Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
— Кто-то же должен работать… — истины ради заметил Петька.
Чья-то буренка отбилась от стада. Мужик вскочил, оглушительно щелкнул кнутом.
— Ган-ну!..
Щелкнул еще раз.
Коровы подняли головы, посмотрели на него. Отбившаяся буренка вернулась.
Мужик сел, достал кисет.
— Это верно. Который соображенья не имеет — пущай работает. А у которого соображение есть — гроши получит. Оно только, как слепни пойдут, одному несподручно. Но то ничего. Корова — дура. Раз, два взгрею — далече не сбежит…
Петьке расхотелось говорить с ним.
Долго молчали.
Поле вокруг пустынное — ни души. Никита поглядел на Туринку вдалеке, потом на каменистую, будто срезанную вершину Лысухи.
— Дядь, а что, правда говорят: вроде пещера есть там, возле Лысухи?.. — спросил Никита.
— Что говорят — то правду! Да только я в ей не бывал? На кой она мне, та пещера! Мне в избе просторней! — Мужик захохотал, довольный собственной шуткой. Показал желтые зубы.
— А Черная пещера там есть?
— Да они все черные! — усмехнулся мужик, смачивая слюной кромку цигарки. — А если это про змея вы, так это жил тут один, когда церквы закрывали, комсомолия в общем. Доказывал, что змея нет. Ходил, мужиков с собой брал. Лазил, мужики смотрели. Змеиная-то вроде та самая, что едва доберешься. Чуть башку не расшиб. Их там три — все облазил. Это ж Лысуха, а подальше чуть, справа вроде, там она самая и есть — змеиная гора али Черная — то все одно. Дурной народ! Есть ли он — змей, нет ли, — какое мне дело! Ты свое знай, а змею пусть свое! Есть ли он, нет ли! — повторил мужик. И вдруг разозлился: — А то ж одному — змей! Другому — уборка! Третья, вишь, сопляков кучу нарожала! Четвертой — мужика прибили! Воюй, чтоб не прибили, не лезь перед батькой в пекло! А осень пришла — хнычут! Грош нет! Тово нет! Ты мне подай, мне твоим «нетом» не пресытиться! Со всех — так со всех поровну!..
Петька с Никитой переглянулись и, пока мужик возмущался, отбежали чуть в сторону, с бугра.
— Эй ты, кулак! — крикнул Петька. — Буржуй!
— Мироед! — добавил Никита. — Жулик! Вдов грабишь! Грабитель! Убить тебя надо!
Мужик с минуту оторопело глядел на них, выронив нераскуренную цигарку, потом схватил кнут и ринулся на них с бугра. Петька с Никитой что было сил рванули метров на сто дальше. Остановились, когда мужик остановился.
— Что? — крикнул Петька. — Грабишь ведь? Вдов грабишь! Фронтовичек грабишь! Отъел рожу в тылу! Фашист!
И они стали поносить его на чем свет стоит.
Мужик пробовал напугать их щелканьем кнута, ругался благим матом, грозил пришибить, потом, разъяренный, стал бегать за ними по всему полю, кидая случайно попадавшими под руку камнями.
Путешественники ловко уворачивались от камней и продолжали свое:
— Душегуб! Выжимало! Кулак! На чужой шее ездишь!
Мужик пытался махнуть на них рукой и сесть, но тогда они подходили ближе. И до хрипоты в глотках поносили его. Он вскакивал и снова гнался. Так продолжалось около получаса.
У мужика от ярости даже слезы текли по щекам. Коровы на свободе давно разбрелись по полю, некоторые из них виднелись аж у леса.
Друзья и сами устали наконец.
— Ладно! — пообещал Петька. — Узнаем еще! Если не сбавишь плату с фронтовиков — замучаем!
И, оглядываясь на всякий случай, друзья скорым шагом направились к Туре.
А мужик как сел там, где они его оставили, так и сидел все время, пока они не скрылись в зарослях ивняка, что со всех сторон окружал пойменный луг.
Главное друзья узнали.
На подходе к Туре Петька высказал мысль, которая давно уже просилась обоим на языки, но которую оба долго не решались высказать.
— Надо наведаться в землянку… — сказал Петька.
И сразу умолкнув, они лесом, не переплывая Туры, пошли в сторону Марковых гор. Не всполошив ни одной тетерки, пробрались через болото, засели в камышах, вглядываясь в окружающее землянку разнолесье.
И чем дольше вглядывались они, тем тревожнее становилось обоим. Как будто все сохранилось в прежнем виде, а вместе с тем что-то было уже не так. Конечно, после долгого отсутствия это могло лишь показаться им… Но впечатление, что кто-то, помимо них, бывал здесь, росло от секунды к секунде.
Петька заметил примятую траву неподалеку от куста, за которым сидели они. Вгляделся.
— Что?.. — шепотом спросил Никита.
Петька показал пальцем: «Тихо!» Отполз от куста и принялся осторожно выдирать траву. На голой земле с трудом различался отпечаток мужского сапога.
— Давнишний… — сказал Никита.
Они еще раз оглядели разнолесье вокруг землянки, больше ничего подозрительного не обнаружили, но поняли, что спускаться в землянку они не будут.
И делать-то им в ней теперь было нечего…
Может, все еще бродил где-нибудь здесь одуревший от поисков несуществующего камня Проня, может, прошел охотник, может, лесничий… Тревожил другой след — тот, что видели они у выхода из землянки.
План складывается
Утят корсары забрали. Но сегодня путешественников это ни чуточку не огорчило. Их ждали иные заботы…
Петькина мать была в поле.
Стараясь делать это как можно незаметнее, приготовили и сложили в сараюшке Петькины телогрейку, ботинки, кепку. Петька залез в буфет и взял из стоявших там в два ряда четырех выпеченных матерью хлебов целую буханку. Слазил в погреб, набрал картошки, отсыпал из мешочка соли, взял из кадки несколько соленых огурцов, пяток сырых яиц из корзинки, десяток соленых рыжиков. Все это аккуратно уложили в котомку и спрятали в сараюшке, за дровами.
Затем пошли к Никите и долго играли в чижика перед домом, пока бабка Алена собиралась навестить какую-то кумушку в дальнем конце деревни.
Подходил Мишка и некоторое время подозрительно наблюдал за их игрой.
— Чего ж вы утят не идете смотреть?
— А что их смотреть, — отозвался Петька. — Завтра наша очередь — и насмотримся.
Мишка потолкался-потолкался, ничего не сказал, ушел.
Проделали в доме Никиты ту же операцию, что и в Петькиной избе.
Притащили из тайника фонарь, компас, веревку, штык, шпагат, заново оборудовали дротик. Заправили фонарь керосином и еще бутылку керосина налили про запас.
Словом, подготовились к новым испытаниям как следует. Опыт они теперь имели, и ни одна спичка не должна была намокнуть, ни одна картофелина пропасть даром. Удочки решили не брать, поскольку идти предстояло тайгой — набрали побольше картошки.
Можно бы, конечно, спуститься до Засулей или хотя бы до Гуменок по Туре, а уж оттуда пешком идти на Лысуху. Но исчезновение лодки сразу бы навело на их след.
Когда снаряжение было приготовлено, вспомнили еще о двух препятствиях. Бабка Алена, не доверяя внуку, последнее время то и дело заставляла его спать в доме. А сама спала до того чутко, что не только встать и выйти, но даже кашлянуть нельзя было тайком от нее.
Второе препятствие заключалось в слове, которое они дали Валентине Сергеевне, что ничего не предпримут без ее ведома.
Трудности эти недолго озадачивали путешественников.
Через десять минут они уже толклись в конюшне, около дядьки Филиппа.
— Дя Филипп, возьмите нас в ночное! А, дя Филипп?..
Дядька Филипп, очищая вилами лошадиные стойла, то надвигался на приятелей, то отступал от них, попыхивая толстой самокруткой из-под опущенного до кончика носа козырька, молчал.
Потом глянул одним глазом.
— А… окучивальщики?.. Нет. Раз обманули, другой раз не поверю…
— Мы больше не… — начал было заверять Никита и осекся. Они хотели как раз «да», а не «не», — они хотели сбежать ночью.
Грустные, вышли из конюшни на улицу.
И тут Никита хлопнул себя по широкому лбу, вышибая наружу очередную идею.
— Зачем бежать ночью? — спросил Никита.
— Как зачем?.. — переспросил Петька, но в следующую минуту от восторга чуть не свалил Никиту ударом кулака в плечо. Самые простые мысли всегда приходят после самых сложных.
Путешественники могли спокойно выйти из дому поутру и к тому времени, когда их хватятся, быть уже либо у подножья Лысухи, либо на Змеиной горе.
С вечера заготовили три письма. Теперь они были уже не новичками в многомиллионной армии адресатов и корреспондентов. Письма получились короткими, солидными, успокоительными.
Бабка Алена, действительно, будто чувствовала что, заставила Никиту спать дома.
Но Петька-то ночевал в сараюшке. И часа ночи ему хватило, чтобы, нагрузив на себя два мешка, две телогрейки, фонарь и прочую амуницию, вдоль Стерли оттащить все к самому водопаду.
Сердце немножко поколачивало от шорохов в тайге. Но все же Петька тщательно подвязал мешки на сосне, высоко от земли, тщательно припрятал остальной инвентарь. Бегом возвратился домой и до семи утра спал в сараюшке мертвецки, без единого сновидения.
