Константин Сергиенко - Белый рондель
Лежал я и думал. Наскучит мне в Дерпте, отправлюсь в другое место. Быть может, ещё что-то случится в дороге и меня опять примут за другого человека. Так уж бывало не раз, и мне нравится эта игра судьбы. Что же, осесть в одном месте и жить как другие? Это совсем не по мне. Я вспомнил учителя Тарвальда, который ругал Фробелиуса. Жизнь его мне по душе. Вот так же скитаться по миру, спать то на травах, то на кровати, идти пешком, ехать в карете, скакать верхом и всегда ожидать небывалой встречи, быстрого взгляда, посвиста пули, опасности или прекрасного вечера под сенью пурпурного неба и ветвей огромных деревьев.
Но если учитель ищет какую-то гармонию, а видно, он просто сумасшедший, то чего же ищу я? Иногда мне кажется, что я ищу самого себя. Словно бы я разделён на две части и одна потерялась. И вот я рыскаю по дорогам, городам, селениям, горам и лесам, чтобы соединиться с недостающей половиной, а пока не случится этого, я так и не узнаю своего назначения. Скитания мои бесконечны.
Теперь и лицо Анны так прочно поместилось в сознании, что всякая мысль сопровождается его мельканием. Скорей всего, Анна обыкновенная девушка, просто у меня разыгралось воображение, и такое случалось не раз. Бывало, гонишь коня по дороге и видишь силуэт прекрасного замка, а там словно распахнуто окно и кто-то машет тебе без устали. Подъедешь, а это всего лишь скала да трепещет там на ветру сиротский куст. То же и с лицами женщин. Многие прекрасны издалека, будто бы несут в себе тайну, но лучше не приближаться, разочарование тут как тут.
Так что же ищу я в Дерпте? Одно ли детство влечёт меня? Но тут я должен вернуться к тем дням, когда мой дед тяжело болел и прощался со всеми…
Он был всегда красиво и чисто одет. Маленький, сухонький, даже на смертном одре он не отказался от обычая носить рубашки с брюссельскими кружевами.
— Садись, мой мальчик, — сказал он.
Я присел на краешек табурета.
— Я хочу говорить с тобой о делах. Ты знаешь, как я любил строить, хотя того, о чём я мечтал, выстроить не удалось. Ты многое уже знаешь, но если решение твоё идти по моим стопам не переменилось, знать нужно больше.
Я наклонил голову.
— А по сему полагаю, что будет разумным отправиться тебе на учение в Сорбонну, где читает лекции мой старый знакомый Делорм. Я приготовил аттестацию, и, полагаю, она откроет тебе дорогу на кафедру архитектуры.
Лёгкой восковой рукой он извлёк из-под подушки пергамент. Я опять согласно наклонил голову.
— Теперь о другом. Не менее важном. Ты знаешь, что в последние годы жизнь нашего семейства была нехороша. Отец твой терпел неудачу за неудачей, однако жил весьма широко. Был бы ты старше, возможно, ты бы задал себе вопрос: откуда достаток?
Я промолчал. К этому времени мне исполнилось восемнадцать, и я не мог не заметить разлада в семье. Отец уезжал надолго, доносились слухи о его чудачествах, кутежах, о том, что он приобрёл себе ещё два дома и жил на широкую ногу, хотя не имел наследства, а делом давно не занимался.
— Не стоило бы о том говорить, — продолжал дед, — но я боюсь за тебя, мой мальчик.
— Я собираюсь учиться и не последую примеру отца, — ответил я твёрдо.
— Если не представится соблазна, — сказал дед. — Я должен тебя кое о чём предупредить.
— Слушаю вас внимательно, дедушка.
— Должно быть, ты знаешь, что некоторое время мы жили в Дерпте. Там ты родился. В Дерпте я кое-что выстроил. Так вот однажды, когда рыли землю, я обнаружил клад.
— Клад?
— Самый настоящий. Ценность его огромна. Это так называемый «ларец Рорбаха». Рорбах, да будет тебе известно, один из первых воевателей тех земель, тевтонский рыцарь, грабитель и убийца. О «ларце Рорбаха» известно давно, и, скажу тебе, этот ларец весьма поместителен, ты бы в нем легко расположился сидя. Всё, что в нем есть, отнято у людей и полито их же кровью.
Дед помолчал.
— Скажи, мой мальчик, отец ещё ничего не поведал о ларце?
— Нет, — отвечал я.
— Он очень любит тебя. Не сомневаюсь, что тайна перейдёт к тебе по наследству. Но эти сокровища причиняют несчастия, что и объявлено в пергаменте, положенном в ларец. Отец твой воспользовался покуда лишь малой частью, хоть я и противился, но и это пошло не впрок. Мой мальчик, заклинаю тебя, если отец откроет тебе тайну ларца, предай её забвению.
— Но ведь тайну открыли мне вы, дедушка, — сказал я.
— Пока лишь часть тайны. Ибо ларец найти нелегко.
— Он в Дерпте?
— Он в Дерпте. И ты не станешь его искать. Найти его невозможно. Обещай мне, что ты не станешь искать тот ларец.
— Обещаю, дедушка.
— Обещай, что не станешь придумывать для этого благих целей.
— Обещаю.
Так говорил со мною мой дед и говорил ещё долго. А потом он умер. Спустя год лишился я и отца, так и не узнав ничего больше о ларце.
Так что же? Искал я клад Рорбаха в Дерпте? Нет, не искал, я помнил предсмертный наказ деда. Но тем не менее время от времени со смутным беспокойством проходил я мимо домов, костёлов и башен и вдруг останавливался. Не тут ли? По ночам я терзался сомнением. Так ли я чист? Не потому ли беспечно живу, что надеюсь стать обладателем тевтонского золота?
Лежал я и думал. Июньская ночь светла за окном. Но вот лёгкий шорох под дверью. Кто это, кошка? На двери этого помещения нет запора. Но вот она приоткрывается, тихо отворяется дверь. Кто-то сейчас навестит меня. Привычное дело. Я осторожно беру пистолет, взвожу курок. Если пришли с добром, я не стану стрелять.
Чья-то фигура в дверях. Большой человек в белой рубахе. Я говорю спокойно, как можно спокойней:
— Любезный, надо стучать.
Фигура отвешивает поклон, и я узнаю Кривого Антса. Он закрывает дверь и произносит глухо:
— С вами хотят говорить.
— Странное время для разговора.
Я всё ещё держу пистолет наготове. Кому захотелось говорить со мной ночью?
— С вами хотят говорить, — повторяет Антс.
— Хозяин?
Антс отрицательно качает головой. Вдруг я получу известие от Анны? Сердце вздрагивает, я говорю:
— Готов послушать.
Антс делает жест рукой, и я понимаю, что надо куда-то идти. Что ж, к приключениям не привыкать. Я не боюсь, что меня заманят, судя по всему, здесь тайное дело, а тайны мне по душе.
Я накинул плащ и пошёл вслед за Антсом. Он молча показал, что ступать надо тихо. Мы выбрались из дома неизвестным мне ходом и оказались на улице. Тут шли некоторое время, кружили задворками и наконец оказались у двери ничем не примечательного дома.
Антс стукнул условно, и дверь неслышно отворилась.
Я оказался в комнате с низким потолком, на большом деревянном столе горела свеча. За ним, откачнувшись лицом в тень, сидел незнакомец. Антс подвинул мне табурет, я сел.
Незнакомец молчал.
— Кто-то хотел со мной говорить? — спросил я.
— С тобой говорят обездоленные, — звучным голосом произнёс незнакомец.
Я оглянулся. В комнате не было никого, кроме незнакомца и Антса, тот сидел на лавке у окна, положив на колени большие руки.
— Не ищи их взглядом, — сказал незнакомец, — они спят, многие вечным сном. За прочих скажу я.
— Что же вы хотите сказать мне от имени обездоленных? — спросил я. — И каких обездоленных вы имеете в виду?
— Меня зовут Март Медведь, — сказал он, — должно быть, ты слышал?
— Не имел чести, господин Март.
— Не называй меня господином, брат, — веско произнёс он и приблизил лицо к свече.
Я увидел шрам, пересекавший лоб, переносицу и всю щёку, шрам терялся в густой чёрной бороде. «Должно быть, это “человек со шрамом”, — подумал я, — тот самый, которого боятся саксонцы».
— Вы эстонец? — спросил я.
— Да, я эстонец, и те, за которых я говорю, тоже эстонцы.
— Чем я могу вам помочь? — спросил я, подозревая, что у меня станут просить денег.
— Мы доверяем тебе, брат, — сказал Март.
Я удивился.
— Мы знаем тебя с прошлого лета. Ты выручил Рейна Золотаря, защитил Хромого Юло и дал талер бедной Мари.
Я даже не помнил об этих мелочах, но было приятно, что кто-то остался мне благодарен. Теперь я хорошо разглядел Марта. Поистине он был огромен, настоящий медведь. Даже одежды для него не нашлось подходящей, зелёная куртка буквально лезла по швам.
— Но это не всё, что мы о тебе знаем, — сказал он.
— Вы говорите загадками, — заметил я неопределённо.
— Скажи мне, брат, много ты видел городов, разъезжая по свету?
— Немало.
— И есть среди них, должно быть, красивые.
— Красивых городов много, — согласился я.
— Но видел ли ты столь бедный и столь же разрушенный город, как наш? — спросил Март Медведь.
Я задумался.
— Видел ли ты столь разорённую страну и знаешь ли ты народ несчастней нашего? — Глаза его остро блеснули.
— На вашей земле слишком много воюют, — сказал я.
