Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
Мироська запускает руку в карман своих модных штанов на лямках с двумя перепоночками на груди и на спине, извлекает захваченную биту и возвращает законному владельцу.
Мизинцы сцеплены, и наступает мир.
Но надолго ли?
— Петлик, не иглай с Юлькой.
— Почему?
— Они же поляки, — почему-то делает свирепое лицо Мироська.
Что правда, то правда, Петрик не совсем понял, почему не надо играть с поляками. Он вообще ещё никогда не задумывался над этим… Конечно, прежде Юлька и Франек говорили как-то непонятно для Петрика, а теперь Петрик привык и всё понимает по-ихнему, по-польски.
— Мой папа не позволяет иглать с поляками. Он сказал, что Юлька и Фланек влаги, — заявляет Мироська.
Да, Петрик знает, что такое враги: это очень нехорошие люди, например, полицаи и даже Мироськина мама, которая запретила девочкам устраивать под окном «театр» и всегда наговаривает молочницам на пани Андрииху разную неправду, чтобы они ей не давали в долг молока. Пани Андрииха так и говорит: маклерша — её первый злейший враг. И сын маклерши Данько-пират — всем враг. Он злобный и мстительный, его все мальчишки на Краковской улице ненавидят. Это первый зачинщик драк и распрей, мастер на всякие пакостные штучки… А Франек, Юлька и красивый, сильный их брат. Владек, который так ласков с Петриком, разве они могут быть врагами?
Конечно, во дворе есть много девочек, куда симпатичнее, чем рыжеватая, веснущатая Юлька, у которой глаза синие, как кофта, а ручки тоненькие, как палочки. Что ж с того?
«Не тот красив, у кого лицо красивое, а тот, у кого душа прекрасная», — утешала тётя Марина слесаршу, когда её муж выписался из больницы с изуродованным лицом. Этого слесаря все во яворе уважают, говорят, когда в одной квартире загорелся газ, он, рискуя своей жизнью, спас двух детей, а сам вот как пострадал…
Наверно, у Юльки тоже прекрасная душа. Если во двор заходят нищие, она всегда что-нибудь подаёт. Юлька жалеет всех, даже страшного бульдога «Танго», когда «пираты», забравшись на акацию, осыпают собаку тучей стрел.
Уже сколько раз Юлька предлагала Петрику взять на память самую драгоценную свою игрушку — амурчика без головы…
И может быть, Петрик должен считать врагом панну Ванду, живущую в мансарде со своей старушкой матерью? Ту самую панну Ванду, что устроила Ганнусю помощницей посудомойки в баре «Тибор»? Пятнадцать девочек хотели поступить на это место, а взяли Ганнусю, потому что её привела сюда панна Ванда. «Ах, Мироськин татусь просто ничего не понимает», — делает вывод Петрик, радостно отмечая в душе, что дядя Тарас не ошибался: у Петрика и вправду теперь не так уж болит зуб.
— Ты куда идёшь? — поинтересовался Мироська, видя, что Петрик побежал к воротам.
— В бар «Тибор», — напустив на себя важность, отозвался Петрик.
Через десять минут Петрик уже заходит в бар, но с чёрного хода, откуда благоухают такие дразнящие ароматы кухни, что он невольно проглатывает голодную слюну.
Самое главное, чтобы Петрика не заметила «крашеная холера». Так называет пани Франческа буфетчицу, которая наливает за стойкой пиво. Она такая: высокая, вся накрашенная, волосы у неё, как солома, и завитые. Ганнуся говорит, они тоже покрашенные.
Как-то Ганнуся сказала маме:
— Буфетчица вся фальшивая. Эта крашеная холера держит пана Тибора под своим каблуком. Пани Франческа ума не приложит, что хозяин нашёл в этой выдре?
Мама только пожала плечами:
— Два сапога пара и на одну ногу.
А Петрику до ужаса хотелось поглядеть, как толстый венгерец пан Тибор лежит у буфетчицы «под каблуком».
На другой же день, долго не думая, Петрик прибежал в бар, незаметно залез под стойку и тут же чуть не оглох от жуткого визга буфетчицы. Она так брыкнула ногой, угодив Петрику по голове, что у бедняжки аж искры из глаз посыпались. Но это ещё что! Мало ей было крутить Петрику уши, обзывать его всякими нехорошими словами. Буфетчица ещё наврала всем, будто Петрик хотел ограбить кассу.
Хорошо, мама ей не поверила. Смешно даже, разве мама не знает, что её Петрик никогда не возьмёт чужого? Но взбучка ему была крепкая, и бегать в бар запрещалось под страхом остаться без головы.
Конечно, мама может сделать с Петриком что угодно, её воля, но ждать Ганнусю до позднего вечера, ждать, когда сестричка принесёт ему обещанные корочки от сыра, он не в силах.
Ганнуся не станет сердиться за то, что он пришёл, главное, чтобы не заприметила его тут буфетчица.
Забежать сразу в посудомойку не хочется, охота заглянуть в подковообразный коридор с тремя входами в зал, откуда слышится музыка и пение панны Ванды.
Я не стану тебя огорчать.
Пусть навеки останется тайной.
Что устал я так долго скучать
И думать о встрече случайной…
Через полуоткрытую дверь Петрик видит на подмостках стройную златокудрую панну Ванду. Ох же и красивая она в длинном газовом платье с блёстками…
Заметив приближающегося кельнера, Петрик мигом закрывает дверь и бросается в посудомойку.
Здесь, гремя посудой, хозяйничает пани Франческа, а Ганнуся ей помогает.
Петрик вежливо здоровается с пани Франческой. Он её совсем не боится, она добрая.
— Зачем ты пришёл? — испуганно всплескивает мокрыми руками Ганнуся. — Я же сказала тебе, вечером принесу.
Петрику нечего сказать, он смущённо молчит.
— Зубки? — гремя тарелками, сочувственно спрашивает пани Франческа.
— Угу, — кивает Петрик.
— Сейчас же беги домой, — просит Ганнуся. — Если мама узнает…
— Дай сперва корочки.
Ганнуся сильно краснеет. Ей неловко, что Петрик так откровенно об этом говорит.
Дурачок, он ещё не понимает, как Ганнусе мучительно стыдно подбирать остатки в тарелках и поспешно съедать их… Как стыдно собирать в карман клеёнчатого передника корочки сыра или половинку яичка, чтобы тайком от дяди Тараса, тёти Марины и даже мамы порадовать маленького брата…
Тётка Франческа протягивает Петрику кусочек белой булочки, намазанной чем-то чёрным, вроде смолы.
— Это бутерброд с паюсной икрой, — объясняет она. — Какой-то панок носом закрутил, не съел. А мы люди не гордые, всё съедим. Да, Петрик?
Бутерброд пахнет селёдкой и необыкновенно вкусен. Он в сто раз вкуснее, чем корочки сыра! Однако Петрик не забывает попросить у сестры корочки, за которыми явился.
— Держи, — поспешно суёт ему в карман жменьку корочек Ганнуся. — Только дома никому не говори. Добре?
— Ей-богу, я не скажу, — божится Петрик, — чтобы меня гром убил…
Этой клятве Петрик научился у Франека, который ещё и не такие клятвы знает.
Недалеко от бара Петрика догоняет прямой, как палка, со втянутыми щеками фонарщик. Он тоже живёт в одном коридоре с Петриком.
Увидев, что Петрик уплетает корочки от сыра, фонарщик спросил:
— Разве твой дядя выиграл по лотерейному билету?
— Чего? — не понял Петрик.
— Я говорю, твой дядя разбогател?
— Вы же знаете, прошу пана, мой дядя сапожник, мы ваши соседи, — подняв на фонарщика большие лучисто-карие с весёлыми искринками глаза, вежливо напоминает Петрик, думая, что старик это забыл.
— Да, да, я знаю, что твой дядя — сапожник, — широко улыбается фонарщик. — И я от души радуюсь, что вы имеете средства покупать сыр. Ведь он теперь так вздорожал… А что не вздорожало? Ах, какие трудные времена приходится переживать… Даже за суррогатный кофе изволь платить по повышенной иене… А вкус сыра я даже позабыл, не могу покупать…
— Мы не покупаем, — поспешил заверить Петрик. — Эти корочки моя сестричка Ганнуся собирает с тарелочек в баре «Тибор».
Вслед за тем Петрик поспешно достал из кармана все до единой корочки и великодушно протянул фонарщику.
— Ешьте на здоровье, прошу пана… я уже наелся, — солгал Петрик.
— Дай бог тебе здоровья, хлопче, — погладил Петрика по голове фонарщик.
Но корочек он почему-то не захотел брать. А зря, это они только сперва кажутся такими горькими и немножко свечкой пахнут, а потом — ничего, вкусные…
Фонарщик пошарил рукой в своей матерчатой сумке, вынул оттуда небольшой хрустящий целлофановый кулёчек и высыпал на ладошки Петрика сложенные лодочкой три белоснежных «рафинадика».
— Когда у тебя пройдут зубки, выпьешь сладкий кофе, — сказал добрый старик.
«Наверно, только взрослые люди могут долго терпеть, чтобы не съесть сахар», — думает Петрик, провожая глазами удаляющегося фонарщика.
Кривясь от боли, Петрик тут же сгрыз один кусочек. Два остальных он решил поделить между дядей Тарасом и тётей Мариной. А мама? Она может обидеться, подумает, что Петрик её не любит… Нет, мама не возьмёт, она скажет, чтобы отдать Тымошику. Хорошо, но у него ещё нет ни одного зубика, а сахар твёрдый как камень…
