Владислав Крапивин - Стеклянные тайны Симки Зуйка
– На, глотни. Тут горячий чай.
Симка охотно поглотал очень теплую и сладкую жидкость с запахом березового веника. И спросил:
– А у вас это что за корабль? Откуда?
– Сами склепали, – охотно отозвался возникший у него за спиной дядька. – Была эта посудина у одного старика, он на ней то рыбачил, то всяких тетушек-торговок с З а реки на городской рынок переправлял. Потом уехал к сыну в Омск, а этот дредноут оставил ребятам. Вот этим, значит, моим соседям. Те – ко мне: «Помоги, Вадим Вадимыч, соорудить пароход, как во времена Тома Сойера. Я вообще-то сухопутный человек, но Марка Твена читал, Стивенсона и Жюль Верна тоже. Соблазнился идеей. Вот и плаваем. Только речная милиция да инспекторы всякие придираются: нет, мол, у вас нужных прав и документов…
– А почему такое названье… буратиновое? – выговорил Симка и тут же испугался: не обидится ли экипаж парохода?
Но Вадим Вадимыч откликнулся добродушно:
– А как было назвать? «Аврора» или «Ермак»? Громкое имя ко многому обязывает. А «Тортила» она и есть Тортила, черепаха. Никто не будет укорять за тихоходность. Моторчик-то у нас так себе, подвесная чихалка…
– А где ваша гавань? – осторожно поинтересовался Симка.
– Отсюда не видать, за Судостроительным заводом, – сказал Кочерга.
«У-у…» – огорчился про себя Симка. Будь стоянка «Тортилы» поближе, можно было бы напроситься в экипаж. Для начала пускай хоть самым младшим юнгой. Потому что сразу видно – не задиристые, добрые ребята. Но за заводом – это, значит, поселок Мыс, до него несколько километров… Да и зачем он, чужак и неудачливый пловец, этому давно, видать, сдружившемуся экипажу?
«Чихалка» между тем неторопливо двигала «Тортилу» против течения, и слева проплывали бугристые, в пятнах солнца и тени, зеленые откосы. Наконец, когда сбоку оказалась ведущая прямо к Нагорному переулку лестница, Симка попросил:
– Вот здесь… если можно.
«Дэви» завертел рулевое колесо. «Тортила» охотно повернула носом к берегу и ткнулась в глинистую полосу. Мотор кашлянул и стих – видимо, выключился сам собой. Симка сгреб имущество, прижал его к груди и прыгнул с носа на сушу. Там встал лицом к пароходу и сказал:
– Спасибо!
– Не стоит благодарности, – отозвался Вадим Вадимыч. – Удачи тебе, пловец… Только не рискуй так больше. По крайней мере, без нужды…
– Не буду, – пообещал Симка без обиды. В самом деле, дурак он, что ли, дважды делать одну глупость!
Кочерга встал на нос, начал багром отталкивать «Тортилу» от берега. И вдруг опять глянул на Симку:
– Эй… а как тебя звать-то? Надо записать в журнала, кого выудили…
– Симка… – Он постеснялся назвать свое прозвище Зуёк.
– Как?
– Симка! То есть Серафим!.. Не думайте, что это девчоночье имя! Так моего деда звали, он был начальник станции…
– А мы и не думаем ничего такого, хорошее имя, – откликнулся Вадим Вадимыч, весело блестя очками. – У Пушкина есть стихи: «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился…» Вот и ты явился нам на перепутье. Счастливо тебе…
– Ага, и вам… счастливого плаванья…
В ответ на эти слова почти все помахали Симке руками, а Кочерга багром. И «Тортила» отошла, закашлял мотор, завертелись колеса…
Симка вздохнул и поднялся по тропинке к нижней площадке лестницы. Там он оделся (майка и штаны были уже почти сухие), вынул из сумки башмаки, надел фуражку. И пожалел, что ее не видели люди с «Тортилы». Тогда они, разглядев скрещенные якорьки, смогли бы понять, что он, Симка, тоже неравнодушен к флоту. А на пряжку они, судя по всему, не обратили внимания…
И еще сразу о многом пожалел Симка. О том, что встреча эта была случайная и, скорее всего, единственная. О том, что не успел сказать про деда, какой он был начальник станции: героически пропускал без задержки красные санитарные эшелоны, хотя колчаковцы по телеграфу запрещали это делать и потом чуть не расстреляли… И жаль, что не догадался расспросить: как они делали из фанеры большущую трубу? Такая труба оказалась бы в самый раз для будущего телескопа.
Дневные дела и мысли
Каждые сутки вслед за днем приходит ночь. Таков закон природы на планете Земля. Правда, он не действует в полярных областях – там дни и ночи тянутся по несколько месяцев. Но Турень-то расположена, как всем известно, не за полярным кругом, хотя и считается довольно северным городом (здесь любят песенку: «Есть на Севере хороший городок»). В июне дни в Турени очень длинные, а ночи коротенькие и светлые, но все-таки это ночи. И никуда от них не денешься – от белесых сумерек, пеленающих от фундамента до крыши старый дом, от непонятности, которая прячется в этих сумерках. От вязких томительных страхов, обволакивающих мальчишку, который остался один в пустой квартире…
Опасливые мысли о неизбежности такой ночи начинали копошиться в Симке с утра. Но сперва они были как бы случайные – мелькнут и пропадут. Потому что день впереди казался громадным, и чего раньше времени думать о неприятном. К тому же и утром, и днем была у Симки надежда, что новой ночью страх к нему не привяжется. Или можно будет этот страх победить музыкой. До сих пор не удавалось (или не совсем удавалось), но Симка сам виноват: не мог выбрать нужный мотив. А нынче он постарается заранее вспомнить подходящую мелодию, а потом, в момент подкравшейся боязни, включит в голове музыку, будто крепким нажатием кнопки.
И, наверно, здесь нужны не боевые марши, не суровая увертюра к опере «Тангейзер» (которую часто передают по радио), а беззаботная, весело плюющая на все страхи песенка. Вроде этой:
Был чудак у нас Данила —
Вместо водки пил чернила,
Ложкой брил себе усы,
Из рогожи шил трусы.
«Чернила!..» Батюшки, а ведь ходики показывают почти два! А к трем Фатяня пойдет в училище! Симка обозвал себя дырявой башкой – чуть не подвел человека!
В школьной пластмассовой непроливашке чернила, конечно, высохли. Но на скрипучем письменном столе (старом-старом, «довоенном») стояла увесистая стеклянная чернильница с медной крышкой. Когда-то она была дяди-Сашина (Симка печально посопел). Мама регулярно подливала в нее чернила, словно дядя Саша мог в любое время появиться в доме и тут же сесть за писание отчета об экспедиции…
Симка снял крышку. В черном зеркальце чернил блестела искра. Симка опять посопел и погрузил левый мизинец по первый сустав. Наверно, хватит… Он подержал палец над чернильницей, чтобы в нее скатилась капля. Потом в фанерном платяном шкафу (внутри которого пахло маминой шерстяной кофтой) на полочке с лекарствами нашел пакетик с бинтом, обмотал палец… Ну вот, можно теперь с чистой совестью заняться «телескоповыми» опытами.
Симка принес пустую линзу на кухню, прислонил к ножке стола, отыскал жестяную воронку. Конец ее оказался как раз по калибру отверстий в линзе. Симка взял ковшик. Но – вот досада! – в ведрах на лавке под окном воды оказалось на донышках… Сам виноват, надо было еще вчера позаботиться.
Симка ухватил двухведерную канистру (с виду как для бензина, а по правде – для воды). Гулко сбежал по лестнице, выкатил из-под нее хозяйственную тележку на колесиках от детского велосипеда (ее смастерил для мамы и Симки сосед дядя Миша). Пристегнул канистру к боковым рамкам тележки брезентовым ремнем. И – поехали! Канистра загудела на кочках.
Колонка была в двух кварталах, в начале Нагорного переулка. Симка подкатил канистру под чугунную загнутую трубу, открутил пробку, сел на корточки, плечом приподнял тугой рычаг – осторожно, чтобы струя не ударила сразу. Но она все равно ударила! И в гудящую пустоту канистры, и по краям узкой горловины. Брызги – веером на Симку. Он взвизгнул, но не отпрыгнул. Видать, у него судьба нынче – мокнуть несколько раз на дню. Да и неплохо это в такую-то жару!
Плохо было другое: втаскивать канистру на второй этаж, когда подвезешь к дверям. Двухведерную тяжесть приходилось переставлять со ступеньки на ступеньку. Поднатужишься изо всех сил, приподнимешь, поставишь, потом отдыхаешь. И так восемнадцать раз. Лестница крутая, словно не в квартиру ведет, а на чердак. Когда Симка добирался до верха, в животе у него всякий раз что-то скрипело, а поясница ныла, как от хороших пинков. А ведь еще надо было втащить эту бандуру в кухню, взгромоздить на лавку и, нагибая канистру, перелить ее содержимое в ведра (потому что из узкого горлышка черпать воду было невозможно). Когда вдвоем с мамой, дело это не трудное. А сейчас…
Но Симка справился, перелил. Посидел на лавке рядом с пустой прохладной канистрой, положив на нее голову. И встряхнулся. Пора!..
Через воронку стал Симка наливать в линзу ковш за ковшом – пока она не заполнилась по самые дырочки на верхнем краю. Потом уволок этот великанский объектив в комнату и установил на подоконнике рядом с письменным столом. Распахнул створки. Чтобы линза не падала, Симка привинтил к нижней части рамки мясорубку. Положенная набок чугунная мясорубка (с выпуклым непонятным словом «Касли») оказалась замечательной подставкой. Симка повернул линзу так, чтобы она смотрела на торчащий за низкими крышами строящийся дом. Такие дома появлялись теперь в разных местах Турени. Они собирались из готовых секций и назвались «крупноблочные». Иногда секции были разноцветные, и дома получались будто сложенные из детских кубиков, красиво так. Но чаще они были серые. И этот, на улице Луначарского, недалеко от Симкиной школы, был серый. Над ним торчал строительный кран с ажурной стрелой и похожей на пароходную рубку будкой. Интересно, как он будет виден через стекла?
