Илья Туричин - Братья
– Павел. - Он очень удивился, что пруссак говорит по-русски. - Узнали меня?
– Еще бы! Здравствуй, - фон Ленц протянул руку. - Встреча… Как ты сюда попал?
– А я вас видел на станции, на границе. Вы удрали из вагона в окно.
– Верно, - удивился фон Ленц. - Как же ты все-таки оказался здесь? Где мама?
Павел сбивчиво рассказал все, что знал. Кто же он, фон Ленц, прусский офицер, говорит по-русски, одет в словацкую форму, бросил гранату в гестаповцев и был другом штурмбанфюрера Гравеса. Мама говорила.
– Если маму захватили партизаны, значит, она в безопасности, - сказал фон Ленц, внимательно выслушав рассказ Павла. - Твоя мама - женщина удивительного мужества. Значит, ты ушел от Доппеля к партизанам?
Павел кивнул.
Фон Ленц засмеялся:
– Вот уж верно, яблочко от яблони недалеко катится!
– Вы ж говорите по-русски!
– Заметил? - глаза фон Ленца светились. - Павел, а не навестить ли нам доктора Доппеля?
– Зачем?
– Сориентируемся на месте. У меня к нему есть несколько неотложных вопросов.
Павел нахмурился. Лезть обратно в руки Доппеля, да еще с этим пруссаком? Подумаешь, говорит по-русски! Он, Павел, не хуже владеет немецким, однако не немец.
Фон Ленц заметил его колебание.
– Можешь мне доверять, - сказал он тихо.
– Ладно. А ребят с собой можно взять?
Фон Ленц усмехнулся.
– Личная охрана? Бери.
Павел кивнул. Вытащил Янко из веселого круга, объяснил на русско-словацко-немецком языке, что надо идти по важному делу к Доппелю.
Янко позвал друзей, и они двинулись сквозь возбужденную радостную толпу вслед за фон Ленцем. Павел заметил, что позади идет словацкий солдат, тот самый, что был с фон Ленцем на кладбище.
Улочка тиха и пустынна. Все жители, верно, на площади. Они остановились у глухих ворот доппелевского дома. Фон Ленц нажал кнопку звонка несколько раз. Никто не отозвался.
Павел тронул фон Ленца за рукав:
– Идемте.
Они обошли каменную стенку и остановились в том месте, где Павел перелезал через нее. Фон Ленц сделал знак своему товарищу. Тот ловко влез на стену и спрыгнул в сад. Павел и Янко последовали за ним Фон Ленц помог перебраться Любице и Милану и перелез через стену последним.
– Стрелять они не посмеют, - сказал фон Ленц, - но береженого бог бережет.
Он двинулся сначала вдоль стены, потом кустами.
Задняя дверь в сад оказалась запертой. Парадная тоже. Дом тихий с закрытыми окнами казался мрачным и даже улыбка гнома у крыльца неестественной, мертвой.
– Пусто, что ли? - обронил фон Ленц и кивнул своему товарищу. Тот извлек из кармана перочинный нож, раскрыл его, подсунул под раму окна, и окно, к удивлению Павла, открылось.
Павел влез в него и отпер двери.
Все, кроме спутника фон Ленца, вошли в дом.
Дом оказался пуст. Хозяева торопились его покинуть, вещи были разбросаны, в столовой на полу хрустели осколки тарелок, разбитых в суматохе. В кабинете доктора стол раскрыт, ящики выдвинуты. На полу валялись бумажки. В комнате Павла вещи оказались нетронутыми. Павел раскрыл платяной шкаф.
– Янко, забирай. Забирайте, ребята!
– Ние… - качнул головой Янко. - Не треба!
В комнате Матильды все еще стоял удушливый запах духов. На столе лежала бумажка. Фон Ленц взглянул на нее, усмехнулся:
– Павел! Это тебе.
На бумажке крупным почерком кривыми торопливыми буквами было написано:
"Пауль! Мне кажется, что ты еще придешь в этот дом, вот и пишу. Мы скоропостижно уезжаем. Наверно, к англичанам. Папа считает, что Германию еще можно спасти с помощью англичан и американцев. Ты прав, я - дура. Я молюсь, чтобы ты нашел свою маму. Прощай. Твоя сестра Матильда".
– Да-а, - произнес фон Ленц. - Доппель - скользкая личность. Он даже не военный преступник. Его не будут судить после победы. А жаль. Такие, как доктор Доппель, подталкивали колеса войны. Как пишет твоя Матильда? К англичанам? Заговор обреченных. Им уже ничего не поможет.
Они заперли дом и ушли. Маленький гномик, хранитель благополучия и счастья, улыбался им вслед беспомощной улыбкой, перед лицом народного гнева и он был бессилен.
7
Партизаны дрались отчаянно, но немцы были лучше вооружены, у них были танки и артиллерия. А партизаны даже стрелковым оружием толком не владели. Пришлось учиться стрелять в бою. И все же они двенадцать дней не впускали в городок фашистов.
По городку ходили тревожные слухи. В Восточной Словакии из-за нерешительности высших офицеров немцы разоружили две дивизии, готовых перейти на сторону восставших, открыть путь Красной Армии. А теперь перевалы захвачены фашистами. Много крови прольется, прежде чем русские сломают их сопротивление и войдут в Словакию. Много.
В Братиславе из-за несогласованности отдельные части не вышли с оружием в руках на улицы. Тисовцы удерживают власть с помощью немцев.
Не все тюрьмы удалось открыть, и сотни преданных народному делу бойцов еще томятся за решетками.
Правительство Бенеша в Лондоне сует палки в колеса. Они боятся, что к власти в Словакии придут коммунисты. Бенеш спит и видит, как в Словакию входят не русские, а союзники - англичане и американцы.
Слухи будоражили: Павел впитывал их, как губка воду, думал, старался разобраться. Но разобраться было непросто. А спросить некого. Фон Ленц исчез так же таинственно, как появился. Деда Соколика выбрали в Народный Совет. Он стал ответственным за снабжение городка продовольствием. Лазал по купеческим складам и подвалам, выезжал в окрестные деревни. Его сопровождал Янко, который теперь носил пистолет открыто, а не под рубашкой, как раньше.
Отряд занимал оборону западнее городка. Шли бесконечные мелкие стычки с фашистами, но Павлу так и не удалось ни разу выстрелить. Как-то так получалось, что его то посылали в штаб с донесением, то сопровождать раненых в госпиталь.
А потом немцы подтянули артиллерию и начали обстреливать городок. Тогда партизаны получили приказ: оставить его и отойти в горы. Павел понимал, что приказ правильный: если не сдать городок, фашистская артиллерия попросту сметет его. У партизан пушек нет, ответить нечем.
Партизаны стали отходить в горы. Павел надеялся попасть в прикрытие, где дрались с наседавшими немцами. У него был к ним свой счет, он хотел расплатиться. Но командир отряда насупился, когда он обратился к нему с просьбой:
– Не просись, парень. Придет время.
Павлу оставалось двигаться в головной колонне.
Наверное, таких красивых гор, как Низкие Татры, на свете больше нет. Павел бывал с цирком на Кавказе, на Урале, в Крыму. Там тоже красиво. Но не так, как в Татрах. Татры хочется гладить. Как пушистую кошку, как добрую собаку. Низкие Татры обросли зеленой шерстью, мягкой и колючей. И лохматой, потому что рядом с коренастыми могучими дубами уживаются голубоватые ели, а сквозь длинные темно-зеленые иглы сосен проглядывает трепещущая листва осин. Подлесок густ, как подшерсток. И только тропы каменисты, потому что по ним весной и осенью стекают дожди, бегучая вода смывает почву, обнажает камешки.
В Татрах человека обнимает ласковая тишина, не мертвая кладбищенская, а живая и теплая, наполненная множеством звуков - стрекот кузнечика, посвист птиц, лепет листьев, шуршание сухой хвои под ногами, покряхтывание рыжих стволов сосен - все сливается в дыхание леса, все вместе и есть тишина Татр. Здесь не хочется разговаривать громко, кричать, стрелять. Только петь, и то вполголоса, какую-нибудь простую песенку, невесть кем и когда сложенную.
Идешь тропой вверх, к небу, по которому бегут пушистые облака, и кажется, что там, на вершине, конец земле и дальше шагать прямо по синеве и под ноги, как болотные кочки, начнут попадаться пружинящие облака. А заберешься на вершину, и под тобой окажется зеленая долина в легкой прозрачной дымке, а за ней другая гора, сестра горе, на которую поднялся такая же мохнатая и ласковая. И так без конца.
Закружат тебя горы и начнет казаться, что здесь ты уже был, под этим деревом отдыхал, в этой лощинке отведал теплой с кислинкой брусники. Закружат, словно вберут в себя, и не поймешь, откуда пришел, куда путь держать.
И только словак в этих горах дома, это его горы, хоженые-перехоженые вдоль и поперек, вверх и вниз. Его Татры не закружат, не обманут, он - свой.
Топот сотен ног, бряцание оружия, тяжелое дыхание уставших людей спугнули тишину. Одинокие желтые листья стекали на каменистую тропу, будто Татры сыпали их под ноги партизанам, чтобы не так слышны были шаги. Ветви тянулись над тропой, прикрывая людей.
Павел шел рядом с французом, которому показывал, как разбирать винтовку. Француза звали Поль. Он дышал тяжело с тонким хриплым присвистом, оружие - за спиной, дулом вниз, выгоревшие солдатские обмотки, накрученные кое-как, сбились, тесемка волоклась по земле, но он ничего не замечал, смотрел вперед сосредоточенно. Иногда останавливался и кашлял. И Павел останавливался и ждал, когда Поль откашляется. Идущие сзади молча обходили их. Когда прерывался кашель, Поль смотрел на Павла виновато, словно прощения просил за остановку, и новый приступ сотрясал его тщедушное тело. Потом он вздыхал глубоко, смуглое лицо бледнело, становилось желтым, он поправлял за спиной винтовку и шагал дальше. Павел молча шел рядом.
