Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Мальчик был похож на него. Такой же коренастый, смугло-черный, такой же резкоголосый, он весело посматривал на старика и не пропускал ни одной его шутки, сверкая ослепительно белыми, один в один, зубами.
— Наранхо, отвечай, — сказал старик, — чего больше в бухте; — раковин или моллюсков?
— В каждой раковине по моллюску, дед Наранхо, — нашелся мальчик и, заметив, что старик доволен ответом, поддразнил его: — А чего в бухте больше: — рыб или раковин?
Острые глаза старика заблестели от удовольствия.
— Откуда знать детям, — засмеялся он, — что к ночи рыба из моря заплывает отдыхать в бухту. В какое время спросишь, — такой ответ получишь.
Мальчик хотел еще что-то сказать, но первый луч солнца скользнул по синей кайме дальнего леса, сбежал по береговым террасам вниз к морю, попутно словно привел в движение легкие белые строения порта Ливингстон, сжатые на маленькой площадке между водой и тропическими зарослями, и разлился по бухте. Все это произошло ошеломляюще быстро — секундой назад и дома, и вода были погружены в предрассветную туманную дымку. Мальчик вскрикнул от удовольствия.
— Дед Наранхо, солнце самое лучшее, что есть на земле, — так я говорю?
Старик замотал головой.
— Нет, не так! — крикнул он полушутя, полусерьезно. — Самое лучшее на земле — человек. Когда тебе пойдет, как мне, восьмой десяток, ты и сам это скажешь.
— Дед Наранхо, — отозвался мальчик, забрасывая крючок в воду, — люди доставили много горя тебе и всему нашему роду. За что ты хвалишь их, любишь их?
— А вот за это! — рявкнул старик и обвел порт и бухту рукой. — И за это! — Он ткнул ногою в челнок, искусно выдолбленный из легкого дерева. — И за это тоже! — Он показал на маленький гарпун в руках внука.
Мальчик кивнул, — он понял мысль деда, но не сдавался.
— Дед Наранхо, ты любишь тех, кто все это сделал. А другие?
— А другие отживают свой век, — уже тише сказал старик и опустил голову; внук никогда не видел в его лице такого ожесточения. Потом он выпрямился и заорал на внука: — Шевели веревкой — рыба любит движение! Подвинься влево — пусть тень уйдет от крючка.
Они пристально смотрели в прозрачную воду бухты, словно пытаясь угадать, какой сюрприз она вынесет на поверхность. Но все было тихо вокруг, и на соседних челноках тоже не слышалось шума, с каким жители Ливингстона встречают богатый улов.
— Мы с тобой карибы,[16] Наранхо, — заговорил дед. — Мой отец, а твой прадед, еще помнил африканский берег. В одну ночь его и еще двести мужчин связали, бросили в трюм и привезли в Гватемалу. Здесь я родился и вырос. Ну, не здесь, а там, в джунглях, — старик махнул рукой в сторону зарослей. — Мне еще повезло. Я попал к богатому джонни,[17] который разводил апельсины. — Там и получил свое прозвище.[18] Меня пороли не так часто, как тех, кто убирал бананы. Но с моря надвигался ураган, мы поспешили укрыться, а хозяин велел капатас[19] запороть нас до смерти. Разве смеет пеон прятаться от урагана, когда урожай босса гибнет? Надсмотрщики были и сами злы, как черти. Они крали апельсины у хозяина и сбывали их по дешевке мелким торговцам. Доход их кончился; мы знали, что с нас сдерут шкуру. Трусы остались, смелые бежали. А путь лежал в болото. Многих засосало. Мы выжили. Нас было семеро. Когда вышли к Рио Дульсе, низко поклонились ей: «Спасибо, красавица! Выручила. На голос твой шли».
Я тебе для чего рассказал это? — встрепенулся старик. — Сосед мой по бараку погружался в болото, а я не мог протянуть ему руку...
Он не кричал: «Спаси!» Он крикнул: «Делай зарубки!» Он думал о тех, кто еще захочет бежать... Понял, Наранхо? Человек думал о человеке. Мы шли и, рискуя провалиться, помечали деревья. Думай о человеке, Наранхо. Человек — это бог.
Старик замолчал и, всматриваясь в светлеющую кайму неба, что-то шептал. Наранхо не слышал. Он с гордостью подумал о том, какой смелый и справедливый его дед. И как все карибы, что живут в гавани, уважают Наранхо-старшего и приходят к нему за советом. Мальчик жил с дедом и старался делать все, как делает дед. Он ценил похвалу деда Наранхо, который заменил ему отца и мать. Отца съела тропическая лихорадка, а о матери мальчика дед не любил говорить: Наранхо слышал, что она полюбила какого-то матроса и убежала с ним, бросив трехлетнего Наранхо на деда. С тех пор прошло десять лет. Мальчик вытянулся, окреп и научился сам добывать себе пропитание. Он любил выезжать с дедом в море, любил рассказы старика. Хорошо, что дед считал его в работе ровней. Это сдружило их и позволяло мальчику отвечать на шутку шуткой, не нарушая почтительности в разговоре со стариком.
...Раньше, чем мальчик почувствовал толчок, дед предупредил:
— Тарпун на крючок просится, — готовься.
— Почему тарпун? — спросил Наранхо, медленно выбирая веревку. — Мало ли других рыб в бухте!
— Волна скачет, — объяснил дед. — Значит, и тарпун скачет.
Лодку тряхнуло.
— Выбирай! — закричал старик и быстро заработал веслом, чтобы челнок не кренило.
Их еще раз основательно рвануло, и вдруг из воды вместе с веревкой вырвалось, словно снаряд, серебристое тело большущей рыбы, которая сделала длинный прыжок, потянула за собой челнок и снова помчалась в морскую глубь.
— Тарпун! — восхищенно крикнул мальчик. — В шесть локтей, а то и больше.
— Бери все семь! — поправил его старик. — Рывками не выбирай.
Морской хищник метался и выпрыгивал из воды; он изгибался своим длинным туловищем, пытаясь на лету ударить рыбака гибким, узким и крепким, как жгут, хвостом; раскачивая челнок, бросался из стороны в сторону; наконец, прижатый шершавой мальчишеской рукой, не в силах выплюнуть крючок с приманкой, обессиленный, но готовый к новым прыжкам, улегся на дне челнока, жадно и быстро подергивая жабрами, отчего вся его ярко-серебристая чешуя шевелилась и сверкала подобно морской зыби.
— Красавец! — крикнул маленький рыбак, опутывая тарпуна сетью. — Ты угадал, дед Наранхо!
— Угадывает гадалка, — рассмеялся дед. — Охотник знает, за кем охотится. Привяжи-ка сеть к уключине, не то тарпун выскочит с нею вместе!
— Дадут за него десять долларов, дед Наранхо?
— В какой дом понесем, столько и дадут, — уклончиво сказал Наранхо.
— Дадут. Такой крупный редко попадается...
— Брось говорить об этом, — вдруг распалился старый кариб. — Не все в жизни долларами измеришь. Возьму и раздам мясо соседям...
Маленький помощник растерялся.
— Раздай, — сказал он после долгой паузы. — Разве я против? Только у нас маниок[20] весь вышел и соль кончается. Вот я и подумал...
Старик ничего не ответил.
На берегу уже прослышали, что семья Наранхо поймала огромного тарпуна — весть привезли рыбаки. Деда и внука ожидали любопытные. Прежде чем лодчонка причалила к берегу, мальчишки-карибы выволокли тарпуна и в сетке потащили его к огромным плоским камням, где женщины уже разделывали привезенный улов.
— С удачей вас, дон Наранхо, — поздравила старика высокая негритянка. — Пусть ваша сеть всегда будет открыта для такого гостя.
— У тебя доброе сердце, донья Кларита, — ответил старик на это традиционное приветствие. — Пусть и сеть твоего мужа не оскудевает. Только поздравить надо другого Наранхо, — это первый тарпун в его улове.
Мальчишки втолкнули Наранхо в круг и стали прыгать вокруг него, высоко задирая ноги. Они как бы повторяли охоту на тарпуна, и Наранхо с азартом включился в игру. У камней раздался крик. Мальчишки бросились туда. Женщины ухватились за огромное тело рыбы, которую тянул к себе плотный, веселый американец в поварском переднике.
— Я даю хорошую цену, — кричал он. — Больше не даст никто. Кто из вас владелец тарпуна?
Старик подошел поближе и остановил готовую начаться свалку.
— Я владелец, — сказал старик.
— Даю тебе двенадцать долларов, негр, — предложил американец. — Мистер Клайд любит мясо тарпуна, иначе я столько не дал бы. По рукам?
Старик Наранхо вдруг заупрямился:
— Зачем мне знать, что любит мистер Клайд. Если человек хочет купить рыбу, — он узнает цену, и всё. А если он говорит еще что-нибудь и это не относится к делу, зачем мне иметь дело с таким покупателем.
Американец вдруг присвистнул и окликнул матросов, идущих по причалу:
— Сюда, парни! Старый осел не желает продавать рыбу американцам.
Внук Наранхо зашептал деду в ухо:
— Он дает хорошую цену. Зачем споришь? Старик молчал. Матросы подошли поближе.
— Так как же? — усмехнулся повар. — По рукам? Или с американцами ты не торгуешь?
— Рыбу может купить всякий, — безразлично сказал старый кариб. — Владелец назначает цену, покупатель платит или не платит.
— Твоя цена? — спросил американец.
— Пятьдесят долларов.
