Вильям Козлов - Красное небо
— Я вернусь домой, когда полуночный петух прокукарекает, — улыбнулся Ратмир. Узнав, что отец тоже когда-то боялся покойников, он почувствовал себя увереннее.
— Часы не потеряй, Алеша Попович! — сказал отец, вручая ему увесистый, как камень, хронометр.
— Их не потеряешь, — сказал Ратмир, взвешивая часы на ладони.
Чтобы мать ничего не заметила, Ратмир в одежде ровно в десять вечера забрался под одеяло, а через полчаса потихоньку выскользнул из дому. Тонька и Володька уже ждали его в парке у дороги.
— Что это тебе взбрело? — спросил Володька, протягивая пучок тоненьких морковок. От нечего делать он забрался в чужой огород по соседству и натягал ранней моркови.
Тонька тоже хрустела морковкой. Поверх платья она набросила на себя материнскую шерстяную кофту, свисающую до колен, на ногах синие резиновые тапочки. Ратмир пожалел, что не захватил куртку: ночь, судя по всему, опять будет прохладной.
— Если я вернусь раньше чем через час, то отдам тебе перочинный ножик, — пообещал Ратмир приятелю. Очень уж вид у Володьки был понурый, — чего доброго, откажется идти на кладбище, а тогда и Тонька не пойдет. Ратмиру же нужны были свидетели.
Услышав про ножик, Грошев повеселел. Швырнул в траву оставшуюся морковь и вытер руки о штаны.
— Мелочь, — пренебрежительно заметил он. — Может, слазить к Новожиловым? У них вроде морковка побольше?
— Скорее бы яблоки поспевали, — вздохнула Тонька. — У Новожиловых белый апорт. Как мед! В прошлом году…
— Хватит о жратве, — оборвал Ратмир. — Скоро одиннадцать!
— Ты и десяти минут не высидишь там, — усмехнулся Володька. — Ножик с собой захватил?
— Пошли, — сказал Ратмир.
И вот он сидит у свежей могилы брата, на ней — венок с завядшими цветами, а в кармане лениво отстукивает неторопливое время отцовский хронометр. Не стоит его вытаскивать, только расстроишься: самое большое прошло пятнадцать минут. Осталось сорок пять. Никогда еще время не тянулось так мучительно медленно, как здесь, ночью на кладбище. Казалось, оно вообще остановилось: не вращается земля, не падают с неба звезды, а луна, напоровшись на острый сук клена, прекратила свое вечное движение и замерла на одном месте. Может, отцовские часы тоже остановились? А что это за странный монотонный звук: кап, кап, кап?..
Опять спину продрало ознобом. Звуки доносятся из склепа. Скосив глаза, он увидел черный прямоугольник сорванной с петель двери, неестественно высокий пучок облитой серебристым светом травы и… гигантскую фигуру, навалившуюся на кладбищенскую ограду. Глаза фигуры зловеще светились, а рот был оскален.
Ратмир не помнил, как вскочил на ноги и шарахнулся в сторону. Налетев на соседнюю могилу, упал и, перевернувшись через голову, пополз меж могил к церкви. Спина напряглась и помертвела; казалось, вот-вот кто-то страшный и злобный вцепится зубами в шею… Опомнился возле кладбищенской каменной стены: холодное чужое лицо и мокрые от росы руки, слышно, как с одежды тихо осыпаются песчинки. Луна наконец вырвалась на свободу, и на кладбише стало светлее. Купол церкви с позолоченным крестом тускло засиял, какие-то тени засуетились в звоннице, деревья замахали ветвями, заскрипели. Он машинально сунул руку в карман и обомлел: хронометра там не было! Забыв про все на свете, он стал лихорадочно хлопать себя по карманам, потом вывернул их наизнанку, хотя и так было ясно, что часов там нет. Круто повернувшись на месте, бросился к могиле брата н оттуда снова проделал весь путь до кладбищенской ограды, но хронометра не нашел. Вернувшись к могиле, уселся на прежнее место и стал все в подробностях восстанавливать в памяти: что же произошло? Не чувствуя страха, подошел к склепу и чуть не рассмеялся: над чугунной оградой изогнулся ствол березы, на одной из голых веток висело раскрашенное детское ведерко. Лунный свет придал ему вид головы с горящими глазами. А Ратмир принял все это за человеческую фигуру!
Вот здесь он сидел, потом, увидев страшилище, вскочил и наткнулся на соседнюю могилу, — кажется, даже деревянный крест наклонился… Ползая на коленях, он шарил руками в мокрой траве, окружающей холмики, просовывал руки в щели ограды, но часов нигде не было видно. Больше страха он не ощущал, знал, что и часы никуда деться не могли, но найти их сейчас просто было необходимо: что он утром скажет отцу?..
И он нашел их. Хронометр блеснул ему из ложбинки меж двух могил. Он лежал задней крышкой кверху по соседству с живыми цветами, щедро осыпанными сверкающей росой. И такая радость всколыхнулась в груди мальчишки, что он прижал холодный хронометр к губам и, даже не взглянув на циферблат, спрятал в карман. Снова усевшись у могилы Святополка, он взглянул на купол церкви, купающийся в лунном сиянии, потом стал смотреть на небо. Сколько там было звезд! Туманный Млечный Путь протянулся над кладбищем и исчезал за кронами высоких деревьев. Одни звезды светили ровно, ярко, другие, как маяки, то появляясь, то исчезая, посверкивали из черной бездны, третьи ежесекундно меняли свой цвет от белого до бледно-красного. А луна, заметно стершаяся с одной стороны, лениво плыла по небу, считая звезды. И за ней тянулся колеблющийся голубоватый свет.
Страха не было. Он понял, что ничего с ним здесь не может случиться, даже если он просидит на могиле всю ночь. Бедный маленький Святополк мертв. Мертвы и все остальные, что лежат в глубоких могилах. И никакая сила в мире больше их не поднимет. Лежать им в сырой земле, пока не превратятся в прах и не смешаются с ней.
Позади монотонно шуршало: «кап-кап-кап…», но он даже не оглядывался, и так знал, что это с потолка склепа падают в черную лужу на полу тяжелые капли. Он даже представил, как они набухают, вспуучиваются на сером каменном потолке, затем вытягиваются головастиком с тоненьким хвостом и звучно шлепаются.
Страх ушел, зато навалилась сонливость. Еще какое-то время он боролся с ней, но постепенно голова его склонилась к коленям, слипающиеся глаза сомкнулись и он заснул, убаюканный монотонным «кап-кап-кап».
— Ратмир! — тоненьким голосом кричал ему в ухо Святополк. — Ратми-ир! Ты-ы живой?
Раскрыв глаза, он секунду соображал, где он, затем, вспомнив, вскочил с земли и прислушался. Немного погодя голос Тоньки Савельевой испуганно позвал:
— Ратмир! Ты что, умер?
Прыгая через могилы, он бросился к кладбищенской стене. Было темно, луна с неба куда-то исчезла, лишь звезды по-прежнему брызгали из бесконечности в глаза тоненькими острыми лучиками, которые, как утверждает учитель, идут от звезды до Земли сотни тысяч лет.
На оштукатуренной стене сидела Тонька и таращила на него большие глаза. Одной рукой она держалась за толстую ветку клена, рельефно отпечатавшегося на белом фоне высокой стены.
Ратмир уже было ухватился за ствол, чтобы вскарабкаться на стену, но, вспомнив про часы, остановился, достал их из кармана и взглянул на циферблат: половина первого! Он лишних полчаса просидел, вернее, проспал у могилы брата.
— А… петух? — растерянно произнес он.
— Какой петух? — округлила глаза Тонька.
Ратмир сунул часы в карман и в два счета вскарабкался на стену, а оттуда одновременно с Тонькой спрыгнул на землю и стал озираться: Володьки нигде не видно.
— Домой ушел… — сказала Тонька. — Понял, что ему ножика не видать как своих ушей, и ушел.
— А ты что же? — покосился на нее Ратмир.
— Оставить тебя там… одного? — удивилась девчонка.
Тогда еще Ратмир не задумывался о цене истинной дружбы: он не осуждал приятеля, который ушел, не дождавшись его, и отнюдь не испытывал благодарности к продрогшей Тоньке, проторчавшей полтора часа у кладбищенской стены. Он не удивился ни тому, ни другому. Его переполняло чувство довольства собой: он победил страх и был счастлив. Ему хотелось во все горло крикнуть: «Люди, я не боюсь ни чертей, ни покойников! Я не трус!» — Страшно было? — зябко ежась в своей длинной кофте с материнского плеча, заглядывала ему в глаза Тонька.
Ему хотелось сказать, что кладбище — ерунда, — если надо, он там пробудет и всю ночь, но вместо этого сказал:
— Такое померещилось… Мороз по коже, а потом… прошло! Потом я звснул.
— Заснул? — не поверила девчонка.
— И не услышал крик петуха…
— Я тоже не слышала.
— Наверное, только в книжках петухи кукарекают в полночь, — сказал Ратмир.
— Озолоти — и минуты не осталась бы я ночью на кладбище, — передернула плечами девченка.
— Жалко братика, — вздохнул Ратмир.
— Ему на роду было написано в младенчестве богу душу отдать, — сказала девченка.
— Бабушка сказала? — покосился на нее Ратмир. — Или сама придумала?
— У меня была хорошая бабушка, — вдруг обиделась Тонька.
— Давай наперегонки: кто быстрее до дома? — предложил Ратмир и, не дожидаясь ответа, припустил по тротуару. Позади него шлепала в резиновых тапочках Тонька.
