Мила Блинова - Большой Кыш
Кыши бросились оттаскивать Туку от дерева, но он вырвался, кинулся в свою хижинку и заперся в ней.
Королева засверкала глазами! Гром зашелся низким кашлем!
— Тука, выходи! Выходи-и-и! Если она подожжет Дуб, ты сгоришь вместе с ним! — крикнул Сяпа и заплакал.
— Не выйду! — крикнул в ответ Тука. — Я не могу бросить Мое Дерево! Дуб боится! Он весь дрожит! Он прощается со мной!
— Что он говорит? Ничего не слышно! — еле перекрикивая шум ветра, проорал в ответ Бибо. — Какой страшный голос у грома, он ужасен!
Тут из травы вынырнули Слюня с Хлюпой.
— Грому не испугать храброго Туку, — пробормотал Хлюпа. — Тука защищает друга, значит, не отступится, будет вместе с ним до конца.
Слюня бросился было к дереву, но Хлюпа схватил его за хвост:
— Стой! Сейчас опять бабахнет! Мы здесь бессильны. Помочь Туке может только очень сильное средство… Ему поможет только чудо!
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Книга мудрости
Я вернулся!
Мой Холм, мое Дерево, мой Енот, «Моя Радость»…
Где ВСЁ-ПРО-ВСЁ?
Если что, буду кусаться!
Бяке ударил в глаза яркий свет и на мгновение ослепил его. Подземный ход остался позади. Блудный кыш вернулся домой. Он остановился, поправил котомку и зашагал вверх по холму, громко декламируя свои стихи:
Желтые травы и листья,
Рябины красные кисти,
Желуди в крупной росе,
Сонный блик на воде,
Стайка ленивых бабочек,
Дом из камней и палочек,
Глянцевый жук-щелкун,
Резвый ветер-шалун,
Ягоды барбариса,
Запах дикой мелиссы,
Спелый лесной орех,
Кыша розовый мех.
Все это — мир и я.
С ним мы — одна семья.
Осень — как я и ты:
Небо, покой, цветы…
Только что над холмом отбушевала гроза. Рев стихии сменился тишиной и покоем. Все вокруг было пропитано влагой. Одни молодые деревца были повалены, другие сломаны.
Большой Кыш снял кушак, распустил его и подвязал ниткой дубки. Жадно вглядываясь в знакомые окрестности, он улыбался малейшим пустякам, неброским знакомым приметам и ощущал кончиком хвоста, что не только сам рад встрече, но и все вокруг радуется его возвращению. У кыша-одиночки сладко щемило в груди. Не сдержавшись, он вдруг широко раскинул лапы и крикнул так громко, как только смог:
— Здравствуй, Холм! Я вернулся! Ты узнал меня? Я — Бяка!
— Здравствуй… Бяка… — эхом отозвался холм.
Большой Кыш счастливо улыбнулся, резко втянул носом колкий, холодный воздух и прошептал:
— Возможно, кому-то Большая Тень покажется красивее, но лично мне, Бяке, хорошо жить именно здесь, в маленькой дубовой роще на холме Лошадиная Голова, где живут мои друзья, где растут мои деревья, где вьет гнездо моя ворона и где мой Енот бомбит «Мою Радость». Здесь все мое. И для всех здесь я — свой. И где бы я ни был, моя душа будет рваться сюда, в этот маленький мир, который радуется моим успехам и прощает огрехи, мир, за который я, Большой Кыш, навсегда в ответе.
И Бяка пошел вверх по холму, чутко прислушиваясь к голосам растений, насекомых и птиц. Он уже привык к тому, что, благодаря цветку папоротника, удивительным образом научился понимать их язык. Толстая кукушка спикировала сверху и полетела впереди Бяки, крича: «Слушайте все! Большой Кыш вернулся!» И все птицы холма отвечали ей веселым гамом. Да, кыш Бяка был достоин торжественной, радостной, дружеской встречи.
Но вот кышье братство прохладная погода загнала в хижинки. Никто из друзей не встретился Бяке на дороге. Проходя мимо Сяпиного домика, Бяка не удержался и постучал. Откровенно говоря, ему не терпелось встретиться и полобуниться со своим маленьким, по-своему отважным и, несомненно, мозговитым товарищем.
Дверца тут же отворилась, будто его ждали. На пороге стоял Ась.
— Наконец-то! Очень на дворе, а он где-то бродит. Заходи! Я тебя давно поджидаю, — улыбнулся старик.
— Ты? Меня? — удивился Бяка. — Но откуда ты знал, что я вернулся? Хотя… легко знать все наперед тому, кто ежедневно заглядывает в Книгу Мудрости.
— Что Книга! — подмигнул Бяке Ась. — Какая книга может знать жижнь лучше нас? Книга Мудрошти тут. — Он дотронулся лапой до своего лба. — Мы пишем ее сами для себя. И каждый наш поштупок предопределяет наше завтра. Вот так-то, дружок! — Ась пристально оглядел Большого Кыша и добавил: — Готовься, Бяка! Ты выдержал все ишпытания, ты даже нашел цветок папоротника, теперь тебя ждет твое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ! Я передаю тебе управление племенем. С этого дня ты — предводитель кышей Маленькой Тени. Отныне каждой осенью тебе предштоит уштраивать братьев на зимовку. И каждой весной предштоит их встречать.
— Я не могу быть Главным, — тихо сказал Бяка. — Я самый плохой.
Ась удивленно поднял брови.
— Ты же знаешь, — Большой Кыш посмотрел старику прямо в глаза, — это я разбудил Хнуся, я разрушил хижинку Туки, я выкинул Сяпину панаму, я погубил яйцо.
— Да, знаю… Но именно ты спас болотных жителей от верной гибели, а холм от оврага, сажая дубки. Ты вылечил маленькую ворону и вошпитал ее как кыша. Ты ухаживал за одиноким Енотом, ты освободил Большую Тень от длиннохвоштых.
— Да нет же… Это Сяпа, — успел вставить Бяка. (Он твердо знал: врать не очень хорошо, но если уж начал, ври до конца, а то запутаешься.)
— Надо судить о всех по справедливошти. Только глупые вороны убивают подранков. Но мы не вороны. Когда кто-либо из нас ошибется, мы не станем его заклевывать. Мы подождем. Он непременно исправитшя! Да, ты чуть было не погубил яйцо, но шделал это не нарочно. Верно?
— Что значит «чуть было»? — переспросил Бяка, но Ась оставил его вопрос без внимания. Тогда Бяка поинтересовался: — А где Сяпа? И что в его хижинке делаешь ты?
— Сяпа скоро придет. Я пока живу у него, потому что мой дом ражбил град.
— Понятно! — нахмурился Бяка. — Хнуся разбудил я, а досталось за это тебе.
— Какие счеты шреди швоих, — улыбнулся Ась, протягивая Большому Кышу Книгу Мудрости.
— Да не могу я ее взять, я и читать-то не умею, — замахал лапами тот.
— Ты прошто открой ее.
Бяка послушно открыл Книгу и оторопел — все страницы были пусты. Кыш с ужасом посмотрел на Ася.
— Где ВСЁ-ПРО-ВСЁ? — тихо спросил он, заикаясь.
— Все так, как и было. Такой передал мне Книгу старик Хих, когда я принял управление племенем. Это было много-много лет нажад. Может быть, когда-нибудь в ней что-то и было напишано, но, видно, штерлось со временем.
— Как же ты узнавал все про нас? — изумился Большой Кыш.
— Надо уметь любить. Любовь мудра, она подсказывает, где иштина.
Бяка молчал, он думал.
— Я выучусь грамоте, — пообещал он, — и сам напишу книгу про кышей. Я пока не знаю, что будет потом, но знаю, что было. Вот про это и напишу.
— Напиши, напиши! — улыбнулся Ась.
— Только ты, Ась, не болей больше. И не уходи на луну!
Ась смутился:
— Ты научилшя доброте, Большой Кыш! Но не жалей меня понапрашну. Я был болен штрахом жа Большую Тень. Но с тех пор как угрожа миновала, я опять ждоров. Прошто немножко штар.
Тут в Бякиной котомке что-то заворочалось, крышка с шумом открылась, и оттуда показалась встрепанная головенка маленького Гнусенка.
— Вы че тут, кыши, базарите? — сонно осведомился он.
— Ты откуда здесь взялся? — изумился Бяка. — В Большой Тени все с лап сбились, его обыскались, а он — тут. Отец совсем спать перестал, ищет этого оболтуса по всем углам. — Бяка слегка ущипнул кышонка. — Куда в лесу пропал, куда мои вещи из котомки дел?
— Ну, допустим, ничего особенного в ней и не было. На твой берет я себе гульсии выменял. Их один толстошлеп на лесной дорожке нашел. А чего? А ты сам? Свалился в лесу и лежит! Я испугался, решил, что ты ушел на луну. А потом вдруг тебя в поселке увидел и забрался в твою котомку. Такой отец, как ты, мне подходит больше, чем Гнус. Он трус, ты — герой!
Взрослые кыши переглянулись.
— Вот ерш ершистый! — рассмеялся Бяка.
— Еще бы, — хмыкнул малыш. — Да и вы ничего себе! Не то что мой папаша. Лучше я буду с вами дружить. Но если станете отбирать гульсии, предупреждаю: буду кусаться, — пригрозил малыш.
Ась укоризненно покачал головой, а Бяка весело расхохотался.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Бяка вернулся
Кто украсил Тукин Дуб?
Гнусенок.
Здравствуй, мое дерево!
Бр-ряка вер-рнулся!
Бяка попрощался с Асем, затолкал Гнусенка обратно в котомку и, взвалив эту ношу себе на спину, отправился через рощу в «Теплое Местечко». Влажные веточки черничных кустов больно хлестали Большого Кыша по носу и ушам, но он не замечал этого, лишь ускоряя шаг. Поднявшись на вершину холма, Бяка оглядел чернеющие стволы деревьев, почти совсем сбросившие листву, бурые, примятые дождем травы, кусты барбариса, украшенные красными ягодками, и Тукин Дуб. Ему вдруг показалось, что в золотистой кроне тукиного красавца мелькнуло что-то яркое. «На дубах яблоки не растут», — припомнил кыш и решил рассмотреть поближе, что это такое.
