Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй - Ларри Ян Леопольдович

— Об этом после, — сказал профессор, — а сейчас прополощи еще вот эти.

Иван Гермогенович бросил на землю два тяжелых шара грязи и пошел обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.

Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.

Одна корзиночка была удивительнее другой.

Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решетки. На решетках лежали щиты, пробитые стрелами и украшенные звездами, листьями, венками. Можно было подумать, что эти маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.

Одна корзиночка напоминала даже чем-то маленький дворец, с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решетки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.

Это были сплетенные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.

— И все разные! — удивлялся Карик.

— Да, — сказал профессор, — они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и все же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.

— Что? — быстро повернулся к профессору Карик. — Вы сказали — это растение?

— Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея. Вернее — оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живет простая водоросль — диатмея. Вот в этой, — поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, — живет диатомея гелиопельта, в этих треугольных — трицератея, в этой ромбовидной — навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, — это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твердая оболочка осталась. Пройдут еще десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.

— Ого, — сказал Карик, — они, действительно, очень крепкие, смотрите, никак не сломать.

Профессор усмехнулся:

— Потому что оболочка диатомей построена из кремнезема. А это очень крепкий материал.

— Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..

— Ты хочешь спросить, как очутились на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть — очень давно здесь было озеро, которое диатомеи засыпали сверху донизу.

— Такие-то маленькие? Как же они могут засыпать озеро.

— Да, они малы, но зато их очень много. Они, как пыль в широком солнечном луче, носятся в толще воды. Миллиарды миллиардов. Их жизнь коротка. Они родятся и, прожив несколько часов, умирают. И день и ночь на дно морей, озер и рек падает, не прекращаясь, дождь мертвецов.

Их трупы ложатся на дно. На трупы падают новые трупы. Слой за слоем, все выше и выше поднимаются миллиарды диатомовых трупов, и вот проходят тысячи лет. Диатомеи поднимаются со дна реки островами, отмелями. Река разделяется на рукава, на дельты. Меняется и русло реки. Изменяется ее география. Огромные озера медленно умирают под слоем трупов диатомовых. Превращаются в болота. Исчезают с географических карт.

Недалеко от Ленинграда находится крепость Кронштадт. Тридцать километров надо ехать до него по Маркизовой Луже. Но через две с половиной тысячи лет из Ленинграда в Кронштадт можно будет пройти, не замочив ног. Трупы диатомовых покроют Маркизову Лужу плотным и крепким грунтом.

Как видишь, эти крошки незаметно для человека меняют и самый вид земли.

Ну, а сейчас оболочки диатомей получат новое назначение. Выбирай-ка для своих колобков кошелки.

Карик задумчиво наполнил две корзиночки колобками и пошел следом за профессором.

Путешественники вернулись в энотеровую рощу. Они положили корзинки под деревом и растянулись в прохладной тени. Закинув руки за головы, они лежали, негромко разговаривая, но скоро оба стали зевать.

— Поспим, — предложил профессор.

— Спите, — сказал Карик, — а я постерегу вас.

Профессор заснул.

Карик лежал рядом и, слушая мерное дыхание Ивана Гермогеновича, думал о том, как обрадуется мама, когда он и Валя придут домой, и как она будет ахать, когда он, Карик, станет рассказывать ей про это удивительное путешествие.

Глаза Карика слипались.

Он повернулся на бок и заснул так же крепко, как и профессор.

Сквозь сон они слышали какой-то неясный шум и чьи-то тихие шаги, как будто к ним подкрадывался дикий зверь. Потом все стихло. И вдруг самый настоящий человеческий голос закричал громко:

— Ах, вот вы где? А это что же такое?

Иван Гермогенович и Карик открыли глаза.

Глава пятнадцатая

В розовом свете вечерней зари перед профессором и Кариком стояла Валя. Живая, настоящая Валя.

В руках она держала корзиночку-диатомею, внимательно рассматривая ее серебристые узоры. Она то подносила корзиночку к самым глазам, то поднимала высоко над головой и рассматривала ее, прищурив один глаз.

— Глядите, граждане! — засмеялся Карик. — Перед вами продолжение фильма «Девушка с Камчатки». Пропавшая девушка таинственно появляется на западном побережье.

Профессор ничего не сказал. Он только крепко прижал Валю к себе и молча погладил ее по голове.

Валя вывернулась из рук профессора и, протягивая ему корзинку-диатомею, спросила:

— Неужели вы сами сделали? Из чего это? И чем она так вкусно пахнет? Ее можно есть?

— Корзиночку нельзя, но булки, которые лежат в корзинке, можно, — сказал профессор.

— Тебе сколько? Две? Три? — спросил Карик, доставая колобки из корзиночки.

— Пять! Мне пять! — быстро сказала Валя.

Профессор и Карик засмеялись.

— Вот это называется проголодалась! — сказал Карик.

— Ничего, ничего! Пусть ест как следует. Да и мы с тобой закусим заодно. Хочешь?

— Это можно! — согласился Карик.

Путешественники сели в тени развесистого дерева.

Профессор поставил против Карика и Вали по корзиночке колобков и широким, гостеприимным жестом пригласил ребят к ужину.

Валя откусила кусочек колобка, пожевала и сказала:

— Очень вкусно! — И принялась уплетать колобки за обе щеки.

Профессор и Карик посматривали, улыбаясь, на Валю.

Карик подмигнул Ивану Гермогеновичу и с самым невинным видом спросил:

— А это правда, что в Москве жил человек, у которого был аппетит слона?

— Не слышал, — сказал профессор.

— А я слышал. Говорят, он съедал десять тарелок супа.

— И я съела бы! — сказала Валя, запихивая в рот большой кусок колобка.

Карик подтолкнул профессора локтем.

— А на второе — пятнадцать отбивных котлет.

— И я могу пятнадцать! — сказала Валя.

— И, наконец, после обеда он съедал двадцать компотов! — продолжал Карик.

— А я хоть тридцать!

Карик отодвинул от себя корзинку и вытер пальцы о лепесток.

— А потом этот человек подвязывал салфетку на грудь и говорил: «Ну, кажется, я заморил червячка, теперь, пожалуй, можно приступить и к настоящему обеду!»

— И я…

Валя протянула руку к восьмому колобку, но, дотронувшись до него, подумала немного и, тяжело вздохнув, сказала:

— Нет, я уже больше не хочу.

— Ну, а теперь, — похлопал Валю по плечу Иван Гермогенович, — рассказывай, как это ты ухитрилась попасть в цветок энотеры.

— А мы с Кариком вас искали… Правда, Карик?

Карик кивнул головой.

— Я ходила-ходила и вдруг захотела есть, а в лесу пахнет как в кондитерской. Полезу, думаю, на дерево. И полезла. А там ка-ак захлопнется и не пускает. Кричала-кричала, — даже у самой уши заболели.

— И плакала, наверное?

— Немножко… А потом заснула да так крепко, что даже ничего во сне не видела. А потом, слышу, кричат: «Валя, Валя!» Я хочу проснуться, но никак не могу!