Леонид Пантелеев - Часы
Напялил гражданин Кудеяр шапку, поклонился начальнику, всхлипнул и вышел из комнаты.
А Петька серьезный стоит и смотрит обиженно. Оскорблен ужасно. Молчит.
— Прости, — говорит начальник, — ошибка вышла, наглая клевета. Товарищ Ткаченко, отведи его снова в приют Клары Цеткин. Не имеем мы права задерживать воспитанника ихнего.
— Ладно, — говорит кучерявый. — Это можно. Идем, шпана ненаглядная.
Вышли они из пикета. Дошли до базарной площади.
На площади кучерявый остановился и говорит:
— Иди-ка ты, — говорит, — шпана, один. Дорогу ты знаешь, не спутаешь. А в честности твоей я вчера уверился. Иди, брат… А я домой схожу. У меня жена именинница.
Повернулся кучерявый и зашагал в другую сторону.
А Петька постоял, постоял и к приюту пошел.
Базар миновал. По улице идет. И вдруг слышит — кто-то его сзади окликнул. Обернулся, видит — бежит за ним гражданин Кудеяр. Бежит и рукой машет. Стой, дескать, на минутку.
Стал Петька. Ждет. И тут начинается такая чепуха.
Подбегает Кудеяр к Петьке и бухает в ноги. Падает на колени и кричит:
— Голубь драгоценный! — кричит. — Умоляю! Отдай мои часики! Детки у меня голодные, жена больная… Век я тебе благодарен буду. Три рубля подарю. Отдай, голубь…
Засмеялся Петька, ничего не сказал, пошел. Кудеяр же с колен поднялся, за ним побежал. Петьку нагнал, за плечо хватается.
— Отдай! — кричит. — Отдай, ради бога!..
Вырвался Петька.
— Уйди! — говорит. — Отстань… Не видать тебе своих часиков, как ушей. Не получишь ты их. Понял?
Всполошился гражданин Кудеяр.
— Ах, так? — кричит. — Так? Так я на тебя жаловаться буду. Я на тебя в суд жаловаться буду… По статье закона.
— Жалуйся, — говорит Петька. — Жалуйся, пожалуйста, все равно никто не поверит тебе. Врешь, скажут, старая пьяница.
Сказал Петька и пошел не оглядываясь. И до того Петьке весело стало — смешно… На все свои горести наплевал. Идет, а ноги танцуют. Ноги идут, вытанцовывают:
— И-эх-та. Да-эх-та…
Мечтает Петька.
“Смоюсь, — мечтает. — При первом случае. Сегодня же ночью. На двор проберусь — часики выкопаю, а там через забор перемахнуть — пара пустяков… Митькой звали…”
Замечтался Петька и не заметил, как до Введенской дошел. К приюту подходя, оглянулся зачем-то. Оглянулся и видит — крадется за ним по пятам гражданин Кудеяр. Оглянулся Петька еще раз — нет Кудеяра, за угол, наверно, спрятался.
“Ах ты, — думает Петька, — старое чучело… Следишь!”
Хотел Петька еще раз оглянуться, но в это время над самой Петькиной головой загремело:
— Эй! Поберегись!
И лошадиная морда чуть не врезалась в Петькин затылок.
Петькино счастье — успел отскочить. А не то раздавил бы его своими копытами громадный битюг.
Целый обоз с дровами ехал по улице. Ломовики нахлестывали лошадей, кричали и отчаянно ругались… Телеги с дровами, громыхая, проезжали мимо Петьки.
“Куда это? — подумал Петька. — Куда это везут такую уйму дров?”
И до того любопытно ему стало, что подошел он к переднему извозчику и спросил его:
— Куда это, дяденька, везете вы столько дров?
— В приют, — ответил извозчик. — В приют Клары Цеткин.
“Здорово!” — подумал Петька. С гордостью подумал. И говорит.
— Это, — говорит, — вы нам везете! Хорошенько везите. Не растеряйте там по полешку.
Засмеялся ломовой и стал нахлестывать лошадь.
А Петька в приют пошел. Только к воротам подходит — выезжают из ворот пустые подводы. Удивился Петька.
“Неужели, — думает, — тоже дрова привезли?”
Вошел Петька во двор и глаза вытаращил.
А потом подкосились у Петьки ноги.
Весь двор был завален дровами. Огромная площадка от забора до забора была загружена березовыми, сосновыми и еловыми восьмивершковыми поленьями. Ребята с шумом укладывали дрова в поленницы, а заведующий Федор Иваныч бегал вокруг, потирал руки и кричал:
— Так! Веселей ребятки… Поднажмем, ребятки!..
Подбежал Федор Иваныч к Петьке, хлопнул Петьку по плечу.
— Так! — кричит. — Видишь?.. Сто кубов навалили. Видишь, как о вас, чертенятах, заботятся? Видишь?..
— Вижу, — сказал Петька. — Спасибочки.
И, качаясь, пошел Петька в глубь двора, к лестнице, да не дошел — упал на дрова. Заплакал.
— Ах, часики…
И больше ни слова. В слезах захлебнулся.
Сидит Петька, плачет. Льются слезы рекой. Не унять. Подбегает черняненький. Наклонился над Петькой.
— Что ты? — спрашивает. — Кто тебя? По какой причине плачешь?
Встал Петька, посмотрел чернявенькому в лицо и сквозь зубы:
— Пошел к черту!
Поднялся Петька, за перила держась, по лестнице. В коридоре сел на окно. Сидит и думает.
“Что, думает, — теперь делать? Бежать? Обидно…”
Грустно Петьке. Сидит Петька на окне и в окно глядит. А тут кончили ребята складывать дрова, мимо бегут. Чернявенький пробежал, остановился. Подошел к Петьке, руку на плечо ему положил.
— Что? — говорит. — Что, брат, с тобой происходит? Грустишь ты? Да? Хочешь, я тебе книжку дам почитать?
— Нет, — говорит Петька. — Не хочу! Уйди ты, за ради бога!
Говорит чернявенький:
— Книжку если читать, то не так грустно. Я тебе непременно дам книжку. Ты “Нос” Гоголя читал?
Разозлился Петька.
— Никаких, — говорит, — носов не читал и читать не желаю. Уйди!
А тут другие ребята подошли, обступили окно, где Петька сидел. Слушают. Чернявенький и говорит:
— Посмотрю я на тебя… Ну и поразительный же ты тип!..
— Что??!
Вскочил Петька с окна. Горькая обида взяла Петьку за самое сердце.
— Что? — говорит. — Повтори! Как ты сказал? Паразительный? Это я паразительный! Сам ты паразит! Я тебе за такие слова — знаешь? — зубы посчитаю.
Сжал Петька кулак, замахнулся. Улыбается чернявенький и говорит:
— Напрасно, — говорит, — замахиваешься. Драться я с тобой все равно не буду.
— Ага! — закричал Петька. — Боишься!
— Да, — говорит чернявенький, — боюсь. Я, — говорит, — принципиально боюсь.
Замахнулся Петька еще раз, да опустил руку — не посмел почему-то ударить. Опустил руку и пошел качаясь. А сзади ребята хохочут, и больше всех одноглазый Пятаков хохочет…
Заплакал тут Петька от горькой обиды и пошел куда глаза глядят. Где-то под лестницей забился в угол — до вечера просидел. Даже к обеду не вышел.
Только к чаю вечернему в столовую заявился. Выпил чай свой, хлеба сожрал полфунта и спать пошел.
…Приснился Петьке сон. Сидит будто Петька на хавыре у бабки Феклы и мясо ест. Свинину. Пихает Петька свинину в рот громадными кусками, давится, глотает, а жир по подбородку течет и за рубаху стекает. А бабка Фекла еще на тарелку накладывает.
— Iшь, — говорит, — Iшь, дурница, як може швидче…
Опомниться Петька не успел — подставляет бабка Фекла плошку с пампушками. Петька пампушки глотает, молоком запивает. А сам думает: “На сколько же это я наел?”
Стал считать, а бабка Фекла за него отвечает:
— Наел ты, — отвечает, — ровно на три рубля с лишним. Полагается мне с тебя получить…
Встает Петька и говорит:
— Бей меня, бабка Фекла. Нет у меня, бабка Фекла, денег. Нет у меня ни гроша.
— Зато, — говорит бабка Фекла, — у тебя часы есть… Гони часы в уплату долга.
Сунул Петька руку в карман — вытаскивает оттуда пачку денег. Одни червонцы вытаскивает. Штук сто. Дает Петька бабке Фекле штуки четыре.
— На, — говорит, — бабка Фекла… Получи.
Кланяется бабка Фекла в ноги. Благодарит Петьку за такую щедрость. А тут входят откуда-то кордонские ребята. Митька Ежик входит, Васька Протопоп, Козырь, Мичман… И все кланяются в ноги, и всем дает Петька по червонцу. А сам влезает на стул и кричит:
— Пойте! — кричит. — Пойте, задрыги, “Гоп со смыком”!..
Вдруг откуда-то кучерявый выскакивает. Выскочил, папкой махнул.
— А ну, беги! — кричит.
Страшно стало Петьке — побежал.
На улицу выскочил и бежит. А бежать сапоги мешают. Тяжелые на ногах полсапожки. Споткнулся Петька на каком-то углу и упал в канаву. В канаву упал — проснулся.
Весь в поту. Одеяло на пол сползло, разметались подушки. Жарко Петьке — дышать невозможно. А в окно луна смотрит. А рядом ребята храпят. Чернявенький рядом храпит. И над самой Петькиной головой вентилятор: ж-ж-ж-жу!.. Ж-ж-ж-жу!..
Поднял Петька одеяло, лежит, а спать не может. Страшная давит Петьку тоска.
Думает Петька о разных вещах, но больше всего о воле. Вольную жизнь вспоминает, горюет… А вентилятор все: ж-ж-ж-жу! Ж-ж-ж-жу!
Спать мешает Петьке.
Вот где-то вдали за окном паровоз загудел. Встрепенулся Петька.
“Ох, — думает, — хорошо сейчас на вокзале. На вокзале сейчас поезд московский встречают. Ребята наши все, поди, там. Карманы, поди, чистят у публики… Весело! А здесь лежи, как дурак, на простыночках…”
Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько.
“И как это, — думает, — могут люди терпеть? Ведь живут же… И убегать не думают… Даже в лапту играют!”
