Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 63 (сборник)
Никита встал на камень посуше и растерянно огляделся. Вдруг почудилось, что это корявое сплетение стволов, обглоданных течением, камнями, временем, сейчас свалится прямо на него!
Он закричал, попытался вскарабкаться по стволу, скользя и ломая ногти. Сорвался, перемазавшись квелой, разложившейся корой. Вскочил, вцепился было в ветки, как в прутья решетки, тряхнул изо всей силы – но тут же отпрянул, испугавшись, что это жуткое сооружение и впрямь рухнет и придавит его.
И тут раздался голос сверху:
– Э-ге-гей! Ни-ки-та!
Вальтер вернулся. Вернулся!
– Я здесь! – сипло выкрикнул Никита.
– Вылезай быстро!
– Не могу! Скользко, гладко, не за что уцепиться.
– Кой амбан[28] нес тебя на эту гору? – возмущенно завопил Вальтер.
– Не знаю, – честно ответил Никита. – Я хотел вас быстрей догнать… а потом мне что-то показалось, и я поскользнулся…
– Что тебе показалось? – рявкнул Вальтер.
– Тот черный шаман рядом с вами… и тень без головы!
– Какая еще тень без головы? – изумился Вальтер.
– Ну, я вам забыл рассказать… – промямлил Никита. – Там, еще дома, у этого шамана, который ломился ко мне в дверь, – у него тень была без головы. А еще раньше я в окошко видел человека, который бежал… и у него тоже тень была без головы.
– Слушай, – каким-то странным тоном спросил Вальтер. Голос его звучал гулко, как в трубе. – А ты сам как – с головой? Может, она у тебя отвалилась, пока ты падал? Ты о чем вообще говоришь?! Какая еще тень без головы?! Ты лучше думай, как выбираться из этого колодца будешь?
– Не знаю, – растерянно промямлил Никита. – Может, у вас веревка есть?
– Веревку тебе? – крикнул Вальтер сердито. – Ремня тебе, а не веревку. Нет у меня веревки! Надо к машине вернуться, чтобы ее принести!
– Вы сейчас к машине пойдете? – затаив дыхание, спросил Никита.
– А что делать?! – зло ответил Вальтер. – Эх, все мои планы псу под хвост!.. Опять к избушке, опять сюда… Стемнеет. Найду ли я ночью Омиа-мони?..
Никиту пробрала дрожь. А если сейчас Вальтер скажет, что придется сидеть тут до завтра?
А ведь придется. Даже если Вальтер так не скажет…
– Нет, – хрипло крикнул он, – идите сначала к дереву! Спросите про маму! Потом… потом за веревкой. Я подожду.
– Сдурел? – сердито спросил Вальтер. – Как я тебя тут брошу? Замерзнешь!
– Не замерзну. У меня куртка есть.
– Ну, в общем-то, ты вполне можешь развести костер, – задумчиво проговорил Вальтер. – Сушняка я тебе наберу. И зажигалку брошу.
– Да у меня спички в кармане! – похвастался Никита. – Я нечаянно прихватил из дому.
– Повезло, – буркнул Вальтер. – А ты правда сумеешь развести костер?
– Конечно! – храбро вопил Никита. – Я сумею! Не волнуйтесь! Со мной ничего не случится! Главное – про маму узнать!
Вальтер помолчал, потом неохотно сказал:
– Ладно, посторонись, чтобы я тебя сушняком не зашиб.
Вскоре вниз полетели охапки сухой травы, мелко наломанные ветки. Упала сухая суковатая дубинка, от которой Никита еле успел увернуться.
Потом сверху снова раздался голос Вальтера:
– Слушай… это плохая идея была, про костер. Лучше его не разводи, обожжешься весь, там слишком мало места! Потерпи как-нибудь. Но я буду бегом бежать, чтобы скорей вернуться! Сейчас я тебе сброшу свою куртку, завернув в нее всю еду и термос. Держи! Будешь есть, пить – не замерзнешь!
– А вы как же?! – возмущенно завопил Никита. – Вы же тоже проголодаетесь! И холодно будет без куртки!
– Да ты смеешься, что ли? – сердито спросил Вальтер. – Я сейчас буду бежать как марафонец, понял? И не до еды мне! Ну ладно. Я пошел. В смысле побежал. Держись, Никита. Я вернусь!
– Хорошо! – крикнул Никита, дав изрядного петуха.
Голос сорвался.
Ему страшно хотелось выкрикнуть: «Не уходите!»
* * *Комель[29] одного ствола выступал из-под нагромождения остальных, и Никита устало опустился на это более чем неудобное сиденье. Зажмурился, чувствуя, что больше всего на свете ему хочется сейчас уснуть, чтобы проснуться дома.
И чтоб никакая нечистая сила больше его не морочила!
Но ведь тогда он ничего не узнает. Ни про маму. Ни того, чего хотели от него домовой и дзё комо…
Эх, если бы выбраться отсюда!
Но как?
Ему хотелось что-то делать. Стоило представить, что придется провести здесь в бессмысленном безделье много часов, как к глазам подкатывали слезы.
На сырой гальке валялась куртка Вальтера. Никита подобрал ее, развернул, посмотрел на аккуратно завернутые продукты, термос. О еде даже думать было тошно. Но продукты все-таки лучше сложить в мешок.
Развязал его, вытащил оттуда свою куртку – и чуть не заорал с перепугу, наткнувшись на эту дурацкую медвежью лапу, о которой совершенно забыл. Собрал в мешок продукты, надел куртку, энцефалитку подложил под себя, а сверху накрылся курткой Вальтера.
Сидеть просто так было невыносимо. И эта сырость пробирала до костей! А что, если все же развести хотя бы маленький костерочек?
Ну просто чтобы воздух нагреть?
Он свернул сухую траву жгутом. Почему Сиулиэ называла эту штуку богдо?
Да какая разница?!
Чиркнул спичкой, зажег траву.
Хотя нет, Вальтер был прав, это и правда плохая идея. Дым слишком сильный и едкий, глаза ест.
Никита ткнул горящий жгут в сырую гальку, но это тоже оказалась плохая идея: дым повалил еще сильней. Он отшатнулся, наступил на что-то, чуть не упал.
Это снова оказалась дурацкая медвежья лапа! Никита пнул ее со всей злости – и снова чуть не рухнул, услышав недовольный девчоночий возглас:
– Тише, больно!
Потом послышался резкий свист – и внезапно дым словно по волшебству вытянуло наружу.
Никита протер глаза.
Медвежья лапа исчезла. Перед ним стояла… смуглая девчонка с короткими коричневыми кудряшками, одетая в коричневый нанайский амири – халат с желтым орнаментом по подолу, – обутая в мягкие торбаса.
Сиулиэ?!
– Бачигоапу, лоча! – буркнула она, не слишком-то приветливо блеснув узкими черными глазами. – Здравствуй, русский. Хочешь отсюда выбраться?
– Ка-ак… ка-ак… – заикнулся ошеломленный Никита.
– Как выбраться? – переспросила Сиулиэ. – Агди сиварина найдем, он выведет.
– Н-нет, я хотел спросить, ка-ак… ка-ак ты здесь ока-азалась, – продолжал заикаться Никита.
– Так ты ж сам меня с собой прихватил, – пожала плечами Сиулиэ. – Спасибо, что подобрал, в мешок свой положил, а то бы я тебя не скоро догнала.
– Медвежья лапа… – пробормотал Никита. – Медвежья лапа!
– Ишь ты! – усмехнулась Сиулиэ. – Не такой уж ты дулу-дулу! Умеешь думать, когда хочешь!
– Ты кто такая? – резко спросил Никита. – Кто ты?!
Сиулиэ смотрела задумчиво:
– Как сказать – не знаю… У тебя русский крестик на шее висит – он как называется?
– Оберег, – подумав, вспомнил Никита. – Талисман.
– Вот и я твой оберег, – кивнула Сиулиэ. – Твой талисман. Сиулиэ – такое мое имя. Здесь, в тайге, в нашей земле, твой русский крестик не справится. Ему помогать надо. Для этого у тебя есть я. Нас много – разных сиулиэ! Оберегаем человека, только от смерти спасти не в силах. Тут уж ему самому придется справляться.
– Ты… сидела в медвежьей лапе?.. – спросил Никита недоверчиво.
Сиулиэ развела руками:
– Лучше не спрашивай, лоча. Я не смогу объяснить… Это еще с тех времен ведется, когда медведь, человек, ворон, заяц, орел, волк, деревья, трава – все братьями были. Друг другу на помощь приходили. Потом враждовать стали… Но старинное волшебство, которое человеку даровали Эндури-Ама, бог-отец, и другие великие божества, сохранилось. Однако открывается оно не всякому…
– А почему мне открылось? – затаив дыхание спросил Никита.
– Потом узнаешь, – лукаво улыбнулась Сиулиэ. – Мне говорить не велено.
– Кем не велено? – настаивал Никита.
– И этого говорить не велено! – засмеялась Сиулиэ.
– Я не пойму… – пробормотал Никита. – Ты вышла из медвежьей лапы, а разговариваешь как нормальная девчонка! Как будто ты в одном классе со мной учишься. А ты же на самом деле древняя, ты небось даже телевизор никогда не смотрела… ты должна говорить на этом… как его… древненанайском языке!
– На каком языке?! – Узкие глаза Сиулиэ от удивления стали круглыми.
Никита только плечами пожал.
– Я говорю на том языке и так, чтобы ты меня понимал, – объяснила Сиулиэ. – Я говорю так, как говорил бы твой русский друг, лоча анда!
– А если бы я был древний старик, значит, ты была бы бабушкой и говорила как говорят старушки? – недоверчиво спросил Никита.
Сиулиэ хохотала так долго, что он даже обиделся. Отвернулся, нахмурился.
– Сиулиэ – всегда или мальчики, или девочки, мы стариками быть не можем, не умеем, – наконец сказала она. – Но уж конечно рядом с почтенным человеком я бы так не смеялась!
Никита сердито фыркнул:
– Смех без причины – признак дурачины!
