Глория Му - Детская книга для девочек
– А тебе на што? – прошепелявил малец и сплюнул на сторону (в точности, как один ее знакомый).
– Не твое дело, – отрезала девочка, – но если ты сейчас же не скажешь, Щур тебе все ухи обдерет.
– Так уж обдерет? – усомнился малец.
– Хочешь проверить? – невинно поинтересовалась Геля.
Лопоухий прищурился, поразмыслил, а потом вдруг улыбнулся во весь щербатый рот:
– А! Дак ты, верно, докторова дочка? Зазноба евонная? Так бы сразу и сказала, а то, вишь, грозится! В шалмане он. Хива по утрянке дите припер…
– Какое дите?
– А вот такое! – Мальчишка развел руками, показывая размер средней кошки. – Малое совсем, в пеленках. Баба Яся только к вечеру будет, вот Щур с дитем покуда и нянькается.
– Спасибо, – Геля отыскала в кармане гривенник, бросила мальцу и побежала к Хитровке.
Зазноба, значит. Ну-ну. Вот трепло! Геля сама кое-кому все ухи обдерет. Только сперва спасет его задницу, но чуть позже – непременно дойдет и до ух.
Хотя время подходило к полудню, на Хитровке было тихо, пусто, ветер гонял мусор по площади – подметать здесь, кроме него, было некому. Свиньинский дом, или «утюг», выглядел еще хуже, чем вечером. В сумерках он казался зловещим, а сейчас, в безжалостном свете дня, смотрелся очень жалким, очень грязным, и не оставалось сомнений в том, что самыми страшными его обитателями были крысы и тараканы.
Геля шагнула в припахивающую плесенью темноту. Поднялась по темной-темной лестнице, нашла знакомую дверь, толкнула ее. Дверь не поддалась – так отсырела, что просто не хватало сил ее открыть. Геля разбежалась и врезалась в разбухшие доски плечом. Доски противно заскребли по камню, но уступили не больше пяти сантиметров.
И только девочка собралась пнуть ее как следует еще раз, как дверь распахнулась. На пороге стоял Щур с младенцем на руках.
– Это я. Извини. – Геля глупо улыбнулась и сделала ему ручкой. – Можно войти?
Паренек посторонился. Но, судя по всему, визит его вовсе не обрадовал.
– До чего ж вы, барышни, настырные! – сердито сказал он. – Я чего просил? Стороной от меня держаться. Бабку не гневить. А вы, напоперек, в самый шалман приперлись!
– Некогда ссориться. Надо бежать отсюда. По дороге все объясню, – веско, как настоящий секретный агент из голливудского фильма, проговорила Геля.
– Ага. Все бросил и побег, – ответил Щур, как настоящий дурак из голливудского фильма, – такие вечно лезут в подвал под тревожную музыку, а потом их жрут зомби и убивают маньяки, – уселся на табурет и стал кормить ребенка из рожка.
Из ветхих, но чистеньких тряпок высунулись две малюсенькие ручки и жадно вцепились в бутылочку.
– Ой, какой хорошенький! – Геля позабыла обо всем и наклонилась к младенцу.
– Девка. Глядите, какая кралечка! – Голос Щура смягчился. – Наши сегодня на паперти нашли.
– Бедненькая! Ее что же, мама бросила? – возмущенно поинтересовалась Геля.
– Ну, видать, не от хорошей жизни. Вечером бабка в Воспитательный дом снесет, ничего. Авось и выживет деваха, – Щур отнял у малышки рожок, пристроил ее на плечо и стал расхаживать по комнате, похлопывая девочку по спинке и тихонько напевая.
Услышав про бабку, Геля опомнилась:
– Щур, миленький, бежим! Полиция в любой момент может схватить тебя и арестовать.
– С каких дел? – Щур даже остановился от удивления. Малышка тотчас недовольно закряхтела и мяукнула – в точности, как Силы Зла, когда сердились. – Я ж не ворую, фараонам про это ведомо. А ежели они за здорово живешь всю шантрапу арестовывать зачнут, так у них тюряга треснет.
Тогда Геля вдохнула поглубже и одним махом выпалила все, о чем узнала утром.
Щур долго молчал, шагая взад-вперед и механически укачивая малышку.
Наконец сказал, обращаясь вроде бы не к Геле, а к столу и кривым табуреткам:
– Значит, вона как. А говорила мне бабуся, что барышня Рындина – гадюка подколодная. Да я, дурак, не верил.
– Что?! – возмутилась девочка.
– Не кричите. Дите напужается, – медленно произнес Щур и посмотрел прямо на Гелю. Он сильно побледнел, от этого синяки и ссадины на лице выделялись как нарисованные. Желтые глаза пылали гневом.
– По-хорошему, значится, от бабки меня сманить не вышло. Так вы решили по-плохому. Напраслину возводите. Бедную калеку сиротите. Змея как есть, гадина ядовитая… Только шиш вам с маслицем, Аполлинария Васильевна! Бабку я нипочем не кину. Я у ней одна надежа, кровиночка родная…
– Ты что – дурак? – зашипела Геля. – Не слышишь меня? Никакая она вообще не бабка! И никакая тебе не родственница! Забрала тебя из участка по наводке кума-полицейского. Павел Лукич его зовут, знаешь такого?
– Пал Лукич та еще гнида. Небось, от доктора услыхали, – процедил Щур. – Катитесь-ка отсюда колбаской, барышня хорошая, и больше на глаза мне не лезьте. А то ведь и по шее накладу! С гадюками у меня разговор короткий.
Геля не могла поверить своим ушам. Растерянно посмотрела на мальчишку, он ответил непреклонным взглядом.
– А знаешь что? Дурак ты, – устало сказала Геля, повернулась и вышла.
Глава 28
Домой шла как деревянная – ни о чем не думала, ничего не чувствовала.
Вчерашний случай с Павловской, – это же полный бред! А то, что баба Яся – переодетая Павловская, – бред в квадрате. А уж то, что Геля поссорилась со Щуром, и подавно ни в какие ворота не лезет. Этого просто не может быть. Кошмар. Кошмарный сон. Надо добраться до кровати и уснуть, а потом проснуться заново.
Поднявшись на свой этаж, вертела пимпочку звонка, пока Аннушка не открыла дверь и не перехватила ее руку:
– Что вы творите, не заперто ведь! И где вас носило с утра пораньше? Не сказались никому, не позавтракали, доктор уж три раза со службы телефонировал!
– Ну будет, Аннушка. – В передней появилась Аглая Тихоновна. – Милая, что случилось? Где ты была?
Геля собиралась спокойно ответить, что просто гуляла, но вдруг некрасиво распялила рот и заревела.
– Мама, мамочка, он мне не поверил! Он хотел меня ударить, мамочка! Ыыыыыыы! – захлебываясь слезами, голосила она. – Так нечестно! Так нельзя! А он меня теперь ненавидит! А я… А я… Я же ничего плохого, я же наоборот… Мама-аааааааа!
– Ну что ты, ангельчик, успокойся, папа ни за что не стал бы тебя бить! Папа тебя любит, очень любит! – Аглая Тихоновна прижала Гелю к себе. – Вчера он погорячился и наговорил глупостей, но он все равно любит тебя больше всех на свете, поверь мне!
«Да при чем тут папа!» – хотела крикнуть Геля, но только всхлипнула и заткнулась.
Она никому ничего не могла объяснить. Потому что никто ей не поверит. Вчера ее посчитали сумасшедшей, а уж сегодня, если она начнет рассказывать про Павловскую, которая наряжается нищенкой и убивает людей, ее и вовсе слушать не станут. Павловской даже стараться не придется, чтобы упечь ее в сумасшедший дом, – предки сами подсуетятся. Из лучших побуждений.
– Я пойду сегодня к Меланье Афанасьевне, мы поговорим, и папа поймет, что ошибался, – сказала Аглая Тихоновна, чтобы успокоить дочь.
– Нет! – от отчаяния и невозможности объясниться Геля снова заревела. – Мамочка, пожалуйста, не ходи!
На нее напал страх, что Павловская не только наговорит гадостей Аглае Тихоновне, а еще возьмет и отравит, например. Ну а что? С этими злодеями шутки плохи.
– Хорошо, я останусь с тобой. Никуда не уйду, – уверила ее Аглая Тихоновна, расцеловала и повела в детскую. Уложила в кровать, накрыла пледом, села рядышком:
– Ну вот. Так лучше? Хочешь чего-нибудь?
– Спать, – Геля закрыла глаза и жалобно спросила: – Мама, а где Силы Зла?
– Наверное, ушли погулять. Но ты уж, пожалуйста, не сердись – они и так почти не отходят от тебя.
– А ты? Ты не уйдешь? Обещай мне, что не уйдешь из дома, пожалуйста!
– Обещаю. Спи, моя хорошая, ни о чем не тревожься. – Аглая Тихоновна погладила девочку по голове, поправила плед и вышла, аккуратно притворив дверь.
А Геля заплакала тихо-тихо, чтобы никто не услышал. Ей было ужасно страшно и одиноко – никто ей не верил, все ее бросили. Даже кошка (это было несправедливо, но кто же в такие минуты думает о справедливости?).
Даже Люсинда оставила ее! Геля и припомнить не могла, когда в последний раз ей снилась Фея.
За этой мыслью явилась следующая – еще страшнее. А вдруг у Люсинды сломалась эта, как ее, машина времени и теперь Геля останется в прошлом навсегда? А как же ее настоящие мама и папа? И даже Эраська? Они ведь будут ее искать, а возможно, и плакать?
Она скатилась с постели, схватила лаковую шкатулку и забралась обратно, крепко сжимая в руках эту, можно сказать, оборванную ниточку из будущего.
Перед глазами, как наяву, замаячил кулон Люсинды – змея, проглотившая свой хвост. Круг времени замкнулся. Никто ей не поможет. Она – единственная в истории девочка, которой суждено стать собственной прабабушкой.
