Лента Ососкова - Лесь с Ильинки-улицы
- Ле-есь? — за его спиной возникло отражение сонной Лены. Девушка стояла на пороге, кутаясь в плед, как в мантию, и прижимала к груди большую игрушечную лошадь. Жмурилась сонно и зевала.
- А я, это… пошёл я, — Лесь вбил ноги в кеды — шнурки на них он давно не развязывал. — В общем, спасибо за гостеприимство и всё такое. Откроешь? — он мотнул головой в сторону двери, помня, что путь ему за ней преграждает ещё и железная "калитка".
- Эм… — Лена некоторое время сосредоточенно размышляла, потом пожала плечами и, взяв с тумбочки в коридоре ключи, протянула их Лесю: — На, сам открой-закрой и мне кинь. Не хочу тапки искать… — она переступила босыми ногами и протёрла глаза. Лесь подумал, что она совсем девчонка ещё, чуть старше его. Особенно когда такая сонная.
Почти как… Василиска. Интересно, где она? Лесь с ней ещё раз встретится — с точёной белобрысой девчушкой?..
Отбросив все лирические мысли, Лесь подхватил рюкзак и отпер дверь. Открыл "калитку", вышел, закрыл её за собой и, просунув руку сквозь прутья, кинул связку Лене.
Та не поймала — и не ловила, — и ключи со звоном брякнулись на пол. Пока Лена наклонялась за ними, Лесь скороговоркой бросил: "До свиданья!" — и сбежал по лестнице вниз. На третий, потом на второй, потом на первый этаж, оттуда на улицу…
Так, где он, кстати, находится? Лесь притормозил у подъезда, вертя головой. Переулок, заставленный машинами — некогда двусторонняя улица… Так, а вон на том углу дома, кажется, висит табличка с названием улицы. Да и сама улица видна где-то впереди, в той стороне…
"Улица Строителей", — прочёл Лесь, задрав голову, когда остановился у угла дома. Воскресив в памяти карту, Лесь вспомнил, что эта улица проходит аккурат между Вернадским и Ленинским — и за Ленинским её продолжением является улица Парфёнова.
То есть — Лесь совсем недалеко от дома! Минут десять, не больше!
Воодушевлённый этим открытием, Лесь почти бегом тронулся с места, уворачиваясь от проезжающей машины. Как хорошо, всё-таки, выучить карту района! Правильно папа говорил: земли вокруг дома надо знать хорошо. А ещё лучше — исходить вдоль и поперёк своими ногами. Только тогда человек в городе будет себе хозяином, а без знаний он — так, растерявшийся и беспомощный ребёнок.
А Лесь уже был достаточно большим. И знал не только улицы родного города, но и места вокруг дома, где жил теперь. А что не знал — то хотя бы на карте регулярно смотрел. Он её специально распечатал и повесил себе на стену в комнате — точно так же, как сделал это папа четыре года назад, когда родители окончательно отпустили Леся "в свободное плавание" по близлежащим дворам. И атлас Москвы у Леся был, на всякий случай.
На улице было солнечно и тепло — май. Редкие облака, похожие на разбросанную то тут, то там по небу вату, предпочитали гнездиться у антенн, высоток или просто где-то за домами, не засоряя собой бездонную, чистую голубизну. Лесь шагал по улице, и перед ним плясало сквозь листву деревьев солнце — то вспыхнет, то скроется. Лесь глядел на пятнистую тень под ногами и старался ни о чём не думать. До Ленинского проспекта было уже рукой подать, как мальчик вдруг налетел на кого-то, и весёлый окрик: "Ой, Лесь!" — заставил его почему-то забыть обо всём на свете.
Василиска стояла перед ним, удивлённо уперев руки в боки. На одном плече белая сумочка, в другой руке — поводок, на конце которого с подозрением обнюхивал ноги мальчика йоркширский терьер и то и дело начинал рычать.
- Привет, — удивился Лесь.
- Привет, — столь же удивлённо откликнулась девочка. — А ты что тут делаешь?
- Домой иду.
- А ты где живёшь? — Василиска натянула поводок, не давая йорку загрызть подлого врага — левую кеду Леся.
- На Панфёрова, — пожал плечами Лесь, отодвигаясь от Василискиного "защитника". Тот поверил в своё могущество, решил, что Лесь его попросту испугался, и довольно загавкал, как и положено мелкой собаке — высоко и самую капельку истерично.
- Ляп! — снова натянула поводок Василиса. — Помолчи!
Но пёс разошёлся и так просто замолкать не собирался, пришлось девочке подхватывать своего "защитника" на руки. На руках Ляп послушно повис и только изредка взбрехивал, когда Лесь оказывался слишком близко.
- В общем, — Лесь почувствовал странное смущение и уткнулся взглядом в свои кеды, — я пойду тогда… А ты тут живёшь?
- Вон, через дорогу, — кивнула Василиса на дом напротив. — Удачи! В храме в воскресенье будешь?
- Буду! — зачем-то пообещал Лесь, хотя в планах этого и не стояло. И торопливо попрощался.
Странно как-то ещё раз столкнуться с кусочком той, вчерашней жизни, с которой Лесь собирался распрощаться прямо сейчас и больше не вспоминать. А если и дать воспоминаниям забраться в голову — то как доброй сказке, не более… Может, и правда придти в храм в воскресенье? Ну, разумеется, если будет возможность и желание. И если ничего с Лесем за неделю не случится… И…
На этом условия сами собой иссякли. Лесь обернулся и какое-то время глядел на Василиску с Ляпом и пожилого мужчину, идущего рядом с ней, — деда, наверное.
Ладно, Лесь, забудь про романтику, пора в квартиру заглянуть. Вдруг — внутри что-то ёкнуло — письмо от папы пришло?!
Но как назло светофор долго-долго горел "машинным" зелёным светом, словно в нём что-то заело — и время остановилось. Даже таймер под "красным человечком" не мигал, а машины всё ехали и ехали, сами по себе и, наверное, совершенно независимо от людей, сидящих за рулём. Ведь иначе откуда они знают, куда ехать? Люди же не учат наизусть карту всей Москвы… А так, садясь за руль, они едут вместе с машиной, уж та-то точно объехала за свою жизнь почти все улицы!
… Лесь не успел закончить мысль, потому что огонёк замигал — и наконец-то загорелся "зелёный человечек". Лесь заторопился, хорошо зная нрав местного светофора менять цвет именно тогда, когда ты оказываешься на середине проспекта. Правда, в этот раз всё прошло благополучно, и Лесь затормозил только перед последней узкой дорожкой-дублёром. Там был свой ритм у светофора, и снова приходилось ждать, причём теперь уже глядя не на сменяющие друг друга цифры, а на машины — потому что здесь, после поворота на улицу Панфёрова, часто можно было перебежать дорогу и на зелёный свет, особенно когда так хочется побыстрее оказаться дома…
Всю оставшуюся дорогу Лесь то и дело сбивался на торопливый, не поспевающий за сердцем бег, но каждый раз старательно себя тормозил, напоминая, что надо быть осторожным и не выделяться. Может, в квартире — или около квартиры — кто-то его караулит. Мало ли. Ведь столкнулся же Лесь с полицией почти сразу после того, как включил телефон со старой симкой и созвонился с мамой, узнать, как она…
Кстати, и сегодня надо будет созвониться, а то она переживала, что у Леся телефон всегда выключен (а на самом деле включён, но с новой симкой)… Или, может, дать ей его новый номер? Сказать там что-нибудь, что, мол, старая симка сломалась… или потерялась… Врать нехорошо, конечно, но мама же волнуется!
Правда, вдруг, там отслеживают все звонки не только с его телефона, но и на её?
Ладно, лучше пока не проверять.
Лесь нырнул по улочке вниз, в знакомый двор, вскинул голову, разглядывая такой привычный и родной балкон, обшитый тёпло-рыжим деревом. Когда съёмная квартира успела стать домом? Тогда, когда вдруг пропала возможность там жить и пришлось ночевать где попало? Или раньше, но Лесь просто не заметил этого?
… Налетевший с улицы ветер мягко подтолкнул в спину, зашуршал кустами сирени, которую кто-то высадил в своё время под окнами, загудел в ветвях больших, из года в год обрастающих молодой порослью тополей. Лесь всё равно медлил, с опаской оглядываясь. Осторожно прошёл вдоль дома, бегая глазами от машины к машине — в поисках чего-то нового, непривычного, тревожного. Но, кажется, ничего такого не было. Всё как обычно, только всё равно внутри такое колоссальное напряжение, что Лесю казалось, он гудит на ветру, как натянутая гитарная струна, или потрескивает, как грозовая туча, готовая уронить на землю стремительно-блестящую молнию, только бы разрядиться, потому что тяжело, тяжело удерживать всё это нечеловеческое напряжение внутри себя…
Где-то над головой, Лесь чувствовал это, тоже собирались тучи. Солнечные лучи словно ослабели, ветер стал зябким и колючим, хотя и не остывал — но воздух при этом остался душным и влажно-парким. Звуки стали глуше, тише — и детские голоса, и беспечное чириканье птиц, и шум проносящихся по улице автомобилей… Тучи, недовольно ворочаясь, сползались к краю неба, чтобы потом оттуда неторопливо переползти в самый центр — и пролиться ливнем.
Лесь поёжился, поправляя рюкзак. Куртка осталась у "защитников правопорядка", и, впрочем, Лесь на них не очень сердился. Уж кто-кто, а он понимал, что служба есть служба… Но один-единственный свитер при майском ливне утешал мало.
