkadel,
kus taevas särav päike on,
kus ringi hüppab väike konn.

Крайне редко в сенокосну рать
грабли стенку будут подпирать.
Сено в поле им пора грести,
где копна с копной начнут расти.

Там работы им невпроворот
машет ими трудовой народ.
Там сияет солнце ярко в вышине,
Лягушонок рядом скачет по стерне.

Mööda aasa tuli lill,
helekuldne tulilill.
Otse üle rohu tuli
ja õis tal sätendas kui tuli.
Siis mesilane lille märkas
ja peas tal kaval mõte tärkas
ta laskus… kas tead millele?
Otse tulilillele!

На полях расцвёл цветок
золотой, как огонёк.
Среди зелени-муравки
лютика сияют глазки.
Пчёлка на цветок взглянула,
сразу, хитрая, смекнула
и уселась… Ну те-ка?
Прямиком на лютика!

Lind laulis oksal: «Sirts!»
ja veel kord: «Sirts!»
Kuid aasal laulis rohutirts:
«Tsirrrr!»
ja veel kord: «Tsirrrr!»

На суку запела птичка: «Сирте!»
И ещё раз повторила: «Сирте!»
Но кузнечик на лугу ответил: «Тсиррр!»
Повторил свое упрямо: «Тсиррр!»

Kui sa istud sõbra kõrval,
hakkab paha sõbra kõrval
ja lõpuks kõrv nii ära väsib,
et sõber lahkuda sul käsib.
Ta ütleb: «Mine ära, sest
ei talu sind mu kõrvalesti»

Если усядешься другу на ухо,
трудно придётся этому уху.
И наконец, утомившись настолько,
другу скажи: «А ну-ка, позволь-ка!»
Скажи ещё: «Надоел ты, дружище,
быстро слезай с моего ты ушища!»

Seakaijus ikka igal seal
hoiab hoolsalt silma peal
ja sellepärast ongi tal
seakari kindlalt silma all.

Свинопасу время — зря не трать —
глаз на каждой из свиней востро держать!
Как его, беднягу, не жалеть:
нелегко за всеми углядеть.

Если пальчикам на ножках захотелось поиграть,
расшалятся не на шутку, вам их будет не унять.
Пересчитывать друг друга станут вместе.
Не пропал ли кто? Да, вроде, все на месте.
Десяти им славно вместе быть,
каждому из них найдется с кем дружить.

Kui varbad mõnikord on mänguhoos,
siis mängivad nad kümnekesi koos.
Aeg-ajalt nad ka üle loevad üksteist
ja kadunud ei ole mitte üks neist.
Küll on see hea, et varbad mänguhoos
on ikka sõbralikult kümnekesi koos.

Täis pealehakkamist ja tarmu
lehm ajas aasal taga parmu.
Küll hüüdis parm: «Oh anna armu!»,
kuid lehm ei hellitanud parmu, v
aid sõraga ja sabaga
ta püüdis teda tabada.
Seal mõtles meeleheitel parm:
«Miks on mu saatus küll nii karm?
Miks rinnust mul ei lahku ehm?
Miks kannult mul ei lahku lehm?»

Горя энергией и трепеща от злости,
гналась за оводом корова на погосте.
Взмолился овод: «Надо мной ты сжалься!»
В корове же — ни капли жалости.
Рогами и хвостом крутя,
замучила беднягу, не шутя.
Совсем отчаявшись, подумал овод тут:
«Ну отчего удел мой так уж крут?
И страх трясти никак не перестанет!
И почему корова не отстанет?».

Kord vanker sõitis mürinaga,
tal keerles tolmusaba taga.
Kuid hobust polnud vankril ees,
vaid hoopis keegi veider mees,
kel, paistis, oli vägev ramm
ja rõõmsameelne traavisamm.
Kõik rakmed olid ümber tal
ja rauadki vist olid all.

Kuid hobune, näe, vankris istus
ja muheledes piipu kiskus.
Ta oli üliväga rahul,
et polnud väsinud ja vahul.