Надежда Остроменцкая - Приключения мальчика с собакой
На зов появился толстый пират с отвислым животом и бородавкой на носу. Кожа его так лоснилась жиром, словно его, наткнув на вертел, только что поворачивали над огнем. Левой рукой он прижимал к себе мех[12] с вином, в правой нес корзиночку с финиками. Ставя ее перед Церулеем, он укоризненно покачал головой:
– Где это видано, чтобы мальчишек и собак посылали в кладовую?… Этак и без провизии недолго остаться. – Порывшись в финиках, он извлек из-под них две чашки и, развязав мех, налил пиратам вина.
– Убирайся! – махнул рукой Церулей. – Прислуживать нам будет мальчишка.
Фидипп, ворча, удалился. А Клеон и Лев по приказанию рыжего пирата уселись у его ног.
Церулей и Гликон расположились на носу корабля, под навесом. Сидя друг против друга на ковре и прислонясь спинами к каменным якорям, они потягивали вино и поочередно выбрасывали кости из резного золотого стаканчика, каждый раз сильно его встряхивая, чтобы кости перемешались. Отсюда была видна почти вся палуба, вплоть до большого паруса, и Клеон с интересом следил, как ловко бегали матросы между наваленными повсюду канатами, запасными парусами и лестницами, ничего не задевая и не спотыкаясь даже о багры, лежавшие вдоль бортов. Вздувшийся большой парус стоял почти поперек палубы, закрывая от Клеона корму и кормчего.
Дул ровный береговой ветер.
Но едва корабль, миновав Мессану и Пилорский мыс, вышел в Тирренское море, вихрь, примчавшийся от берегов Африки, рванул парус. Судно легло на бок. Грести стало невозможно. Пираты суетились на палубе. Для защиты от волн на бортах подняли полосы непромокаемой ткани. Гликон бросился на помощь кормчему. Широко расставив ноги и наклонив голову, словно бык, приготовившийся к битве, Церулей отдавал приказания. Желая использовать силу ветра, он не спустил мачту, как обычно делали во время боя или бури. Он только распорядился закрутить нижнее полотнище паруса на рею,[13] чтобы корабль не так сильно кренило.
День потемнел. Море позеленело. Миопарона легла на бок. Лев рычал на волны и беспомощно скользил по накренившейся палубе вслед за канатами, лестницами и крючьями, перекатывавшимися от одного борта к другому.
Глава 4. Буря
Клеон схватил одной рукой Льва за ошейник, а другой уцепился за столбик, поддерживавший какой-то навес. Но в следующую минуту миопарона встала на дыбы, рука Клеона от толчка разжалась, мальчик и собака покатились под ноги Гликону.
– Убирайтесь под палубу, если не умеете держаться на ногах! – заорал Гликон, отшвыривая Клеона.
Лев метнулся к обидчику, и… зубы его щелкнули в воздухе: миопарона ткнулась носом в волны, и, вместо того чтобы вцепиться в ногу Гликона, изумленный пес отлетел в сторону.
На этот раз Клеону и Льву удалось задержаться возле мачты. Решив, что центр судна – самое безопасное место, Клеон сдернул с себя пояс и, пропустив один конец его под ошейник Льва, другой закрепил на мачте узлом, которому научили его рыбаки: в случае опасности узел этот можно было развязать одним рывком. От нового толчка Клеон чуть не упал и, обхватив мачту обеими руками, прижался к ней. На палубе все металось, звенело, стучало… Над их головами вздувался парус. Когда ветер на мгновение утихал, было слышно, как он хлопает. И Лев, думая, что парус им угрожает, лаял на него.
Со всех сторон вздымались мутно-зеленые горы воды. С неба свисали черно-синие тучи. Казалось, что волны и тучи вот-вот сольются и раздавят корабль…
Но легкая миопарона задирала нос и, скрипя и охая, лезла на водяную гору. Достигнув вершины, она подбрасывала зад, как норовистая лошадь, и стремительно летела вниз. Канат, который удерживал лодку, лопнул, и она затонула.
Скрипели снасти. Выл ветер. Грохотало море. За воем и громом не слышно было приказаний Церулея, и матросы больше по догадке то натягивали, то отпускали канаты паруса.
Клеон чувствовал зависть к этим людям. Пусть рвущиеся из рук снасти обдирают в кровь их ладони – они не замечают боли, не чувствуют страха, они думают только о спасении судна. А Клеону так страшно стоять, ничего не делая! Впервые в жизни он понял, как тяжело в минуты общей опасности оставаться праздным.
Чтобы побороть страх, надо было что-то делать, и Клеон обратился с мольбой к богам:
«Боги бессмертные! Простите меня за то, что я упрекал вас в жадности. Мало ли что сболтнет язык… Неужели из-за моих глупых слов погибнет столько людей?… И Лев?! Разве его преданность не заслуживает награды?… О Посейдон,[14] владыка морей, выведи нас из пучины! За это я принесу тебе в жертву свою первую бороду.[15] Пусть поразит меня Зевс Громовержец, если я тебя обману!»
Некоторое время корабль продолжал идти на северо-запад. Улучив минуту, когда ветер несколько стих, кормчий взмахом руки указал на восток, и Церулей выкрикнул какое-то приказание. Матросы начали поспешно отпускать якорные канаты. Кормчий и Гликон налегли на кормила. Жилы на их лбах вздулись. Одно кормило с треском сломалось. Паруса бешено захлопали. Лев захлебнулся лаем. Судно со стоном повалилось на бок. Сейчас оно перевернется!.. Клеон схватил конец пояса, чтобы освободить Льва, если придется броситься в воду. Но миопарона уже успела повернуться и медленно выпрямлялась. Ветер насел на корму. Парус выпятился вперед…
Миопарона полетела к италийским берегам.
Клеон слышал много рассказов о кораблекрушениях в Тирренском море. Он вырос на побережье, среди рыбаков, и понимал, что в эту бурю их спасал только узкий корпус миопароны, нырявшей в волнах словно дельфин. Но все же невозможно было следить без страха за тем, как стремительно приближается берег. А когда Клеон заметил, что кормчий и Церулей ведут корабль прямо на скалы, он сжался от ужаса и зажмурился. Неужели они надеются, что высокая волна поднимет судно и посадит его в какую-нибудь расселину?… А вдруг его всем корпусом швырнет о камни?!
Волна подняла миопарону и понесла вперед. Навстречу ей набежала другая волна, уже разбившаяся о скалы. Они столкнулись. Судно подпрыгнуло и затрещало. Клеона обдало пеной. Пена клокотала вокруг, словно море под миопароной кипело.
Над головой мальчика метались клочья паруса. Лопнул один из канатов, удерживавших мачту, и, словно змея, извивался в воздухе. Матросы бросились травить шкоты. Клеон дернул закрепленный на мачте конец пояса и отскочил в сторону, увлекая за собой Льва. Тяжелая рея с остатками паруса рухнула на палубу, чуть не задев их.
Клеон связал поясом себя и Льва, но броситься в бурное море не решался, все еще надеясь на спасение.
Закрыв глаза, он громко выкрикнул свой обет Посейдону, на случай, если бог моря не расслышал его в первый раз.
Глава 5. Спасены!
Новая волна, набежав с моря, подхватила миопарону и бросила ее вперед. Кормчий с помощью Гликона перевел кормило. Судно слегка повернулось и, скользнув между скалами, очутилось в маленькой природной бухточке.
– Бросай якоря! Живо! – заорал Церулей.
Его голос еще не смолк, а матросы уже столкнули за борт два очень тяжелых якоря. В ту же минуту в каморках под палубой другие матросы стали быстро вертеть два ворота, разматывая якорные канаты. Миопарона взвилась, как конь, схваченный на всем скаку за узду. Корму занесло вбок. Якорные канаты напружились, но удержали корабль в нескольких десятках локтей[16] от острых прибрежных камней.
Вода вокруг тяжело колыхалась, но волн не было. Буря осталась по ту сторону скал, окружающих бухточку.
Матросы, весело перекликаясь, убирали паруса.
«Спасены!» – понял Клеон. Опустившись на мокрую палубу, он обнял Льва и прошептал ему на ухо:
– Посейдон услышал наши молитвы.
Лев лизнул щеку мальчика.
– Ну-ка, пропусти! Расселся на дороге! – раздался над ним сердитый окрик Гликона.
Клеон быстро вскочил.
Церулей и Гликон осматривали судно.
– Большой парус погиб, кормило сломано, – подсчитывал Церулей, – крючья, канаты, лестницы смыты волнами…
– И лодка потеряна, – напомнил Гликон.
– Да, и лодка… Буря налетела так внезапно, что не успели ее втащить.
– Ну, не очень-то внезапно. Я ждал бури с самого утра, с той минуты, как увидел, что ты подстригаешь бороду.
Услышав слова Гликона, Клеон ахнул: вот, оказывается, кто виновен в том, что они чуть не погибли! Мальчик не раз слышал от рыбаков, что, находясь на корабле, нельзя, если море спокойно, стричь волосы или ногти: это жертва, к которой прибегают только в последней крайности, когда кораблю грозит гибель. Но, если боги заметят, что их напрасно потревожили, они сердятся и насылают бурю, чтобы уничтожить дерзкого и всех его спутников.
Церулей метнул на Гликона злобный взгляд.
– Чшшш! – прошептал он, поведя бровью на стоящих поблизости пиратов.
Гликон понимающе подмигнул и, как бы оправдывая Церулея, громко сказал:
