Ольга Гурьян - Марион и косой король
Женевьева взяла свечу и пошла впереди. Опи добрались до чулана на верху дома, свечу поставили на сундучок у входа и, вдвоем раздев Мариоп, уложили ее на широкий соломенный тюфяк и закрыли одеялом. Женевьева ушла, крикнув на прощание:
— Не забудь погасить свечу, чтобы не было пожара. И не вздумай опять гасить подолом рубахи, а дыханием или пальцами.
— Без вас знаю, — сказала Марго. — Здесь вам не кухня, нечего приказывать.
Она сжала двумя пальцами фитиль, тоненький язычок пламени погас, и, скинув в темноте платье, Марго нырнула под одеяло.
Прошел час или два и в доме давно все затихло, когда Марион вдруг открыла глаза.
Свеча горела ослепительно ярко, и от нее, будто от камня, брошенного в воду, волны света разбегались кругами, все шире и шире, от стены до стены, и от этого воздух в чулане был жаркий и душный. Марго, на корточках перед сундучком, откинула его крышку и что-то искала там. И вдруг выпрямилась, и в руках у нее было длинное платье. Она встряхнула его, и серебристая ткань засверкала, переливаясь. Косые полосы, будто змейки, зеленые и золотые, бежали от ворота к подолу, и платье шуршало и шептало, будто ручеек, бегущий по камням.
Марго подняла руки над головой, и платье скользнуло вниз. Она провела ладонями от шеи до пояса, и платье приникло к телу. И тут в руках у нее оказался цветок розы, и она приколола его к груди. И, снова нагнувшись над сундучком, вынула оттуда остроносые красные туфельки. Но она не обула их, стояла босая и держала туфли за их длинные завязки.
И вдруг свеча погасла, и все исчезло.
Утром, когда Марион проснулась, она увидела, что Марго лежит рядом и тихо посапывает. На сундучке аккуратно сложены холщовое платьице Марион и короткое темное платье Марго, будто всю ночь оба платья мирно спали рядышком, как их хозяйки. Все, что ночью привиделось, было всего только сном.
Но как ярко, отчетливо, как наяву, вспомнились и солнечный свет свечи, и Марго, прекрасная, как принцесса, в зеленом и серебряном, струящемся платье, и нежная роза на ее груди, и таинственная улыбка на ее губах.
Всем известно, что первый сон на новом месте предвещает судьбу. И такой волшебный сон обещал счастье и радость. И разве не счастье и не большая удача, что Марион встретила здесь нового друга, приветливую, улыбающуюся Марго!
Марго приоткрыла один глаз и пробормотала:
— Спустись во двор, там умоешься у колодца, а я еще полежу немножко.
У колодца сидел на корточках старичок и кормил вчерашнюю собачонку. При этом он ласково приговаривал:
— Ах ты, тощенькая! Никто тебя, видно, не жалел. Ах ты, кургузенькая, у тебя, верно, и имени нет. Я буду тебя звать Курто. Курто-кургузый!
А Курто усердно вилял куцым хвостом и, вылизав миску, упал на спину и в знак доверия поднял вверх все четыре лапы.
Старичок почесал ему брюхо и, увидев Марион, объяснил:
— Животные—они безгласные. Вот и приходится за них говорить и думать. Ты пришла умыться, маленькая девочка? Как тебя зовут?
Марион ответила, сполоснула лицо и руки и утерлась подолом. Старичок не уходил, стоял рядом и смотрел на нее. Тогда, совсем как Курто, почувствовав к нему доверие, она спросила:
— Что я теперь должна делать?
— Я по хозяйству не распоряжаюсь, — ответил он. — Я приказчик в лавке. Отвешиваю фиги из Мальты, изюм из-за моря, сахар из Вавилона — кому чего сколько требуется. А зовут меня Клод Бекэгю, и ты называй меня дедушка Бекэгю. Так что тебе делать? На твоем месте я взял бы метлу, которая стоит под лестницей за дверью, и подмел бы мостовую перед домом. Давно не мешает ее подмести.
Марион нашла метлу и пошла подметать.
Грязь летела комками, бежала струей на середину улицы. Но перед дверьми лавки было чисто, и от прутьев метлы образовался красивый узор. Довольная своей работой, Марион оперлась на метлу, подняла голову и увидела вывеску над входной дверью.
Три важных господина, три короля в богатых и пестрых одеждах, несли в руках дары. У одного короля, важного господина, лицо было черное, губы толстые и красные, яркие-яркие, а вокруг головы обмотан полосатый платок. Второй был просто старик, и его завитая колечками белоснежная борода спускалась до пояса. Но третий был молодой и прекрасный, в золотой короне на темных кудрях. И была ли то ошибка неумелого живописца или внезапное вдохновение рвануло в сторону его кисть, по один глаз молодого красавца был возведен в небеса, а другой печально и ласково смотрел прямо в глаза Марион.
О прекрасный, прекрасный господин! Прижав метлу к груди, Марион неотрывно смотрела на него, слезы восторга навернулись у нее на глазах, ресницы моргнули, и ей показалось, что он хитро подмигнул ей одним глазом.
Глава четвертая КРАЖА
Уже месяц прошел, и Марион привыкла к своей новой жизни, и все ей нравилось. Она очень старалась и была очень благодарна своим новым хозяевам, потому что видела: они учат ее всему хорошему, по-рядку и приличиям и преподают ей разные полезные знания.
С утра она первым делом убирала залу, вытирала пыль с резных закорючек скамей и поставца и, ползая на коленях, терла влажной тряпкой плиточный пол. В это время под окном раздавался крик торговки травой:
Зеленые травы пахнут на славу,
Листья ольхи от укусов блохи,
Покупайте, покупайте, посыпайте полы!
Марион выбегала па улицу, покупала большую охапку и поверх нее улыбалась прекрасному королю на вывеске. А он ей подмигивал: «Старайся, старайся!»
Она посыпала травой пол в зале и бежала убирать спальню. Кровать была такая высокая: приходилось становиться па скамеечку, тянуться на цыпочках, чтобы взбить соломенный тюфяк, застелить его простыней и покрыть одеялом. С трудом подняв тяжелый таз с водой, в котором хозяйка мыла лицо и руки, а хозяин — такой чудак! — даже ноги, Марион тащила этот таз к окну и, крикнув, как ее научили: «Берегись воды!» — выплескивала воду на улицу.
С уборкой было покончено, но тут начались непредвиденные дела. Вдруг хозяйка входила в комнату и, разводя руками, удивленно говорила:
— А я сейчас поймала моль… — И, подумав, прибавляла: — Возможно, она развелась в сундуке и жрет платья моей покойной матушки и бабки, которые достались мне в наследство, и даже — боже мой! — зимний плащ мужа.
Тут вбегала Марго и накидывалась на хозяйку:
— И о чем вы раньше думали? Такие дорогие платья! И шелк, и атлас, и шерстяной камлот!
Тотчас со звоном защелкали замки, поднимались тяжелые крышки сундуков. Хозяйка и Марго хватали платья, плащи и меха и метали их на протянутыо вперед руки Марион. А когда гора богатых одежд выросла выше головы девочки, приказали все вынести во дворик и там развесить на веревке. И дали ей тонкую палочку, чтобы усердно выбила пыль и моль.
Палочка плясала, стучала по плотному шелку, узорному атласу, пышным мехам. Пыль вздымалась клубами. Моль взлетала и искала, где спрятаться. И тут пришла негодная собачонка Курто.
Она деловито обнюхала свисавший до земли край зимнего плаща. Любимый плащ хозяина из добротного английского сукна, по воротнику, подолу и рукавам обшитый темным мехом. А глупая собачонка понюхала, понюхала и подняла заднюю ножку.
— Ах, Курто, как тебе не стыдно!
Марион уронила палочку, широко открытыми глазами смотрела, как растекается пятно, и побежала к Марго доложить о беде.
Но та только рассмеялась и, смеясь, проговорила:
— Дурочка ты, ничего нет страшного. До зимы высохнет.
Но Марион, прижав руки к груди, смотрела с мольбой.
— Ладно, — сказала Марго. — Сейчас выведем твое пятно. Сама я это средство не пробовала, но слыхала, что, если промыть пятно в уксусе, оно сразу исчезнет и даже если ткань выгорела, она от уксуса станет еще ярче.
И действительно, пятно от уксуса хоть и не исчезло, но стало ярче и много заметней. Марион заплакала.
— Сейчас же замолчи! — зашипела Марго. — Услышат тебя и прибегут, и уж тогда крику не оберешься. А твоего Курто я сейчас за шиворот и через забор.
— Не надо! — закричала Марион, и Марго, смеясь, перекинула плащ через руку и ушла.
Иногда вдруг за обедом случалось, что хозяин двумя пальцами вынимал из тарелки муху и замечал:
— Ставили бы на стол миску с соком сырого лука, и все мухи бы подохли.
— Боже мой! — говорила хозяйка. — Ведь мух не так уж много, и никакого нет от них вреда.
Но Марго тотчас приказывала Марион бежать на кухню и натереть лук.
Марион терла луковицу за луковицей, и от едкого духа слезы застилали ей глаза и лились в луковый сок. А кухарка Женевьева, молча наблюдавшая за ней, подходила, утирала ей лицо своим фартуком и, оттолкнув ее локтем, уносила миску в столовую.
Накануне праздников или когда ждали к вечеру посетителя, купца-оптовика из Монпелье или Фижака, Женевьева брала с собой Марион, чтобы было кому тащить за ней корзину с покупками. Они шли по Большой улице Сен-Дени, мимо Гусиной улицы, где торгуют жареной птицей, мимо улицы Кэнканпуа и Ломбардской улицы, где итальянцы ссужают деньги под заклад, и издали видели три могучие квадратные башни, соединенные высокими стенами, — Большое Шатлэ на берегу Сены, парижскую тюрьму.
