Ярослав Стельмах - Митьказавр из Юрковки
— Но почему же, почему?
— А потому, что в озере... — он понизил голос, — кто-то живёт!
Мы вздрогнули.
— Да, — продолжал Василий дальше. — По ночам, — правда, не часто, — воет страшно и вздыхает «о-о-о-о-ох», мороз по коже. Сам слышал. А днём не вылезает. А может, и вылезает, да никто не видел. Вон там берег травой порос, а у нас песок. В прошлом году пастухи здесь коров поили. Вдруг слышат — телёнок так жалобно мукнул. Они туда, а над телёнком только вода забурлила. И на песке следы огромных лап, как от крокодила.
— Да что ты!
— Точно! Но это ещё не всё. Пойдёмте со мной. Мы приблизились к нескольким соснам, что в этом месте росли у самой воды.
— Смотрите!
На стволах виднелись глубокие царапины, корневища двух-трёх деревьев были подрыты, чешуя от коры покрывала землю.
Онемело озирали мы эту картину.
— Вот и подумайте, кто бы это мог быть. Вы знаете что-нибудь о Лох-Несс?
— Что-то такое слышали...
— Это озеро в Шотландии. И живёт там странное огромное животное, вот примерно... Ну, да не буду делать предположений. Это ещё не доказано. Ну, а теперь прощайте, мне пора. Пока! Ещё увидимся.
Он мигом надел штаны и вытащил из-за кустов велосипед:
— У меня тренировки. По графику.
— Что ты на это скажешь? — спросил Митя, когда Василий уже исчез с глаз.
— Да кто его знает, может, это всё неправда. Как-то не верится...
— Может, и врёт, — согласился Митя. — И откуда только здесь этот янтарь? — Подбросил вверх и поймал жёлтый камень. — Как, он говорил, то озеро называется. Лос-Несс?
— Лох-Несс.
— Надо будет расспросить у кого-то из старших.
— Да. А всё-таки он неплохой хлопец.
— Кажется, да.
От озера повеяло прохладой...
В доме звенели стёкла и стаканы на печи. Фа-Диез снова вступил в поединок с тромбоном, и оглушительные звуки разлетались по селу стаями вспугнутых ворон. Если я сравниваю звуки с этой птицей, то фа-диезовские вороны были, кроме всего, очень общипанными и уродливыми. От них хотелось отмахнуться и убежать подальше.
Однако на некоторые организмы они, видимо, действовали положительно. Именно этим я объясняю рождение в Митькиной голове ещё одной идеи.
Митька возился у нашей скудной коллекции (несколько жучков и бабочек мы же словили), а я устроился на кровати, накрыв голову подушкой. Вдруг чую — её отдирают от моего уха.
Надо мной склонился Митька.
— Сергей, а если нам...
Ещё один вопль несчастного инструмента заглушил Митькины слова.
— Что нам?
— Таки поселиться возле озера и самим проследить... за этим от...
— Так тебя бабушка и отпустит! Жди!
— А если отпустит?
— Конечно, это было бы совсем неплохо! И ночевать там?
— Там. Ведь Василий сказал, что оно только ночью вылезает. И шалаш у нас такой, самим себе завидовать можно. Хоть зимуй там. Возьмём с собой одеяла. Сейчас же тепло.
— Да, тепло. Это в доме тепло!
— Не замёрзнем. Не бойся.
— Я и не боюсь. А вот бабушка...
— Беру её на себя. Разве может бабушка чего-то не сделать ради своего внука?
И он выбежал из дома.
Вернулся через пять минут. Радость победителя освещала его лицо.
— Порядок! Сначала на одну ночь. А там видно будет.
Глава V
Я покрываю себя позором.
Великий зоолог.
И мы двинулись к озеру.
Впереди весело прыгал Митька, за ним с рядном и одеялами топал я. Узел связали один и договорились нести его по очереди.
— А если это действительно какой-то зверь? — обернулся ко мне Митька. — Вот было бы здорово! И мы первыми его увидим.
— Ну, посмотрим, а дальше?
Я был настроен скептически.
— Сфотографируем!
— А дальше?
— В школу снимок привезём. Вот переполох поднимется! Все умрут от зависти. Это не какие-то там бабочки.
— И мы только вдвоём будем на уроки ходить.
— Почему это?
— Все же умрут.
— Э, тебе лишь посмеяться. Несерьёзный ты человек. У ботанички любимыми учениками станем, — мечтал он.
— И она немедленно пошлёт своего любимого ученика на районную олимпиаду, на которой он торжественно завоюет первое место, и сразу снова станет обычным Дмитрием Омельчуком, посредственностью учёбы и труда.
— Посредственностью! — обиделся Митька. — У тебя у самого тройка по физкультуре. За прошлый год.
— А у тебя по рисованию!
— Потому что это ты мне в последнем рисунке дерева синим карандашом раскрасил, да ещё и дорисовал неизвестно что.
— А ты меня за ногу дёргал, когда я на оценку подтягивался.
— Ты посмотрел бы на себя! Ни разу подтянуться не смог.
— Потому что из сил выбился. А у тебя рожа такого же цвета, как и деревья, стала, когда ты тот рисунок увидел.
Тут мы оба стали так смеяться, вспоминая выражения лиц друг друга, что назревшее было настроение для ссоры мгновенно исчезло.
— Давай я понесу, — примирительно предложил Митька и закинул узел себе на плечи.
Мы решили по очереди сторожить, чтобы чудовище врасплох не напало на нас или хотя бы не упустить его, если оно вздумает вылезти из воды.
— Я пойду посплю, — сказал вечером Митька, — а в два часа ночи сменяю тебя.
— Как же ты проснёшься в два? У нас даже часов нет.
— Часы у каждого человека здесь, — постучал себя Митька указательным пальцем по лбу. — Нужно только знать, как им пользоваться.
— И как?
— Очень просто. Перед тем, как лечь, ты ходишь и всё время думаешь, можно и вслух говорить: «Мне надо встать в два, мне надо встать в два...» Потом походишь немного и снова: «Мне надо встать в два...» И можешь спокойно спать. Но ещё важно не упустить момента. Потому что где-то в четверть второго ты же проснёшься, но если сразу же не вскочишь, то вновь уснёшь. Я всегда сам встаю, когда мы с папой куда-то едем — или за рыбой, или по грибы.
— А почему ты в школу опаздываешь?
— Я могу и не опаздывать. Но этот метод действует лучше, когда должно произойти что-то необычное или очень интересное. Ну вот как сегодня. А в школу каждый день ходишь; Понял?
— Понял.
— Так, сторожи, а я пошёл спать.
— А если ты пропустишь тот момент, когда надо встать, мне — до утра сидеть?
— Не упущу не бойся. А вообще, как надоест, то разбуди меня. — И Митька исчез в шалаше.
Долго сидел я у костра и смотрел, как темнота пленяет лес. Она следовала неслышно и вкрадчиво среди деревьев, сгущалась, замирала на стволах, подступала всё ближе и ближе. И уже только ты и костёр — живые существа в мёртвом царстве. Но нет, не мёртвом: стрекотнёт кузнечик, пискнет комар, и где-то близко, но не видно где, пожалуется, сожалея о потухшем дне, ночная птица.:
— Ов-ва-а! Эге-а!
Наступила тишина. Стало жутко. «Ну чего ты», — утешал я мысленно сердце, но оно не слушалось, билось сильнее. Я встал и от нечего делать направился к воде. Спеть бы что-то, очень уж тоскливо.
Мы шли сквозь грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо,
начал я робко и оглянулся: ничего подозрительного. Тогда уже бодрее продолжил:
Вперёд продвигались отряды,
Спартаковцы смелых бойцов…
Я вдохновенно пропел песню до конца, но боязнь не исчезла. Тогда я исполнил ещё «Путь далёк у нас с тобой» и «Мы конница Будённого», — почему-то мне в голову лезли именно военно-патриотические песни, — но страх не оставлял меня.
Смело, товарищи, в ногу…
сделал я последнюю попытку отогнать его прочь, но тут же зевнул и замолчал.
Молчаливый таинственный лес окружал меня со всех сторон. Огромные деревья сказочными богатырями заслоняли путь. Моментально я проникся чувством собственного ничтожества, и неожиданные мысли зароились в голове: «Ну что я, — думалось мне, — по сравнению хотя бы с этим деревом? Какое-то насекомое! А по сравнению с целым лесом? Какой-то микроб. А по сравнению с земным шаром…» И от этого мне стало горько-горько... И ещё страшнее.
Я скорее направился назад, боясь взглянуть в сторону и смотрел только перед собой, на проложенный моим фонариком луч света. А если здесь действительно живёт какой-то зверь и сейчас он караулит где-то рядом? Вспомнилась дом, отец, мама... Я зевнул.
Родная моя,
выдавил из себя какие-то жалкие звуки,
Ты ночей недоспала...
— Ух... — опустился я на землю, опершись спиной о шалаш. — И я недосыпаю, — зевнул снова. — А что? А можно было бы и досыпать. Вот сейчас закрою на минутку глаза. Как приятно... Ещё немного... — голова моя склоняется на грудь.
