Глория Му - Детская книга для девочек
– Кто это – Рахмет? – заинтересовалась Геля.
– Татарин. В «Каторге» трактирщиком, – мрачно пояснил Щур, – зверюга страшный, его даже деловые опасаются… Но Вильгельмовича трогать не велел. Говорит – грех тому, кто маджзуба обидит. Маджзуб – это по ихней, татарской вере юродивый.
Щур вздохнул. Строгая морщинка, пересекавшая лоб, разгладилась, и он уже добродушно проворчал:
– Как дети малые оба два. За кажным шагом глядеть надо. А мне ж не разорваться…
– Ну ты тоже, знаешь, нахал! – рассердилась Геля. – Григорий Вильгельмович вообще уже взрослый и прекрасно дожил без твоих хлопот до двадцати семи лет!
– О чем спор? – Розенкранц, спустившийся из лаборатории, застал их врасплох.
– Пустое, – отмахнулся Щур. – Чай будете, Григорий Вильгельмович?
– С удовольствием! – Розенкранц придвинул стул и с ходу нажаловался Геле: – Вот, не могу уговорить господина Щура поступить ко мне помощником. Помогите мне, любезная Аполлинария Васильевна! У вашего друга феноменальная память, и он очень, очень способный…
– Я б с дорогой душой, – сказал Щур, подавая ученому чашку. – Только бабка меня со свету сживет. Не любит она образованных.
– Давайте я с ней поговорю! – предложил Григорий Вильгельмович. – Уверен, что смогу убедить вашу бабушку!
– Это вряд ли. Сами понимать должны. – И объяснил Геле: – Папаша у господина Розенкранца больно строгий. Дал денег на опыты и велел отделить радий-D от хлорида свинца. Ежели ты, говорит, чего-то стоишь, то отдели радий-D от этого мусора. – Паренек шумно отхлебнул чаю из блюдечка. – И что ты будешь делать! Хоть тресни, а надо отделять! С папашей разве поспоришь? Родная кровь.
– Боюсь, это я ввел господина Щура в заблуждение, – поспешно произнес Розенкранц. – Я, знаете ли, учился у профессора Резерфорда…
Геля кивнула – она это знала лучше всех. Слышала раз сто.
– И у нас сложилась традиция… Студенческая традиция, знаете ли, – продолжал химик, – называть учителя Папой. А Резерфорд, в свою очередь, называл студентов мальчиками. Только Гейгеру строгое немецкое воспитание не позволяло допускать такого фамильярного отношения, и он, один из всех, называл учителя проф…
– Извините, Григорий Вильгельмович, мне надо бежать, а то в гимназию опоздаю. – Геля поднялась. Слушать о Резерфорде в сто первый раз охоты не было.
– Конечно, конечно, – засуетился Розенкранц. – Но обещайте зайти к нам вечером и повлиять на господина Щура. Ему необходимо учиться!
– Да, я слышала. У мальчика феноменальная память, – кисло заметила Геля.
В гимназию неслась как бешеная антилопа. Настроение было ужасное. Надо же, как эти двое спелись! Опыты, наука, титрование еще какое-то!
Ну ничего. У нее, между прочим, есть занятие поважнее. Она спасает любовь всего человечества, так-то!
Тут Геля задумалась о любви и о том, какая это странная штука. Девчонки в лицее и здесь, в гимназии, постоянно о ней шушукаются. В гимназии даже больше из-за того, что обучение раздельное и в классе нет мальчишек, поэтому о них можно врать и придумывать что угодно, как о каких-нибудь фантастических единорогах, а придуманное вранье всегда интереснее правды.
А вдруг и вся любовь – придуманное вранье?
Хотя вот Динка Лебедева рассказала по секрету одной девочке (естественно, через полчаса об этом знали все), как целовалась со старшеклассником из соседней школы. Но ведь тоже наверняка вранье – что, нельзя было найти кого-нибудь поближе? Пусть и старшеклассника. Динка ужасно красивая, с ней любой бы согласился целоваться.
А вот Геля никогда ни с кем не целовалась. Не считая вчерашнего…
При этой мысли у нее запылали щеки и стало трудно дышать. Но она тут же строго сказала себе – дышать трудно, потому что бежит. А вчерашнее – вовсе не настоящий поцелуй. В щеку целоваться можно с кем попало, даже с теми, кого совсем не любишь. Вот и Щур об этом думать забыл.
Только поднявшись в класс, Геля вспомнила про сегодняшний экзамен.
К ней сразу подскочили несколько девочек и стали наперебой спрашивать, все ли билеты она прошла.
– Все, – улыбнулась Геля и почти честно добавила: – Первый раз в жизни совсем не боюсь экзамена.
– Счастливица! – завистливо протянула Сашенька Выгодская. – А я Расина совсем не помню. Не дай бог, попадется третий билет…
– Господа! Господа! Умоляю, потише! – простонала Лидочка Воронова с третьей парты. – У меня голова как котел. Не спала подряд две ночи…
Геля окинула взглядом класс. Некоторые девочки сидели за партами, закрыв ладонями уши и уставившись в потолок, – повторяли билеты, надо думать. Кое-кто нервно расхаживал по классу. В углу у окна собралась стайка гимназисток. Судя по нервному хихиканью, они окружили Наденьку Лохвицкую – самую веселую девочку в классе, и она опять всех развлекала.
Геля решила, что посмеяться перед экзаменом будет очень кстати, и присоединилась к группе.
– В этом флаконе заперты духи познания, – замогильным, вибрирующим от смеха голосом вещала Наденька. – Кто осмелится узнать свою судьбу?
– Я! Я! Какой мне билет будет? Наденька, душечка, предскажи, пожалуйста! – взволнованно спросила Леночка Ган.
Все затаили дыхание, и после короткой паузы Наденька изрекла:
– Двадцать седьмой!
– Ах! – вскрикнула отчаянным голосом Леночка. – А я ведь его и не начинала! – И стремительно бросилась к своей парте учить предсказанный билет.
– А можно и мне? – весело попросила Геля, и девочки расступились, пропуская ее поближе к Наде.
Лохвицкая сидела боком, как наездница, на краю парты, сжимая в руках фигурный флакон из-под кельнской воды. Услышав вопрос, повернула голову, и Геля вскрикнула и зажмурилась. Вместо бойких серых глаз на нее уставились два жутких бельма.
– Поля! Поля, милая, простите! Я же просто пошутила!
– А я вам двадцать раз говорила, Лохвицкая, что шутки у вас недопустимо грубые! Вы хуже мальчишки! – послышался сердитый голос Вороновой. – Вот теперь Рындиной дурно!
Геля открыла глаза и увидела рядом с собой Наденьку – обычную сероглазую Наденьку, состроившую виноватую рожицу.
– Пустяки, – сказала Геля. – Простите. Мне померещилась какая-то чертовщина…
– Ничего вам не померещилось, – резко возразила Лидочка, – Лохвицкая вечно строит ужасные рожи!
– Но это же просто шутка, меня папенька научил, – Наденька взяла Гелю за руку. – Вот смотрите, надо закатить глаза под лоб…
Дверь класса распахнулась, показался господин в синем вицмундире (один из инспекторов) и сказал:
– Экзаменующиеся, пожалуйте за мной!
В классе сразу повисла звенящая тишина, и девочки, выстроившись парами, проследовали в центральный зал.
Там стоял большой, крытый зеленым сукном стол с разложенными на нем программами, листами для отметок, билетами и синими тетрадями журналов. За столом, в самом центре, сидела Ливанова, как всегда, спокойная и строгая, рядом добродушного вида белобородый старик – председатель педагогического совета, потом члены опекунского совета, и бог знает кто еще.
Геля все же слегка испугалась, увидев такое количество важных людей. Да и шутку Наденьки она сочла дурным предзнаменованием. Руки похолодели, а по спине пробежали ледяные мурашки. Ну и что, что она все знает? А вдруг в самый ответственный момент – хоба! – и забудет? Ведь такое случается, особенно на экзаменах.
Однако через три четверти часа Геля вместе с другими девочками, непристойно визжа и хохоча, выкатилась из гимназии, чувствуя себя счастливой собачонкой, которую, наконец, спустили с поводка.
Она сдала, конечно, сдала! И что за ужас эти экзамены, даже если все знаешь! Умереть-уснуть!
– Господа! Айда к нам, в кондитерскую, – весело предложила Лидочка Воронова. – Маменька обещала угостить всех чаем с эклерами, если я сдам не ниже, чем на четверку!
– Нет, спасибо, меня родители ждут! – отказалась Геля и, распрощавшись с девочками, полетела домой.
Сдала! На отлично! То-то все обрадуются!
Но из ближайшей подворотни вдруг послышался свист, и Геля, оглянувшись, увидела притаившегося там Щура.
– Ой! Ты как здесь? – спросила она, нырнув в тень дома.
– Вас поджидаю. – Он прищурился, улыбнулся. – Экзамен сдали?
– Сдала! На пятерку! Это самый высший балл! – похвасталась Геля. – А откуда ты узнал?
– Вот узнал! – Щур гордо выпятил грудь, будто это он, а не Геля сдал экзамен на отлично. – Пробегимся в одно местечко?
– Ой, нет, меня дома ждут… Извини…
– Ништо, подождут, – легкомысленно заявил Щур и протянул ей руку.
Поколебавшись минуту, Геля схватила парнишку за руку, и они понеслись по переулкам в сторону Маросейки.
Глава 23
Сначала Геля подумала, что они бегут к Розенкранцу. Наверное, Григорий Вильгельмович и Щур сговорились устроить для нее какое-нибудь торжество в честь первого экзамена!
