Василий Клёпов - Лагерь на озере чикомасов
В его голосе мне послышалось ворчание Серёги Лузина, закадычного моего уральского друга.
Серёга всегда вставал очень рано. Проснётся, заправит койку и начинает прибирать в квартире. По утрам я заставал его с мокрой тряпкой в руках. Он стирал пыль с окон, шкафов, телевизора и радиоприемника. Открыв мне дверь, Серёга прикладывал руку к губам: «Тише! Батя спит».
Поставит на плитку чайник, вскипятит чай, потом будит отца:
– Вставай, батя! Уже полседьмого…
Нет, все-таки хороший у меня друг!
Мы открыли палатку. Влажная свежесть охватила нас. Пахло водой и гниющими водорослями. В синем сумраке я различил у входа в палатку какой-то узелок. В нём были помидоры. Рядом лежали два коротких камышовых мотка, из которых торчали прочные прутья.
– А это что такое? – спросил я.
– Чаканки{3}, – ответил Борис, сматывая с одной длинную леску.
– Наверное, Федя принёс… Возьмись за конец, – и подал мне большой рыболовный крючок.
Мы распустили всю лесу. Она оказалась длинной, метров пятнадцать. Недалеко от крючка на особом поводке было привязано тяжёлое грузило. Я понял, что это донка.
– А почему донка называется чаканкой?
– Да потому, что удилище донки сделано из чакана, из камыша. А делается это потому, что чакан очень легок. Если рыба даже вырвет чаканку, то чаканка всё время будет всплывать вверх…
– А времени-то уже полпятого…
Мы пошли, оставляя за собой следы на росистой траве. Умылись, взяли удочки, червей и сбежали к озеру.
Над водой стлался белый туман. Дальние островки камыша, перерезанные у основания тонкой пеленой тумана, казалось, висели в воздухе. Где-то недалеко мерно крякал дергач. И снова послышалось, что коростель отсчитывает шаг: «ать-два, ать-два!» Вот раздалось знакомое мне по Уралу хриплое ваваканье перепела, ему через несколько минут ответила перепёлка: «подь-полоть, подь-полоть». Пел соловей, его передразнивала в камышах какая-то птичка, и, наконец, раздалось неожиданное: «ку-ку, ку-ку». Кукушка пожаловала в гости к этим озёрным жителям!
Тихо переговариваясь, мы наживили удочки и забросили.
Никогда не забыть мне часов ранней рыбалки! Немного холодит, ноги вымокли от росы, а ты, чуть подрагивая от утренней свежести, не отрываешь взгляда от поплавков, которые лежат неподвижно па сонной воде. Один из поплавков – гусиное перо, до половины окрашенное красной краской, вдруг зашевелится, потом идёт в сторону всё быстрее, быстрее, я подсекаю и тяну на себя. Огромная рыбина торчком выскакивает из воды, и в тот же момент удилище разгибается, и леса со свистом проносится над головой.
– Ушёл…
– Вот это был с-сазан! – тихо улыбаясь, говорит Боря. – Мог бы его поводить… Что же ты сразу дёрнул?
– Да я…
– Скажешь водил, да? Нет уж, если виноват, так виноват…
Дрожащими от волнения руками я долго привязываю к лесе самый «уловистый» крючок Серёги (пригодился-таки!), а сам всё гляжу на второй поплавок. Он словно дразнит меня своей неподвижностью.
– Ну как, Боря? – тихо спрашиваю, чтобы только нарушить молчание, которое уже невмоготу.
Боря, сделав страшное лицо, тащит что-то из воды.
– Рак! У, чёрт клешнятый!
Я вспомнил, как мой отец однажды ловил на рака замечательных окуней. Ох, и окуни были! Каждый по полкило – не меньше. И прошу Борю отдать рака мне. Насаживаю «кусочек» рака на крючок, забрасываю в воду. Через минуту уже тащу окуня, не такого, правда, каких вытаскивал отец, но тоже большого.
– Ваня, смотри-ка! – Боря показывает мне в сторону камыша.
Я видел такое только на картинках. В воде стоит цапля. Она поджала под себя одну ногу и, нагнув голову, смотрит и смотрит в воду, словно любуется собой в зеркале.
У Бори не клюёт. Я предлагаю ему рака, но начальник экспедиции брезгливо отказывается от моей насадки. Собирает удочки и идёт на другое место.
А клёв только начинается. Я не успеваю снимать с удочки окуней.
Но вот леса натягивается до отказа, я поднимаю удилище над водой и осторожно вывожу. Большая рыба кувыркается, плещется и, наконец, всплывает на поверхность. Лежит неподвижно. Лещ! Вот здорово!
– Ай да гусиный поплавок! Это не то, что какая-нибудь пробка. Ну, ну, гусь, давай! Есть! Эх ты, глупая пробка! Что же ты лежишь? Нет, гусь пробке не товарищ!
Я дошёл до того, что начал уже говорить с поплавками вслух. Вот бы посмотрели сейчас на меня ребята – хохоту было бы! Жаль, от рака остались всего два-три кусочка. Забрасываю крючок снова и с большим трудом вытаскиваю красивого язя килограмма на два.
Пока я возился с этой большой рыбой, мой замечательный гусиный поплавок растрепался. Я побежал к Боре, но и у него запасного поплавка не было.
– А ты сделай из камыша, – посоветовал Боря. – Их же из камыша делают. Покрасят, лаком покроют и продают.
Я представил, как делаются эти камышовые поплавки, нашёл сухую камышинку, вырезал из неё кусочек, перевязал его с обеих сторон и приделал нитяную петлю.
А на червяка почему-то так никто и не клевал. Две моих донки, насаженные червями, как стояли, так и стоят. Я бросил свои удочки и побежал к Боре, посмотреть, что у него. А у него на кукане всего лишь три окунишки.
– Напрасно ты отказался от рака, – сказал я. – Знаешь, сколько я натаскал рыбы? О, это замечательное озеро!
Мы подошли к удочкам. Я показал Боре свой кукан, на котором ворочались десятка полтора крупных окуней, лещ и язь.
– И все – на рака? – удивился Боря. – Вот здорово!
Но тут с одной моей удочкой, с той, на которой был пробочный поплавок, стало твориться что-то неладное. Поплавок мелко-мелко дрожал и дёргался то в одну, то в другую сторону. Я взял удилище и готовился подсечь рыбу. Как только она клюнет основательнее.
– Рак, – сказал со смехом Борис.
Я потянул, и вдруг меня как рванёт, потом как потянет! Я даже пошатнулся.
– Вот тебе и рак! – У меня как в лихорадке стучали зубы. – Здоровенный рачище!
С помощью Бори, засучившего штаны и влезшего в воду, я вытащил наконец толстого, золотистого линя с ярко-красными глазами. Его мы побоялись нацепить на кукан и понесли в руках к палатке.
Даже Юра удивился, увидев мою рыбу. Он долго стоял перед ней, растопырив пальцы, потом заскакал вокруг как бешеный.
– А ведь можно сделать исключительное чучело! – крикнул нам. – Это будет такая красота!
Рассерженный тем, что Юра проспал хорошее утро, Боря огрызнулся:
– Сам ты чучело! Из линя мы сейчас уху сделаем…
Над нашим лагерем потянулся дымок. Юра, низко склонив голову, копался в желудке линя, осторожно вытаскивая личинок ручейника, жучков и, наконец, положил передо мной пиявку.
– Ничего особенного, – сказал он. – Всё это уже давно известно. Вот только пиявка – маленькое открытие.
Вытащил свой альбом и сел рисовать. Я примостился около. Юра несколькими штрихами нарисовал фигуру Бори, склонившегося над котелком, и начал отделывать. Я невольно фыркнул: до того смешно Боря раскорячил перед котелком ноги.
– Что, скажешь, не похож? – усмехнулся Юра.
– Копия! – вскричал я. – Нет, в тысячу раз лучше копии! – Выхватил у Юры листок и подбежал к Боре: – Посмотри! Разве не похож?
Боря взял у меня листок и, посмотрев на него, сказал:
– Наш учитель рисования поставил бы двойку.
– За что же двойку?
– За то, что заштриховано неправильно. Свет падает вот отсюда, а Юрий штрихует здесь.
– А ты знаешь, кто тут нарисован?
– Мне и знать незачем. Штриховка неправильная!
– Так ведь это ты!
– Кто? Я? – Боря рассматривал рисунок ещё несколько мгновений, потом опять повторил: – А штриховка неправильная.
Я сказал Юре про штриховку, а он только пожал плечами:
– У Фиц-Роя это бывает. Если рассердится, чёрное будет называть белым, и наоборот.
И сделал под рисунком подпись: «Начальник экспедиции Б. Дёмин готовит уху из линя, пойманного И. Брызгаловым».
Уху Боря сварил очень вкусную. С лавровым листом, картошкой, да ещё из такой рыбы, как мой линь. Уха вышла очень пахучей, и по бульону даже плавали жёлтые кружочки жира. Мы похлебали её, закусили кусочками сладковатой рыбы с помидорами и все трое отправились к колодцу мыть посуду.
Озеро уже не дымилось. Камыши стояли в воде, а не плавали в воздухе, и под ними с одной стороны темнело, как будто было глубоко. Но на самом деле около камышей совсем мелко: цапля всё ещё стояла на одной ноге и любовалась своим отражением.
Солнце поднялось и блестело на поверхности озера, а на середине вода словно зажглась, на неё даже больно было смотреть. Тень от камышей упала на воду, и, казалось, они опрокинулись и растут и вверх и вниз.
– Смотри-ка, Ваня, вот устроился! – указал Боря на ту сторону озера.
В нескольких метрах от берега стоял человек и закидывал удочку. Под ногами у него был навален камыш, но нам хорошо были видны палки, воткнутые в дно. Человек сделал себе мостки.
