Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра
Зато впереди – Нева, Эрмитаж, музеи, новые встречи, дядя Костя, парусные корабли, которые часто заходят с моря! И само это море – рядом!..
– Мама, можно я подумаю?
Она поцеловала меня.
– Подумай… и согласись. Ладно?
– Я… наверно, ладно…
Спала я неважно, однако без больших тревог. Просто не отпускали мысли о новом. А под утро приснилось все-таки плохое. Приснился Будимов.
Он в каком-то странном мундире с эполетами шел по пустому, горячему от солнца шоссе. Кругом была серая степь. Были и горы, но они синели далеко и никакими оползнями не грозили. Стеклянно и оглушающе трещали кузнечики.
Будимов шел, и я смотрела ему в спину. Не двигалась с места, но он почти не отдалялся, хотя шагал, шагал… Потом на пути Будимова встал мальчик. Я не сразу узнала Томчика. А когда узнала, очень испугалась.
А Томчик не боялся. Он расставил прямые, как тросточки, ноги, взметнул летучие волосы и, разрывая карман, выдернул револьвер.
“Не стреляй!” – крикнула я и не услышала себя.
Он выстрелил в Будимова всего один раз, навскидку. Тот сразу упал ничком, подняв над колеей серую пыль. Кузнечики смолкли, навалилась абсолютно глухая тишина.
Томчик виновато глянул на меня, отбросил револьвер и пожал плечом со съехавшей лямкой: что, мол, мне оставалось делать? Потом повернулся и стал уходить. Он уходил не как Будимов – удалялся очень быстро. Я стала кричать вслед, звать его. Нельзя было, чтобы он ушел! Но мои слова увязали в ватной тишине… И я проснулась.
И сказала маме, которая собиралась на работу:
– Я думала. Про вчерашнее… Я согласна.
Бригантина “Сэнчери”
1
Вечером я, чтобы утрясти все мысли и чувства, взяла Илюхин плейер, надела наушники и легла на тахту. Вставила кассету с Вивальди на фоне прибоя. Нажала кнопку. И… вместо плеска и шороха волны по гальке – аккорды и мужские голоса:
Прощайте, Скалистые горы,
На подвиг отчизна зовет.
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход…
Я перепутала две Пашкины кассеты.
Ну, ладно. Я не стала выключать. И как бы в знак уважение к Пашке, и вообще… песня-то неплохая. Слова мне, правда, казались какими-то плакатными и даже хвастливыми:
Тяжелой походкой матросской
Иду я навстречу врагам,
А завтра с победой геройской
К родимым вернусь берегам…
Чего так хвалиться заранее: “…с победой геройской”! И почему уже “завтра”, если поход “суровый и дальний ”?
Но если не вслушиваться в слова, песня звучала хорошо. Как говорится, “ложилась на душу”. И ясно, что вопреки словесной бодрости, это была песня прощания. В ней словно ворочались и накатывали на берег тяжелые волны северного моря (которые я видела только по телевизору)… Наверно, так же раскачивает свою воду осенняя Балтика… Но тогда… тогда это песня не только прощания, но и встречи. Ведь Балтика у меня впереди!
Почему же печалей во мне больше, чем радости?.. И есть ли она вообще, радость-то?
“Есть! – сказала я себе. – Не начинай комплексовать снова…” И стала вспоминать прошедший день.
Хотя вспоминать было нечего – день прошел бесполезно и бестолково. Я купила батарейки, пошла к Илье и несколько раз пыталась дозвониться до Пашки. Но телефон в Яхтинске молчал. Ну и понятно – родители на работе, у Пашки тоже много дел, чего ему сидеть у аппарата…
Мы поговорили с Ильей о Питере. Илья уже знал о маминых планах. И… относился к ним как-то странно. Вроде бы и не считал их плохими, но и бурного одобрения не высказывал. “Знаешь, мучача, вопрос непростой, надо его порассматривать со всех сторон…” – “Значит, ты не уверен, что поедешь? Мама без тебя не захочет…” – “Ну… может быть и захочет при зрелом размышлении. К тому же, я не говорю “нет”. Просто все это как-то неожиданно…”
Мне показалось, что Илья все-таки согласен, только не хочет показывать это сразу. В силу философского склада ума.
Потом я скрутила в себе гордость и пошла к Стаканчику. Того дома не оказалось. “Ну и… так тебе и надо”, – сказала я мысленно. То ли Стаканчику, то ли себе…
Я зашла к маме на работу, помогла ей разбирать недавно полученные книги. И конечно, мы говорили о переезде. Непонятная “позиция” Ильи не была для мамы неожиданностью
– Это естественно, Женечка. Ничего, мы его убедим… Гораздо труднее будет убедить нашего директора, чтобы отпустил меня. Пока он и слышать не хочет, стонет и хватается за голову. Но и это преодолимо… Главное, чтобы мы сами приняли необратимое решение…
– А разве мы его не приняли?
– Приняли, конечно! Только… все это займет немало времени. И я вот что подумала! Не поехать ли тебе туда заранее? Погостишь у дяди Кости, оглядишься. И потом встретишь нас там, словно дома. А?
Мне такая мысли понравилась. Потому что хотелось, чтобы все случилось скорее. Без долгой возни и затяжных прощаний!
– Я сегодня же созвонюсь с дядей Костей, – пообещала мама.
Из маминой конторы я поехала на трамвае к Томчику.
Сон про Томчика сидел во мне колючим клубком. Тревожный такой, будто и не сон вовсе. Не надо, чтобы Томчик стрелял! Никогда! Ни во сне, ни наяву! Ни в кого, даже в самых отпетых негодяев… Иначе – я это предчувствовала – с Томчиком случится беда. И не только с ним…
Конечно, я говорила себе, что это бред и результат разболтанного воображения. Но беспокойство о Томчике не проходило, и я чувствовала, что уменьшится оно лишь тогда, когда мы увидимся.
Но и на этот раз у Томчика никого не было дома. Что с ним? Увезли куда-то? И так срочно, что не дали времени забежать ко мне и попрощаться?..
Единственное хорошее, что случилось в этот день – письмо от Лоськи. Оно было адресовано всем, а пришло на адрес Ступовых.
Я зашла к Евгению Ивановичу под вечер, он сразу помахал письмом. Лоська крупно, коряво, но без ошибок писал, что отец еще в больнице, но через неделю обещают выписать. И тогда они, скорее всего, втроем вернутся домой. Потому что “дело решается хорошо”.
Я подумала, что с Лоськой мы можем не увидеться. Как и с Люкой, кстати… А может, это и к лучшему? Лишние прощания – лишние слезы… Я покусала губу и рассказала Евгению Ивановичу про близкий отъезд. Он завздыхал:
– Да… жаль. Вот оно как… Ну, а с другой стороны конечно. Питер есть Питер, мечта многих… Хотя вначале поскучаешь без друзей-то, а?
Мне захотелось тихонько заскулить. И я бодро сказала:
– Что поделаешь, судьба. Или, выражаясь по-философски, карма…
– Оно так. Всю жизнь на одном месте не проживешь… Зайдешь попрощаться-то?
– Конечно!
…Мама, когда пришла с работы, сказала, что звонила дяде Косте, и он одобрил план моего скорого приезда.
– Скажи, ты решила твердо?
– Да!
“Да! Да!! Да!!! Сколько можно спрашивать?”
– Тогда я завтра попытаюсь заказать билет! С этим сейчас не просто… Скажи честно, ты не боишься лететь?
Я летала самолетом только один раз, на юг, в дошкольные времена, и плохо это запомнила. Спала почти всю дорогу. Теперь я прислушалась к себе и поняла, что не боюсь, хотя сообщениями о бьющихся самолетах были полны теленовости. Пронесет!.. Ну а если не пронесет, то… Интересно, что сама опасность разбиться меня не пугала вовсе. Если я и опасалась, то лишь чувства падения, пока не грохнулись о землю…
Странно, что и мама не боялась за меня. Или, может быть, боялась, но не так сильно, как “отпускать девочку одну в поезде, неизвестно с кем…”
Ночью мне, конечно же, приснилось, что я в самолете и у него отвалились крылья. И он развалился пополам. Но это вовсе не страшно! Я прыгаю в пролом навстречу ветру, упругий воздух подхватывает меня. Дергаю на груди кольцо и на этот раз оно послушно вытягивает наружу маленький вытяжной парашют. А он выхватывает из ранца и раскрывает надо мной белый купол. И я плыву, плыву…
Наутро я дала себе клятву, что никуда не пойду и посвящу весь день сборам в дорогу.
Я нарушила клятву только один раз: сбегала на ближнюю почту и постаралась дозвониться в Яхтинск по автомату. Но механический голос мне сообщил, что линия перегружена. Ладно! В конце концов, куда он, Пашка Капитанов, денется? Можно будет позвонить из Питера. Если не сразу, то когда он вернется из экспедиции…
До вечера я возилась с вещами: разбирала, рассматривала, откладывала. Ужас, сколько барахла накапливается у человека, когда он всю жизнь живет в одном городе! А ведь взять-то надо было один небольшой чемодан…
Мама вечером сказала, что с заказом билета особых проблем нет, но надо найти знакомого попутчика, который согласился бы взять с собой “ребенка”. Оказалось, что беспаспортных детей (даже таких длинных) одних в самолет не пускают.
– К счастью, у нас в конторе есть менеджер Василий Григорьевич, который на той неделе как раз собирается в Петербург. Да ты его знаешь, с бородкой и в очках…
Я не помнила Василия Григорьевича с бородкой, но какая разница!
