Сергей Голицын - Сорок изыскателей, За березовыми книгами
Посовещавшись с Гришей, он сжалился над нами и в первой партии перевез дежурных, чтобы организовать завтрак.
Ленечку с должности ответственного дежурного сняли. «Ввиду его крайней бестолковости» — так Таня записала в дневник. Костровым и кашеваром он тоже не годился. Ладно, пусть хоть картошку чистит и посуду моет.
Кто переехал, тут же бежал на недалекий пляж купаться и загорать на солнышке. А я облюбовал себе местечко под кустом и сел писать Тычинке большое, обстоятельное письмо-доклад. Запечатанный конверт я отдал перевозчику.
Николай Викторович показал нам на карте косую карандашную линию, соединяющую синюю петельку реки Которосли с кружочком «Курба».
— А теперь посмотрите, — пытался он нам объяснить, — я направляю компас — линия азимута попала на ту елку. Так и пойдем — всё прямо и прямо, не разбирая дороги. — Он передал компас Грише. — На, иди по азимуту триста пятьдесят пять!
Дошли до елки, снова навели компас по тому же азимуту. Пока наша прямая пересекала свежескошенный луг, мы шли очень быстро; по картофельному полю пришлось двигаться медленнее, «волчьим шагом», то есть след в след, чтобы не топтать ботву.
Мы перешли через шоссе, потом через железную дорогу и напоролись на кусты. Теперь идти по прямой стало куда труднее: ветви цеплялись за рюкзаки, за одежду, приходилось обходить. Николай Викторович сам надел компас на левую руку.
Вскоре началось то самое болото, которое на карте значилось непроходимым. Между высокими, похожими на опрокинутые ведра осоковыми кочками стояли чахоточные березки и сосенки, а сквозь их обнаженные корни проступала вода ржавого оттенка.
Несчитанные полчища комаров набросились на наш отряд с бешеной смелостью. Комары пели свои боевые песни и назойливо садились на наши лбы, щеки, носы, чаще всего на затылки.
— Доктор, сколько вы убили комаров? — насмешливо спросила меня Галя.
Я посмотрел на нее и крикнул:
— Галя, осторожнее!
— Вы хотите, чтобы я вам помогала прыгать? — съехидничала она.
Раздался визг: Танечка кувыркнулась очень неловко, прямо носом в болото. Она не сразу сумела вскочить: все ее хорошенькое личико, плечо, косы, рюкзак, шаровары покрылись желтой охристой грязью…
Танечка, бедная, если бы твоя мама сейчас увидела, как ты измазалась, как облепили тебя комары, как ты плюешься илом!
— Где моя сумка? — отчаянно закричала пострадавшая.
Сумки не было. Цепочка туристов остановилась. Мы бросились искать в болотной жиже и вскоре на глубине, под корягами, нашли санитарную сумку, но открытую. Как мы ни старались шарить руками, сумели извлечь из воды только часть лекарств. Спасенные порошки и таблетки подмокли, и их пришлось выбросить, уцелел только градусник и несколько пузырьков.
Впрочем, не так уж это было страшно — никто у нас по дороге не болел и не жаловался, а с натертыми ногами как-нибудь и без медикаментов справимся.
Николай Викторович продолжал неизменно шагать первым, держал компас в руках. Цепочка растянулась, по крайней мере, на триста метров. Я шел одним из последних. Сосны и березки поредели. Перед моими глазами раскинулось необозримое болото — комариная родина. Шагавшие впереди уже давно брели прямиком по колено в воде вслед за Николаем Викторовичем. Как огромный журавль, он осторожно переставлял ноги, проверяя палкой, нет ли трясины. Никто не говорил ни слова, слышалось только молчаливое хлопанье по затылкам да по щекам.
Николай Викторович в несколько прыжков намного опередил цепь, обернулся.
— Ну, давайте песню.
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет… —
не очень стройно запели наши изыскатели, шагая по торфяной болотной жиже, отбиваясь от нападения комаров.
Николай Викторович выбрался из воды на случайный моховой островок.
— Гриша, давай ко мне на плечи. Посмотри, что там видно. — Гриша, как обезьянка, быстро вскарабкался, вытянул шею и вдруг заплясал над головой начальника.
— Николай Викторович, Николай Викторович, вон те сосны, те сосны, видите… Они на песке стоят, на горке! Там земля!
— Там земля, слышите? — звонко крикнула Галя. «Земля!» Не так ли кричал матрос с корабля Колумба?
— Земля! Земля!
Но Колумба комары не ели.
— К черту это хождение по азимутам! — ругался я, убивая тысячного комара.
Наконец мы ступили на рыхлый и сухой песок и, едва переступая ногами, подошли к веселым раскидистым сосенкам.
— Разжигайте скорее костры! Четыре костра, не меньше! Бросайте в огонь зеленые сосновые ветки! — гремел голос Николая Викторовича. — Создавайте дымовую завесу! Сушите шаровары и кеды!
Костры разожгли с четырех сторон. Дым стлался по траве и уходил к вершинам сосен. Комары, озлобленно звеня, отступили. Мы развесили наши мокрые шаровары на солнышке по веткам деревьев. Мальчики, впервые за поход, начали ставить палатки.
Галя подошла ко мне:
— Доктор, я все думаю: скажите, что едят комары? Ведь если бы мы сюда не попали, они остались бы совсем голодные?!
Я задумался, потом кашлянул, потом перевел разговор на другую тему.
— Значит, не знаете, — вздохнула Галя, — пойду спрошу Николая Викторовича. — И она вприпрыжку убежала.
Николай Викторович в это время вместе с мальчиками занимался палатками. Все восемь они поставили на пригорке точно в ряд — получилась ровная улица.
— Не мешай, не мешай, потом, потом! — Николай Викторович отмахивался одновременно и от комаров, и от Гали.
Сразу после ужина мы залезли в палатки. Николай Викторович, Вова, Ленечка и я легли вместе. Потухли костры, и комариные полки с удесятеренной яростью бросились в бой. Надо было тщательно заделать все щелки в палатке. Но в тот момент, когда один из нас успевал юркнуть внутрь, не менее двух комариных батальонов влетало вслед за ним, прежде чем мы успевали застегнуть полотнище.
Враги поднимались под потолок палатки и перед решающим боем трубили и гудели. При свете карманных фонариков мы пошли на них в наступление и после получасовой схватки героически уничтожили всех врагов. Но в наглухо закупоренной палатке было так душно, что я долго не мог уснуть.
А оттуда, из тьмы ночи, сквозь брезент слышался неумолчный и настойчивый вой миллиардов голодных существ.
На следующее утро мы двинулись дальше и вскоре набрели на дорогу, сильно заросшую травой. И все-таки это была дорога, а не лес. Комары почти исчезли. Сосняк перемежался с невысокими осинками и березками. Было очень жарко, но воздух казался удушливым не только от жары. Мы вышли на поляну. Та сторона ее окуталась тяжелой лиловой мглою, и небо впереди нависло зловеще-багровое.
— Это дым, где-то леса горят, — догадался Николай Викторович.
И с каждым шагом все заметнее был дым и все труднее становилось дышать. Мы попали в густую свинцово-лиловую завесу. Дым клочьями стлался по траве, свисал с веток. Не замедляя хода, мы пошли дальше, хотели пробиться сквозь завесу и вдруг увидели пламя.
Совсем близко от нас огненными змейками оно ползло по траве, по сухому мшистому ковру, оставляя за собой черные тлеющие пятна. Вот огонь набросился на заросли папоротников, и каждый перистый лист, когда загорался, курчавился мелкими завитками. Вот огненные языки подобрались к маленькой березке и с разбегу прыгнули кверху. Девочка-березка вся затрепетала своим зеленым платьицем и вспыхнула. С березки пламя перескочило на соседнюю сосенку. Старые сухие пни горели там и сям, как отдельные костры. Но больших деревьев огонь пока не трогал.
— Ребята, рюкзаки туда, на безопасное место! — приказал Николай Викторович. — Будем тушить пожар! Слушать мою команду!
Вещи бросили на дальней опушке поляны и двинулись в наступление на дым и огонь.
— Становитесь цепью, не давайте пламени перекинуться через дорогу! — командовал Николай Викторович.
«Мечей» было у нас всего шесть — четыре топорика и две саперные лопатки. Оружием завладели самые сильные мальчики и Николай Викторович. Они топориками рубили маленькие деревца, которым грозил огонь, а лопатками засыпали горевшую траву и пни песком. Девочки хотели топтать пламя ногами, но боялись обжечься.
Кто-то догадался ломать березовые ветки, вязать веники и бить ими по пламени. Дело пошло на лад: то мы лишь оборонялись от наступавших полчищ, теперь сами перешли в наступление, сбивая огонь. Правда, веники загорались. Их приходилось то и дело заменять новыми.
От дыма слезились глаза, першило в горле. Появились первые раненые. У Гриши загорелся чубчик, и он обжег себе лоб; Вова в пылу битвы не заметил, как раскаленный уголь упал ему на штанину и прожег ее. Нога покраснела от ожога, но мы были бессильны — пузырек с мазью Вишневского покоился на дне болота.
