Диана Джонс - Волшебные одежды
Хэрн вообще стал все чаще и чаще огрызаться на Гулла. Винить его за это было трудно — Гулл кого хочешь мог довести. Из-за холмов Река сделалась узкой, и мы неслись по этому узкому руслу с совершенно чудовищной скоростью — но Гуллу все казалось, будто мы медлим.
— Если бы я мог, я бы вышел к морю хоть завтра, только чтобы не слушать твоего нытья! — сказал ему Хэрн.
Утенок в тот день вел себя не лучше Хэрна. Он вздыхал с ехидным видом, когда Гулл говорил, что нам нужно спешить. Они с Хэрном смеялись и дурачились, вместо того, чтобы помогать нам присматривать за Гуллом. Я несколько раз дала Утенку по уху. И Хэрну тоже бы дала, если бы смогла. Тем вечером я еще раз врезала Утенку, хоть Робин на меня и наорала, — за то, что он не отдал Гуллу Леди.
Утенок соскочил на берег, прижимая Леди к груди. Ему здорово повезло, что он не свалился в воду. Мы в тот раз привязали лодку к невысоким коричневым кустам, росшим на скользком склоне. Это вообще трудно было назвать берегом. Река то прибивала нашу лодку к кустам, то относила в сторону.
— Леди моя! — крикнул Утенок, карабкаясь вверх по склону и оскальзываясь. — Она мне нужна! Отдайте Гуллу Одного! Он сильнее!
Я так разозлилась, что чуть было не погналась за ним. Но лодку как раз отнесло от кустов, а Робин успела поймать меня за край накидки и втащить обратно.
— Танакви, да оставь ты его в покое, пусть бежит, — сказала Робин. — Хоть ты не вредничай! Пусть Гулл попробует подержать Одного.
Мы дали Гуллу темное блестящее изваяние Одного, но Гулл принялся плакать и дрожать.
— Он холодный! Он тянет. Давайте поплывем дальше!
— Гулл, ты не поверишь, но некоторым иногда нужно и поспать, — сказала я. Я тогда разозлилась не хуже Хэрна. Я дала Гуллу Младшего вместо Одного, но Гулл и его не хотел. В общем, ночь выдалась кошмарная.
Наутро Утенок отдал Леди Гуллу; вид у него был слегка пристыженный. Но к этому времени Гулл не хотел уже даже и Леди. Он хотел лишь одного: чтобы мы отвязали лодку и поплыли дальше.
— Нечего сказать, приятная дорога к морю! — сказал Хэрн. — Чего ему еще надо?
— Я не думаю, что он уйдет в море, — сказал Утенок.
— Ой, ну хоть ты не начинай! — сказал Хэрн. — Почему это ты так не думаешь?
— Леди не хочет, чтобы он туда уходил, — пояснил Утенок.
— Когда это она тебе такое сказала? — язвительно поинтересовался Хэрн.
— Она не говорила, — сказал Утенок. — Я просто это знаю. Ну, чувствую.
В результате Хэрн чуть ли не все утро насмехался над Утенком и его чувствованиями. В конце концов Робин наорала на Хэрна, а я — на Утенка. Мы все очень устали.
В тот день мы приплыли к озеру. Холмы по обоим берегам Реки словно расступились в стороны, и мы, прежде чем успели сообразить, что к чему, оказались в начале длинного, извилистого озера. Говорят, будто обычно оно намного меньше, но тогда из-за половодья озеро заняло всю долину. Мы видели его впереди — издалека оно казалось белым и протянулось от одной горы до другой. Кажется, это уже были настоящие горы. Они были такие высокие, что на вершинах у них лежали серые облака, а сами они были синие, и серые, и фиолетовые — точь в точь такие, как рассказывал дядя Кестрел. Мы еще никогда в жизни не видели столько воды, как в этом озере. В другое время нам наверняка стало бы очень интересно. Но вода, когда ее так много, делается беспокойной. Она была серой, и по ней шли волны, а за волнами тянулись ленты пены. Дул пронизывающий ветер.
— Ну и ветрюган! — сказал Утенок. Он свернулся калачиком на дне лодки, прижимая к себе свою драгоценную Леди.
Хэрн с отвращением произнес:
— Тут же мили и мили! И как нам, спрашивается, их одолеть?
Я бы, наверное, и сама сказала что-нибудь в этом роде, если бы успела подумать. Нам с Хэрном это озеро показалось чересчур большим. А Гулл подхватился и огляделся по сторонам.
— Почему мы остановились? — спросил он.
Мы вовсе не останавливались, но в озере течение ослабело, и к тому же, кажется, лодка немного сошла со стремнины. По озеру шла рябь, и там, где Река вливалась в озеро, вода была скорее желтой, чем серой.
— Поставь парус, — сказала я.
— Нечего тут мной командовать! — огрызнулся Хэрн. — Утенок, вставай и давай помогай!
— И не подумаю, — сказал Утенок. Видите, какие злые мы тогда были?
Хэрн шагнул к мачте, но тут Гулл снова подал голос.
— Что ты делаешь? Почему мы не плывем дальше?
— Да плывем мы, плывем, дурак безмозглый! — заорал Хэрн. — Я ставлю парус! А теперь заткнись!
По-моему, Гулл его просто не услышал. Зато услышала Робин.
— Хэрн, ну неужели тебе ни капельки не жалко несчастного Гулла?!
— Жалко! — огрызнулся Хэрн. — Но я не собираюсь притворяться, будто в таком виде он мне нравится. Если я тебе мешаю, сделай как-нибудь, чтобы он помалкивал.
Робин на это ничего не сказала. Мы поставили мачту и парус, а Утенок снизошел до того, что опустил киль. Киль изобрел папа, и это его самое лучшее изобретение; с таким килем речная лодка-плоскодонка отлично ходит под парусом. Теперь она, накренившись, неслась по серым водам озера. Гулл тихо лежал на дне. Утенок пел. Когда он принимается петь, сразу становится ясно, за что его прозвали Утенком. Хэрн так ему и сказал. Они снова сцепились, но тут до меня дошло, что Робин за все это время так и не сказала ни слова. Она сидела белая, как мел, и заламывала руки.
— Эй, с тобой все в порядке? — спросила я. Робин начала меня раздражать.
— Я боюсь, что мы утонем! — отозвалась Робин. — Озеро такое большое и такое глубокое! Только глянь, какие здесь волны!
Если бы я к тому моменту уже успела повидать море, я бы только посмеялась над страхами Робин. Но сейчас лодка кренилась, а вода бурлила. До берегов было по несколько миль — столько не проплывешь. И озеро и вправду казалось глубоким. Мне тоже стало страшно. Хэрн промолчал, но не стал выводить лодку на середину озера, на стремнину. Он и до того держался от нее в стороне, а теперь взял еще ближе к берегу. Вскоре мы добрались до мыса, поросшего деревьями. Деревья спускались по склону и уходили в воду. Мы проплыли над верхушками их затопленных собратьев. Робин краем глаза заметила их и опять заверещала насчет того, какое озеро глубокое. Она даже потянулась было к Одному. Но Робин слишком сильно почитала Одного, чтобы вот так вот взять и схватить его. Потому она шарила по сторонам, пока не нащупала Младшего. И вцепилась в него, да так, что костяшки побелели. Мы миновали много подобных мысов и затопленных деревьев, и в конце концов вошли в широкий залив — в этом месте озеро проникло даже в соседнюю долину. Вдали, на берегу виднелся зеленый луг. Он нам показался вполне подходящим местечком. Хэрн направил лодку к нему.
Гулл тут же вскочил и принялся кричать на Хэрна, и требовать, чтобы тот никуда не сворачивал. Хэрн выразительно посмотрел на меня, и мы поплыли дальше.
На дальней стороне залива обнаружился остров — крохотный клочок земли с купой ив, склонившихся над болотистым берегом. Гулл позволил нам причалить там, потому что островок находился прямо по курсу. Наверное, этот островок всегда был болотистым — какая-нибудь заболоченная впадина на склоне, — потому что его со всех сторон окружал тростник. Правда, сейчас из-под воды торчали лишь верхушки. В основном здесь рос высокий танакви, и сейчас он храбро пытался цвести — ведь уже наступила весна! Воздух был напоен его ароматом. Лодка вошла в тростники, распугивая болотных птиц.
Хэрн рассмеялся.
— Вы только гляньте на эту малышню!
И он указал на цепочку утят, которые деловито плыли следом за матерью куда-то под ивы. Утенок тут же повернулся к Хэрну спиной и надулся. Должно быть, именно этого Хэрн и добивался. Нет, от моих братьев свихнуться можно.
Мы высадились на берег, развели костерок — он сильно дымил, — и поели. Гулл есть не стал. Он просто сидел с куском хлеба в руках. Робин попыталась сунуть хлеб ему в рот, но Гулл так и не начал жевать.
— Гулл, я уже просто не знаю, что нам с тобой делать! — в отчаяньи воскликнула Робин. Вскоре после этого она уснула, прислонившись спиной к стволу ивы и положив Младшего на колени. А Гулл сидел рядом с ней и смотрел куда-то невидящим взглядом. Утенок продолжал дуться. Мы с Хэрном пошли побродить по островку, но не вместе, а по отдельности. Он пошел в одну строну, а я в другую, и в тот момент мне было совершенно наплевать, встретимся мы хоть когда-нибудь, или нет.
Я ненавидела этот островок. Ветви ив шелестели на ветру, как будто кто-то стучал зубами. Они были усыпаны ярко-желтыми почками, и на фоне серой воды этот цвет выглядел на редкость уныло. А эта самая серая вода все плескалась в тростниках и несла с собой их запах. Я смотрела под ноги, на здешнюю жирную грязь. Потом я подняла голову и посмотрела на фиолетовую полосу — виднеющийся вдали берег. И я почувствовала себя глубоко несчастной.
