Владислав Крапивин - Синий город на Садовой
Нилка стрельнул с экрана синими глазами и порозовел:
– С приключением. Это был с'страшный с'случай, мы застряли в лифте… – Конечно, он не стал касаться подробностей. Тем более, что считалось, будто Оля и Борис их не знают…
Съемку тоже показали: как Нилка болтается на веревке перед бархатным задником. А еще – как проявляют пленку и колдуют над монтажным столиком… И наконец:
– Ну а сейчас, ребята, давайте посмотрим, что же у студии "Табурет" получилось… Я должна сказать сразу; не будьте строгими к технической стороне фильма. Ведь снимали-то его карманной камерой, на узенькую, нецветную и к тому же с просроченным сроком годности пленку. Есть на ней пятнышки, царапины, следы склеек – то, что у профессионалов было бы названо браком. Обычно такие пленки студия для показа не берет, но на этот раз мы сделали исключение. Ведь авторы фильма – совсем юные, они только начинают свой путь в киноискусстве. И давайте будем видеть в фильме не мелкие ошибки и огрехи, а то хорошее, что сумели сделать эти ребята…
Хлоп! – заставка студии. Такая же, как значок. А потом – запрыгали вырезанные из бумаги буквы, сложились в название: "Сказки нашего города"…
На экране возник Нилка. Сидит за своей "бэкашкой", жмет на клавиши. Бегут по дисплею компьютерные строчки. Никого не забыли в титрах: ни тех, кто снимал и снимался, ни тех, кто помогал. И отдельно: "Студия благодарит за помощь в работе над фильмом Анну Ивановну Ухтомцеву". Так и не посмотрела Анна Ивановна это кино…
И вот – все видят окно. За стеклом – ваза. Стекло слегка бликует, и в нем отражаются ребята с камерой. Но это даже хорошо – будто нарочно так задумано. А потом – крупно картина города на вазе…
И Нилкин голос:
– Мы часто ходили мимо старого дома на Садовой улице. Там в окне всегда стояла ваза, а на ней нарисован был город. Мы не знаем, кто в этом доме живет и откуда эта ваза взялась. Но город нам ужас'сно нравился. И нам даже казалось иногда, что он – частичка нашего Устальска. Ну, с'сказка такая придумалась… Потому что в самом деле – если приглядеться как с'следует – можно ведь и на наших улицах увидеть кусочки чего-то волшебного… С'смотрите сами…
И пошли кадры под неторопливую мелодию Бетховена…
Капли падают с края водосточной трубы в дождевую лужу, а в ней – забытый кем-то самодельный кораблик… Солнце выбрасывает лучи из-за башенок на здании аптеки, и башенки эти – будто замок из рыцарской легенды… Тень узорчатых листьев на кирпичной стене, деревянная резьба на створках покосившихся ворот… Кружево оконного наличника – по нему бегают воробьи.. Потом – то место на улице Садовой, где так похоже на Синеград. И еще несколько таких же уголков и переулков… Радуги в струях фонтана, где плещется малышня… Куранты на городском музее. Пушка на музейном крыльце. Нилка сидит верхом на этой древней пушке, поглядывает сверху на улицу, на берег…
А вот Нилка в своем дворе, смотрит, задрав голову, на дом, в котором живет.
– Я не люблю эти с'серые громадины, хотя сам живу в такой. Когда мне надоедает эта многоэтажная одинаковость… я знаете что делаю? Забираюсь на подоконник и оттуда пускаюсь в полет над н а ш и м Городом… Не верите? Смотрите с'сами… – Он у себя в комнате распахивает створки, вскакивает на подоконник (никто, конечно, не видит, что на всякий случай к щиколотке его привязан прочный капроновый шнур, который держит Борис). Потом – Нилкино лицо во весь экран, рывком на зрителя: Нилка будто прыгает в пустоту. И вот он уже летит! Сперва – среди искрящегося хоровода звезд. Затем – в светлеющем небе, над снятым с высоты городом.
Хорошо летит Нилка! Ветер отбрасывает у него волосы. Постепенно разматывается, трепещет вдоль ноги марлевая лента. И наконец улетает совсем. Треплется рубашка… Нилка виден то издалека, то близко – летящим как бы на зрителя. Он смеется и щурится от встречного воздуха. Из бокового кармашка на шортах ветер выхватывает и уносит бумажный клочок…
Все четверо помнят, что съемку тогда пришлось остановить. Борис подхватил бумажку:
– Нил, это что? Это тебе нужно?
Казалось бы, не нужно. Израсходованный автобусный билет. Но Нилка на своей подвеске заболтал ногами, завопил:
– Ой, не выбрасывай! Это очень с'счастливый!
И объяснил, когда его опустили:
– Видите, здесь все сходится. Серия НБ – Нил Березкин. Восемнадцать и один – это я родился восемнадцатого января. И снова сто восемьдесят один – в час ночи в восемьдесят первом году. Видите, какие одинаковые цифры слева и справа! Так ведь редко бывает… А если их сложить вместе, будет двадцать.
– А что такое "двадцать"? – спросил Федя.
– Ну… это двадцатое июня. Когда вы меня позвали с'сниматься…
Все даже смутились малость. И сам Нилка. Билет вернули на место, Нилку опять вздернули на подвеске, начали снимать, как он роняет сандалию. Уронил он ее очень даже натурально. И ловко поймал обратно. Помахал рукой тому, кто бросил с земли. А в фильм перед этим вмонтировали, конечно, Степку: как сандалия шлепается рядом с ним в траву, как он хватает ее, смотрит на Нилку, бросает… И почти никто из зрителей сейчас не знал, конечно, что через минуту после этого началось на берегу.
А пока Нилка летел, под ним проплывал Город. Крыши, тополя, излучина Ковжи, бегущие по прибрежным улицам автомобили. И лучи солнца били сверху сквозь облако. И голуби кружили у пожарной каланчи, словно чайки у маяка…
Плавно, будто со специальным кинозамедле-нием (а на самом деле без него), Нилка приземлился в траву на пустыре у разваленной халупы. И сразу оказался в своем балахонистом свитере и широких полусапожках. С ведерком и длинной кистью.
– Знаете, почему я здесь? Мы тут встречаемся с художником, которого зовут Вячеслав Муратов. В нашем Городе много хороших людей, и Вячеслав Анатольевич – один из них. Вообще-то мы зовем его просто С'слава… Однажды он увидел меня после дождя в такой вот с'спецодежде и говорит: "Давай я напишу твой портрет. "Том С'сойер наших дней". А мне, конечно, интересно, никогда с меня портретов не писали…
И вот Слава за мольбертом, работает кистью. Это еще не настоящая картина (ее Слава пишет до сих пор), а пока набросок, этюд. Сделан крупными быстрыми мазками. Но все равно Нилка очень похож. Он стоит вполоборота, приподнял кисть, которой только что мазал забор, а веселое лицо повернул к зрителю. Будто спрашивает: "Ну, как у меня получается?" Волосы у него растрепаны пуще обычного, рукава подвернуты до локтей, на руках, на щеке, на коленках – пятна краски… Теперь этот этюд висит дома у Нилки. Рядом с копией картины Пикассо "Мальчик с собакой". Пока Слава пишет Нилку, а тот позирует, Борис и Федя стоят неподалеку. Разглядывают остатки надписи на кирпичной стене – память о фотомастерской. Нилка наконец смотрит туда же. И принимается выводить кистью на покосившихся досках забора: "Н.Е. Березкинъ"…
– Знаете, почему я это написал? Когда-то здесь стояла мастерская моего прадедушки. Он был знаменитым фотографом. Когда смотришь на его снимки, кажется, что опять летишь над городом, только уже в машине времени, в прошлом…
Нилка бросает кисть и взмывает в небо (на самом деле – обратный ход пленки; по правде-то Нилка прыгал с забора в траву). И вот он снова летит – сперва через звезды, а потом как бы над старыми, столетней давности улицами. И меняются на экране снимок за снимком… И вдруг – молодые лица: парни и девчата, целый класс. По одежде, по прическам видно, что не нынешние, а из прошлых лет. Но уже не из таких далеких…
– А вот еще с'снимок. Но это, конечно, уже не прадедушкин. Таких фотографий много-много хранится у старой учительницы Анны Ивановны Ухтомцевой. Она полвека учила ребят в школах нашего города…
Анна Ивановна (живая, улыбчивая!) раскладывает на столе фотоснимки. Крупно видны ее чуть дрожащие сухие руки с прожилками…
– Теперь Анна Ивановна живет с'совсем одна в маленькой квартире на двенадцатом этаже, в доме номер три на улице Блюхера. Квартира с'сорок восемь… Если бывшие ученики навестят ее, она будет очень рада…
Поздно уже навещать. Об этом ведущая скажет в конце передачи…
– Вернемся на минутку в прошлый Устальск, ладно?.. Вот это церковь Всемилостивейшего Спаса. Такой она была в те годы. Потом долго был в ней то склад, то завод, с'сломали колокольню… Но теперь восстановили…
Колокольня стоит над тополями. По лестнице поднимается человек со светлым крестом на спине. На площадке у маковки его ждет другой (это были Слава и Дымитрий)… И вот уже крест стоит в высоте, горит на нем солнечный зайчик. Люди спустились. Опрокидывается, бесшумно рушится вниз лестница… И вот двор. Несут куда-то доски, разгружают с машины кирпичи. Слава и отец Евгений (оба в клетчатых рубахах и брезентовых штанах) таскают носилки с цементом…
