Марчелло Арджилли - Фантаст-окулист
— Он же испорчен! Вместо того чтобы спать днем, как все нормальные телескопы, он спит ночью, когда должен работать. И видит фантастические сны. Их-то вы и обнаружили в окуляре.
Это в самом деле так и происходило. К тому же телескоп спал столь крепко, что его действительно мог разбудить только удар молотком, да и то лишь ненадолго.
Мечты о славе, опьянявшие профессора Лунетти, исчезли как дым. Ах, как же обманул его этот телескоп-соня! Любовь и признательность, которые профессор испытывал к нему поначалу, обернулись теперь лютой ненавистью.
С той ночи он только и делал, что оскорблял его.
— Проклятый соня! Лентяй! Урод!
Это однако ничего не меняло. Профессор не мог вести даже самые обычные наблюдения и напрасно пытался будить телескоп молотком.
— Проснись, негодяй! Проснись! Стань же, наконец, нормальным человеком! Нужно работать!
Никакого впечатления. Телескоп даже храпел, а когда его будили молотком, казалось, ворчал:
— Оставь меня в покое, я хочу баиньки…
Нет, он, Лунетти, никогда не станет знаменитым астрономом, и сын его не сможет гордиться им! К тому же появилась опасность, что этот проклятый телескоп собьет с пути истинного и его. Мальчик и в самом деле вставал по ночам и тайком поднимался в башню рассматривать в телескоп небо.
— Ну и что ты там видишь? — сердился отец. — Это же все глупости, химеры телескопа-бездельника! Но сыну, однако, эти фантазии очень нравились.
— Папа! — восклицал он. — Это же в тысячу раз интереснее самого замечательного научно-фантастического романа!
Мальчик пришел в восторг от того, что увидел в телескоп. Именно это и натолкнуло профессора Лунетти на прекрасную мысль. Он записал истории, которые видел в окуляре телескопа, и предложил рукопись одному издателю.
Книгу немедленно напечатали, она имела огромный успех, и издатель попросил профессора написать продолжение.
Используя сновидения телескопа, профессор Лунетти написал еще несколько книг, и сын его теперь очень гордился своим отцом, который стал знаменитым автором научно-фантастических романов.
Каждую ночь профессор Лунетти вдохновлялся у окуляра телескопа, и если иной раз прибор вдруг просыпался, то профессор шептал ему: «Поспи, дорогой, поспи еще!» И даже напевал иногда колыбельную: «Спи, телескопчик, усни! Глазки скорее сомкни… Пусть бы так было все дни! Спи, моя радость, усни! Усни! Усни!»
Астор и Грас
— Эх, будь я сейчас молодым… — вздохнул Астор.
— Да, не повезло нам. Не в ту эпоху родились! — согласился Грас. — Мы всегда думали только о работе, а у нынешних молодых счастливчиков столько радостей в жизни и развлечений…
— …что можно только позавидовать!
Греясь на солнышке на веранде дома для престарелых, где они жили уже много лет, Астор и Грас, совсем дряхлые, со скрежещущими суставами, страдающие от множества разных старческих недугов, теперь нуждались в постоянном уходе. Подошла дежурная с подносом:
— Поужинаете здесь?
Она поставила на стол две жестяные кружки с соломинками. Астор и Грас принялись с удовольствием потягивать машинное масло.
Их поместили в этот пансионат как устаревших, уже непригодных к работе роботов. Страна шагала в ногу с прогрессом и создавала все более совершенных роботов.
От тех, кто запрограммирован только на одну операцию, например, на сверление металла или закручивание болтов, теперь перешли к роботам, которые могли выполнять сложнейшие программы и даже самостоятельно думать, а значит, выполнять практически любую работу, причем их усовершенствование продолжалось.
— И в самом деле, счастливая теперь молодежь, — опять вздохнул Астор. — Взгляни на них. Ты бы мог прежде представить себе что-либо подобное?
По улице шли обнявшись два робота новейшей модели.
— Да, похоже, они очень счастливы, — позавидовал Грас.
— А ты кем хотел бы родиться — мужчиной или женщиной?
— Не знаю. Не очень представляю разницу между ними.
Роботы новейшей модели, изготавливались в двух вариантах — мужском и женском — и, помимо того что умели выполнять любую работу, могли еще и влюбляться.
— Пойдем в дом, — предложил Астор. — Солнце уже зашло, чувствуется сырость. Мне бы не хотелось заржаветь.
Поскрипывая суставами, они поднялись со стульев и отправились в мастерскую на обычный вечерний осмотр. Дежурный механик подкрутил Астору ослабевший винт, а Грасу смазал маслом коленный шарнир.
Потом они прошли в гостиную, где роботы-пенсионеры проводили большую часть времени у телевизора.
Усевшись в кресла, они начали смотреть фильм, который сразу же заинтересовал их.
Это оказалась история про любовь. Такие фильмы всегда нравились роботам, хотя они почти ничего в них не понимали. Но эта история о пылких переживаниях двух молодых влюбленных оказалась особенно волнующей.
— Родись я заново и будь я роботом новейшей конструкции, — сказал Астор, — я бы хотел испытать все, что чувствует этот чудный юноша. Должно быть, это необыкновенно прекрасно!
— Как и переживания этой прелестной девушки, — согласился Грас.
По телевидению показывали фильм «Ромео и Джульетта».
Больница «Новая жизнь»
— Имя? — строго спросила медсестра.
— Покойный Джованни Фортини.
Девушка заполняла карточку.
— Когда родились?
— Седьмого седьмого восемьдесят восьмого.
— Когда скончались?
— Двенадцатого третьего текущего.
— Причина смерти?
— Дорожно-транспортное происшествие. Этот негодяй водитель не остановился на красный свет и…
— Не имеет значения, подробности излишни. Какие у вас имеются доказательства, что вы действительно скончались?
— Посмотрите сами. Пульса нет, сердце не бьется, а на лице типичная бледность покойника. К тому же у меня есть свидетельство о смерти с гербовой печатью. Вот оно.
Медсестра взяла документ и подколола его к карточке.
— Мне кажется, все в порядке. К моменту смерти вам исполнилось… Посмотрим… Да, вам исполнилось девятнадцать лет. В таком случае у вас есть полное право поступить к нам.
В больницу «Новая жизнь» действительно принимали только умерших.
— В какое отделение вы хотели бы лечь? — поинтересовалась медсестра.
— В реанимацию, разумеется, куда же еще?
— У нас есть также отделение мумификации, бальзамирования, кремации… Воля покойного для нас священна.
— Нет, нет! Я хочу, чтобы меня реанимировали!
— Тогда пройдите к дежурному врачу отделения реанимации на втором этаже. Лифт в конце коридора.
В отделении реанимации умерших возвращали к жизни. В редчайших случаях, когда это не удавалось сделать, врачи приносили свои извинения:
— Нам очень жаль… Попробуйте как-нибудь сами выйти из положения.
— Следующий!
— Покойный… — предстал перед медсестрой древний старец.
— Я прекрасно вас помню, — прервала его девушка, — покойный Козимо Натали. Вы уже седьмой раз приходите сюда. Первый раз вы скончались при железнодорожной катастрофе, второй — от воспаления легких, потом от утечки газа, далее от перитонита… Мне очень жаль, но мы не можем принять вас.
— Прошу вас, сделайте исключение, не оставляйте меня покойным!
— Это невозможно! Вам уже девяносто семь лет. А мы можем реанимировать только тех, кто скончался молодым. В вашем возрасте нельзя претендовать на возвращение к жизни.
— Но мне нужно совсем немного — лет двадцать всего! Даже десяти хватило бы… Я согласился бы и на пять… Ну, хотя бы один только год!
— Невозможно, не настаивайте. Извините, у меня много работы. Следующий!
И несчастному покойному Козимо Натали пришлось вернуться на кладбище.
Клиника для футболистов
В «Клинику для футболистов» помещают исключительно неудачников кожаного мяча, иными словами, всех, кто получил на поле травму.
Здесь лечат любые травмы: разрывы мышц и связок, повреждения мениска, вывихи и переломы. К тому же, все тут устроено так, чтобы лежачие больные чувствовали себя как на родном стадионе.
Больного кладут на кровать непременно под тем же номером, под которым он играет в своей команде, и пижама ему полагается тоже с цветами его клуба. В палатах на полу вместо ковров растет зеленая травка, а стены увешаны огромными фотографиями болельщиков.
Утром со свистком в палате появляется главный врач в форме футбольного судьи. Его сопровождают два ассистента, одетых так же.
Обход больных длится ровно девяносто минут, и решения судей обсуждению не подлежат. Если кто-нибудь осмеливается потребовать объяснений или возражать, главный врач тут же достает желтую карточку, и футболист получает предупреждение.
