Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Снег шёл хлопьями, скрывая всё, что находится дальше, чем в паре метров от взгляда. Далекий токоток поезда смолк — и нависла тишина. Совсем непохоже было, что они в городе, где ждёт их бабушка Василиса Гордеевна.
— Где это мы? — спросил Ваня, вглядываясь в белое марево.
Шишок надел на себя балалайку, отряхнулся от снега и сказал:
— Пойдём в Бураново…
— Куда?!
— Куда–куда — в Бураново. Что матерь твоя сказала, помнишь? Дескать, там должон быть мел…
И Шишок уже лез через рельсы, а Ваня с Перкуном за ним.
— Но там же нет ничего, снесли Бураново‑то, сам знаешь…
— Значит, что‑то есть, коль есть опасность… Опасно там, Валентина сказала.
От рельсов шла дорога, занесённая снегом. А по краям её угадывался заснеженный лес.
— Да зачем нам в это Бураново? Может, лучше домой? — сипел Перкун, хлопая крыльями, пытаясь разогнать снежный пух.
— Сколь времени провожжались — и придём без мела?! Стыдоба! Нет, Шишок с пустыми руками не вертается. И что ж — нехай сносят, что ли, избу? В этажи жить пойдём?.. Гибель там для нас, Перо… Надо идти в Бураново. Хоть весь снег перероем — а найдём мел! Ежели он там…
Скоро снежные пряди поредели — и немного развиднелось. Громадные ели стояли с уныло опущенными ветвями, снежище придавил их, некоторые ветви склонились до самой земли, макушки деток–елей понагнулись.
— Шишок, а… разве она простая? — тихо, как идет снег, спросил Ваня. — Раиса Гордеевна сказала, что она — красотой в мать, Василису Гордеевну, а простотой — в отца…
Шишок стряхнул с лохматой башки снежную паутину, дернул плечом, так что струны звякнули, и сказал:
— Девчонкой была проста, всему верила, дурного не замечала. Да жизнь такая, хозяин, ровно горячая сковорода… Вишь, пришлось ужиком завертеться… Теперь её на мякине не проведёшь!..
— А ты… почему Ворона Вороновича не наказал? Ты ведь сильно могучий богатырь, Шишок, а он кто?.. Или… не рассердился как следует?
Шишок вздохнул:
— Как не рассердился! Осерчал так, что до сих пор сердце, как кувалда бьёт… Можно было, конечно, устроить хорошую потасовку, ох, руки‑то чесались!.. Полетел бы у меня этот Ворон Воронович в одну сторону, а его товарищи–охранники — прямиком в ларец… Остался бы Ворон в своём подземном нефтяном озере на веки вечные, да… Да что бы это изменило, хозяин? Не тот, так другой… Да и… Вишь, больно уж ей хотелось корону эту получить… Заплатила, гуторит, дорогую цену… Ещё какую дорогую‑то! Пускай потешится… Не знаю только, надолго ли её хватит… Цацка ведь эта корона, обыкновенная игрушка… Но зачем нам лезть, в чужие дела мешаться? Не видать нам Валентины как своих ушей, хозяин… Не вернётся она.
Ваня опустил голову — он и сам это прекрасно понял вчера.
— Да и… с Василисой Гордеевной — нашла у них коса на камень.
Шишок скинул промокшие кеды, и так, босиком, побежал мохнатыми лапами по снежной целине, оставляя странные, то ли человечьи, то ли звериные следы. Перкун за ним — и следы у него были обычные, птичьи… Ваня вприскочку побежал следом — за ним оставались следы больничных ботинок.
— Ох, хозяин, хорошо! — заорал Шишок, цапнул снегу, затолкал в рот, проглотил и облизнулся. А потом состряпал знатный снежок — и запустил им в мальчика, прямо в лоб ведь угодил!
— Ах, ты так! — крикнул Ваня, слепил ответный снежок — кинул в Шишка, а попал петуху в клюв. Насадился снежок на острие — не даёт Перкуну клюва открыть. Вот ведь угораздило! Перкун с трудом разлепил клюв, снежок сожрал, закудахтал — и корявым снежком в Ваню. А Шишок — опять в петуха, а тот — в Шишка, а Ваня — куда попало. Запуляли друг друга снегом‑то! Потом повалились в придорожный сугроб — и кучу малу устроили. А до Буранова‑то идти ещё и идти…
Встали и пошли. И опять замела метелица, завьюжило, запружило…
— Шишок, уж не лешаки ли опять балуют? — спрашивает Ваня и с надеждой говорит: — Может, снова Березайку повстречаем?
— Какие тебе лешаки! Они уж в сон провалились… И Березай тоже, спит под боком у Додолы, десятый сон досматривает. Нас, может, и видит… Я‑то, когда в подполе сижу, тоже, по правде говоря, сплю уж в это время… Снежок выпал — всё! Давно снега-то не нюхал — с самой войны… Ох, хорошо! — Шишок потянул носом заснеженный воздух.
А вьюжливый снег глаза залепляет, засыпает путников, заметуха с ног пытается сбить. Буран…
— Мёрзлой роже — да метель в глаза! — кричит Шишок и показывает какую‑то тропу, уводящую прочь от дороги, нам, дескать, туда. И внутри леса, в серёдке, вроде потише стало. Хотя теперь деревья стряхивали на головы да за шиворот снежные излишки. И сквозь волнистые сугробы тяжеловато было пробиваться.
Вдруг среди елей в завьюженном воздухе мелькнул далёкий огонёк.
— Неужто дом?! — воскликнул Шишок и бегом побежал, да упал. Вскочил и, заплетаясь мохнатыми лапами в снегу, опять вперед! Ваня — за ним. А Перкун поднялся в воздух и через головы мальчика и Шишка — к желанному огоньку.
И первым ворвался на поляну, где под косо летящим снегом горел громадный костёр. А у костра — никого. Ваня с Шишком одновременно выбежали на простор. Шишок сделал знак рукой, дескать, погодите–ко! Стал принюхиваться да приглядываться. Но в снежной закрути разве что углядишь–унюхаешь?! Пооборачивались ещё — нет никого, а костёр горит… Что за дела?! Пожали плечами и, делать нечего, пошли к большому огню, стали покрасневшие руки греть да озябшие бока языкам пламени подставлять — нехай лижет.
И вот метель куда‑то в сторону ушла, снежок стал падать по нитке, да всё реже–реже… И уже обозначился лес вокруг поляны… И вдруг Ваня услышал какой‑то странный звук: фр–р–р… Что это? Шишок тоже насторожился. И опять: фр–р–р… И вдруг видит Ваня, какая‑то фигура вышла из белого леса и к костру идёт… Странная фигура, кроплённая снегом… Да это мальчик ведёт белую лошадь под уздцы! Одет мальчик вовсе не по сезону, совсем как‑то по–летнему…
Это… да это, с ужасом узнал Ваня, — Соловейко! Вскочил на ноги! И Шишок вскочил! Перкун нахохлился. И увидели они, что ещё две фигуры вышли из леса и с разных сторон подходят к костру. Большак и Алёнка… И тоже совсем не по–зимнему одеты, совсем так же, как в последний раз, когда он их видел. Братья–разбойники! Ваня зажмурился и открыл глаза: ничего, теперь‑то он не один…
Соловейко подошёл к костру первым, а на троицу и не глядит, вроде не замечает. Присел на корточки и принялся лошади ноги связывать — треножить, чтоб не ушла. А Лыска от снега отфыркивается: фр–р–р. Поднялся в рост — и поглядел насмешливо на Ваню, а в руке сдвоенная верёвка… Большак, подойдя к костру, с ходу стал говорить:
— Мы за так никого к своему огню не пускаем… Придётся платить за чужое тепло… Гости незваные, гости нежданные…
Шишок почему‑то не отвечал. Ваня глянул на него — и увидел в его лице немой вопрос, как будто Шишок не знал, что говорить и что делать… Да уж не боится ли он? Такого с домовиком сроду не бывало. Кто же эти разбойники?!
Алёнка, подойдя к ним, ни слова не говоря и ни на кого не глядя, подставила огню измёрзшие руки. Ваня глянул: ноги у неё теперь были не босые, но, как у Большака же, в разнопарой обуви. Левая нога — в суконной боте, правая — в балетной туфельке. Ваня невольно перевел взгляд на Соловейкины ноги, этот был обут так: одна нога — в детской калоше, другая — в мужском башмаке. Алёнка свою правую ногу без чулка и в туфельке с оборванными завязками чуть не в огонь совала. Вся она, в своей летней линялой юбке и сатиновой кофте с горохами, дрожмя дрожала. А Соловейко в латаной-перелатаной рубахе из мешковины — хоть бы хны. Ваня тут вспомнил, что на нём надета сменная Соловейкина рубашка — наверное, их всего‑то у него было две, и Алёнка вторую ему, Ване, отдала. Но рубаху он снимать не стал, а снял пальтишко — и накинул Алёнке на плечи. Она поглядела мимо него благодарно, и синие губы прошептали: «Спасибо, Иванушка».
— Иванушка! — закричал тут Соловейко, чуть не плача. — Опять! — сдёрнул с неё пальто, кинул в снег, подбежал сзади и в мгновение ока набросил удавку ему на шею. Ваня только глаза выпучил. Но он нисколько не боялся, думал, Шишок сейчас живо разделается с мальчишкой, но дело обернулось по-другому…
Шишок, видать, никак не ждал нападения. Или, может, противник, на сей раз, попался равный?.. Прошла, по ощущению Вани, вечность — а удавка по–прежнему сдавливала шею, так что уж невмочь стало… Большак стоял за Ваниной спиной, рядом с Соловейкой, и крепко держал его вывернутые назад руки, и Алёнка, через силу оторвавшись от огня, тоже ушла за его спину. Перед глазами были Шишок с Перкуном, они, набычившись, стояли плечом к крылу. А позади них попрыгивала по колено в снегу стреноженная лошадь. Ваня услышал, как Шишок шепнул петуху: «Хоть бы ты закукарекал!», а тот просипел: «Не время сейчас…». Разбойники, конечно, тоже услышали, потому что Большак захохотал.
