Эстер Форбс - Джонни Тремейн
Он был без шляпы, и на его светлых густых волосах белела широкая повязка. Пуля поцарапала ему голову.
Джонни подошёл к нему и протянул список, который успел составить ночью в Чарлстоне. Доктор пробежал его глазами, кивнул и спрятал бумажку в карман. Он слишком устал, чтобы говорить, но один вопрос Джонни всё же решился ему задать:
— Доктор Уоррен… когда наши, которые были в Лексингтоне, стояли здесь… а англичане вон там выстрелили по ним… я знаю, кто был тогда убит, поимённо. Но когда англичане вернулись из Конкорда и бои продолжались всю дорогу от Чарлстона и наши преследовали их… кого тогда убили?
— Ты, верно, разыскиваешь Рэба?
— Да, я должен его найти. Я ни от кого не могу добиться толка.
— Ну так слушай, Джонни, — несмотря на свою усталость, на то, что он всё это время видел только кровь и страдания, доктор как можно мягче возвестил печальную весть. — Рэб стоял здесь… вот примерно где мы сейчас стоим. Он не двинулся после того, как майор Питкерн приказал им разойтись, он продолжал стоять… вместе с другими… с мушкетом в руках.
Джонни представил его себе, как живого: Рэб, стоящий без боязни, в сероватом предрассветном холодке, с мушкетом в руках, и тот особый, ему одному свойственный взгляд — внезапной ярости.
— А после? Рэб пошёл за ними, за англичанами, в Чарлстон?
— Нет. Первый залп его ранил. Он получил тяжёлое ранение.
— Очень тяжёлое, вы хотите сказать?
— Да, очень.
— Понимаю.
Но Джонни ничего не понимал. Чёрная пелена вдруг закрыла свежий весенний мир; в этом мраке он различал только Рэба, гордо закинувшего голову, расправившего плечи, не ведающего страха.
— Где?.. — спросил он.
— Его отнесли в таверну Бакмана. Я был у него вчера. Я и сейчас как раз собирался к нему. Но… не жди многого…
— Я не жду.
— Рэб вёл себя как настоящий мужчина. Смотри же, будь умницей и ты.
— Хорошо.
Это доктор предупреждал его, чтобы он не плакал и вообще не распускался. От него требовалось спокойствие.
4
Доктор Уоррен свистнул своей кобылке, и она пошла за ним, как собака. Джонни вошёл в таверну вслед за Уорреном. Справа находился пивной зал, он был переполнен. Джонни краем уха услышал те же разговоры, какие велись в той таверне, где он покупал себе еду. Неужели они все были героями? Или они только болтали, а ничего не делали? Рэб мало говорил, а сделал всё, что можно только потребовать от мужчины.
Юношу снесли в заднюю комнату на втором этаже… Он был не в постели, а в кресле, обложенный подушками. Женщина, работавшая в гостинице, сидела рядом и молча вязала. Когда появились Джонни и доктор, она, ни слова не говоря, встала и вышла из комнаты.
Джонни боялся, что Рэб будет мучиться, кричать и метаться, как те раненые, которых он видел; боялся, что в такой непосредственной близости к смерти ему изменит свойственное ему хладнокровие и чувство собственного достоинства. За полтора года совместной жизни с Рэбом он так его и не узнал как следует, как знал он, например, ненавистного ему Дава.
Но Рэб казался почти таким, как всегда.
Лицо его было бледное, но не измождённое. Глаза очень тёмные и широко открыты. Рэб улыбнулся:
— Выбрался благополучно?
— Да.
— Как там в Бостоне?
— Англичане злятся, что мы их побили.
В углу рта показалась струйка крови. Рэб вытер её. За эти несколько часов руки его сделались белыми, слабыми, тонкими. Он повернулся, и дневной свет вдруг озарил его лицо. Джонни увидел, что оно стало почти прозрачным. Сиреневые тени окружали глаза.
— Я тут много чего передумал, — выговорил Рэб наконец. — Вот так, валяясь. Помнишь торговку, которая потеряла свинью? Её звали Мирра, и она умела всякие штуки… а когда я поднял голову, увидел тебя — ты стоял, как воришка, держа руку в кармане, помнишь?
— Помню.
Рэб откинулся, закрыв глаза, и погрузился в воспоминания, которые к Джонни уже отношения не имели. Детство в Лексингтоне, значительные и незначительные эпизоды вперемежку. Любимая собака. Смерть отца. Первый день в школе. Первый день занятий в отряде народного ополчения. Вдруг он заметался и произнёс:
— Полковник Несбит… помнишь? И он мне сказал: «Поди купи себе детское ружьё, мальчик». Ну что ж, можно было бы и с детским, оказывается…
Доктор Уоррен намочил тряпочку в тазу и вытер кровь с губ Рэба.
— Вон мой мушкет — вон там. Он получше тех, что у них. Я всё беспокоился, как бы не очутиться перед ними без порядочного ружья. Достал-таки!
Это он, видно, благодарил Джонни за ружьё.
— Но так мне и не пришлось из него выстрелить. — Эта мысль его мучила. — Они стреляли первые.
Кровь вдруг хлынула мощной струёй. Доктор Уоррен наклонился над раненым, придерживая его за плечи. Джонни в отчаянии зашагал по комнате. Он выглянул в окно. Схватил в руки оловянный подсвечник, машинально перевернул его и посмотрел клеймо. До ушей его донёсся голос Уоррена, говоривший:
— Спокойно, мальчик.
Потом, после паузы:
— Так легче?
— Так… легче, — прошептал Рэб.
И через минуту — самым обыкновенным голосом:
— Джонни.
Джонни подошёл к креслу, сел на пол подле него и положил свои руки поверх тонких рук своего друга.
— Да, Рэб?
— Возьми себе мой мушкет. Мне приятно, понимаешь, думать, что он будет действовать дальше. Я сделал новое ложе и переменил угол огнива. Посмотри на кремень. Тот был слишком гладок. Я сделал насечки.
— Я буду хорошо с ним обращаться.
— Ещё одна услуга.
— Говори!
— Сходи на мызу Силсби. Посмотри, не вернулись ли женщины из убежища. Деда застанешь… он сказал, что не пойдёт прятаться, что пересидит их в кресле.
— Хорошо.
Рэб улыбнулся. Всё, что он так ни разу и не выразил словами, было в этой улыбке.
Но, выходя, Джонни увидел, как доктор Уоррен опять наклонился к нему.
— А так? Лучше?
— Да… лучше.
5
На мызе Силсби никого не было — ни женщин, ни детей, ни животных; только два телёнка, недавно отнятые от матери, паслись на выгоне. Когда раздался звук тревоги, их, верно, не удалось поймать и посадить в телегу, вот они и остались. Джонни заглянул в пустой сарай. Бродили куры. Эти долго могли ещё жить, питаясь просыпанным овсом и рожью. Две собаки подошли к нему и стали жаловаться, что их никто не кормит.
— Я вас знаю, — сказал Джонни. — Вас, конечно, взяли с собой, а вы дали стрекача — и сюда. Верно, ребята?
Кот следовал за ним по пятам. Это был большой рыжий кот; Джонни знал, что он любимец деда. Кот мяукал и тёрся о ноги Джонни. Джонни взял его на руки.
— Конечно, разве ты станешь ловить мышей в сарае, как другие кошки! — сказал он.
А сам подумал: как это получилось, что дед, раз уж он не захотел прятаться с остальными, не покормил животных. Джонни вошёл в старый дом. Двери не были заперты. Кот, уверенный, что теперь-то уж ему сервируют еду со всем изяществом, к которому он привык, стал перебирать лапами, и от предвкушения мурлыканье его сделалось густым и нежным.
— Дед! — крикнул Джонни.
Никто не отвечал, а красное кресло, в котором дед обычно сидел с тех пор, как с ногой у него сделалось хуже, пустовало. Джонни сходил в кладовую и достал кислого молока и хлеба для животных. Он был рад этой небольшой заботе. Она спасала его от необходимости думать. Кота он покормил на кухне. Миску с едой для собак вынес во двор. Но где же старик? Джонни вдруг осенила одна мысль, и он побежал назад в кухню и заглянул за очаг. Старого ружья там не было, рожка для пороха, с которым старик ходил воевать против испанцев, тоже не было. И дед пропал…
Джонни пошёл назад, в деревню, опустив голову, засунув руки в карманы. Странное оцепенение, и душевное и физическое, овладело им. Ноги налились свинцом. Внимание задерживалось на незначительных предметах вроде рыжего кота дедушки Силсби. Навстречу ему попалась маленькая девочка, которая нахлобучила на себя медвежью гренадерскую шапку и прыгала от радости. Он невольно запомнил номер полка на шапке. Гренадер — вероятно, убитый — принадлежал к 10-му полку.
Перед таверной Бакмана он увидел коляску доктора Уоррена. Сам доктор ждал его в дверях.
— Рэб?..
Доктор опустил глаза.
— Со временем, — сказал он, — мы научимся останавливать подобное кровотечение. Пока же мы бессильны.
Доктор Уоррен перешёл в пустую комнатку, подальше от шумной компании в пивном зале, всё ещё занятой воспеванием своих подвигов.
— Не стоит тебе ходить наверх.
Джонни кивнул. Он перенёсся в какой-то странный, одинокий мир, где всё казалось ненастоящим, даже смерть Рэба.
Служанка вошла на цыпочках. Она несла доктору поднос с едой. В полном изнеможении молодой человек упал в кресло, опустив свою русую перевязанную голову на руки.
