Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
— Как бы там ни было, но, боюсь, из вашего замысла выйдет такое, что хуже не придумаешь, — заметил я, после некоторого размышления. — Ни одного Дуна в наших краях? У меня этот ужас даже в голове не укладывается!
— Ну тогда ты самый что ни на есть правоверный тори,— со смехом воскликнул Джереми Стикльз.— Ты веришь в священное право разбойников, когда они в неизреченной милости своей тащат у тебя твоих тучных, откормленных овец. Уж на что я твердолобый тори, Джон, но твоего лба пушкой не прошибешь. Ага, хмуришься! Наверное, жалеешь о том, что тебя больше не будут грабить.
И он снова засмеялся, а я, стоя рядом, подумал о том, что смеяться тут не над чем. Разве мы не любим того, что нам привычно и знакомо, и разве внезапные перемены не приводят нас в замешательство и расстройство? Да, если не считать потери фермы, кончины короля или, скажем, смерти нашей старой Бетти, ничто не расстроило бы меня и моих близких больше, чем гибель Дунов из Беджворти. Я подумал о том, какие невзгоды выпадут при этом на долю Лорны. Если солдаты и ополченцы начнут штурмовать Долину Дунов, что станет с ней? Вот какие мысли жгли мое сознание, и потому, когда Джереми снова изложил мне свой план, превознеся до небес мою силу, храбрость и сметливость (вот ведь какой льстец!), и в довершение ко всему заявил, что я ему в этом деле заменю, по меньшей мере, четверых, я оборвал его на полуслове и сказал:
— Мастер Стикльз, заявляю вам раз и навсегда: таким делам я не пособник. И не потому, что не верен своему королю, а потому, что у меня есть особые — личные причины. Строя планы, помните: я не нанесу Дунам ни одного удара и не возьму под стражу ни одного пленника.
— Ты не нанесешь ни одного удара убийцам своего отца! — воскликнул обескураженный Джереми.
— Да, мастер Джереми, ни одного удара, — пока не узнаю, кто именно убил моего отца.
— Ну хорошо, Джон,— примирительным тоном сказал Джереми Стикльз,— я знаю твое упрямство и знаю, что ежели тебе что стукнет в голову, так его уж не выбьешь оттуда никакими силами. Значит, говоришь, у тебя есть личные причины? Ладно, будь по-твоему. А ты все же приходи посмотреть на наш спектакль. Потеха, я тебе скажу, будет на славу. Многие фермеры отыщут в долине своих дочерей, а парни из Порлока — своих невест. Может, для тебя какая красотка сыщется, ежели только...
— Хватит, мастер Джереми, не люблю я шуток на эту тему!
— Ну что ты, право, раскипятился? Хватит, так хватит. Одно только я тебе скажу, и не в шутку, а всерьез. Мы вытащим твоего старого двуличного дядюшку Хакабака из Далвертона и заставим его штурмовать Долину Дунов в первых рядах, и это так же верно, как то, что меня зовут Джереми Стикльз. Я слышал, он не раз клялся, что был бы готов лично штурмовать это черное гнездо, ежели бы у него за спиной была дюжина мушкетеров. Нынче мы предоставим ему такую возможность, и пусть-ка он докажет королю свою верность, которая нынче стоит под большим вопросом!
— Когда вы собираетесь дать бой Дунам? — спросил я.
— Пока об этом говорить рано, — ответил Джереми Стикльз, — Сначала я должен обшарить весь край вплоть до Тивертона, собрать силы и раздобыть снаряжение и боеприпасы. Я решил использовать ополчение, причем не только в пешем строю: ежели Дуны предпримут кавалерийскую атаку, я противопоставлю им собственную конницу, которая должна будет отрезать Дунам путь к отступлению.
Чем дольше я слушал Джереми Стикльза, тем больше становилось мне не по себе, и все, в основном, из-за Лорны. Ну хорошо, положим, штурм удался. Что станет с ней? Кто убережет ее от озверевших солдат, если, скажем, до этого ей не причинят вреда сами Дуны? Были у меня и другие опасения, которые, конечно, не шли ни в никое сравнение с мыслями о судьбе Лорны, но легче от того становилось не намного. Кто защитит наш хлеб, наших овец, наш скот и наших тучных свиней от мародеров в солдатской форме и от ополченцев, которые вообще не признают никакой дисциплины?
Тучи надо мной и моими близкими с каждым днем становились все мрачнее, но и между ними брезжил радостный просвет. Том Фаггус вернулся из Лондона, гордый и счастливый, как никогда. Он привез с собой пергаментный свиток с королевским прощением, и мы с необычайным восторгом принялись рассматривать столь важный документ, тем более что никто из нас не смог прочитать в нем ни словечка. Том Фаггус и сам признался, что ему легче было бы украсть полсотни кошельков, чем осилить в этой диковинной грамоте хотя бы строчки.
Глава 27
Глупец и глупышка
А далее произошло событие, подвергшее мою любовь к Лорне серьезнейшему испытанию. Я готов был встретиться лицом к лицу с Карвером Дуном и его отцом, я мог бы заглянуть в пасть голодного льва, но, честное слово, никогда, будучи в здравом уме и твердой памяти, — никогда не решился бы я на встречу с сэром Энсором Дуном, перед которым трепетали даже самые отчаянные им Дунов. И все же я был вынужден пойти на это. Вот как это случилось.
Однажды утром я отправился, как обычно, на то место, откуда я считал грачиные гнезда, и — Боже, что это? — обнаружил, что верхнее гнездо исчезло: на дереве осталось только шесть гнезд. Снова и снова вглядывался я в дерево, тер глаза и вглядывался снова,— нет, никакого сомнения: Лорна зовет меня, Лорна в опасности, с Лорной что-то случилось.
Что делать? Явиться в долину открыто, средь бела дня? Погибнуть глупой смертью? Но кому от этого станет легче? Господи, что же делать, не сидеть же сложа руки! Я добежал до ближайшего места, откуда, оставаясь незамеченным, можно было часами наблюдать за долиной, и залег в кустах, с нетерпением ожидая, что будет дальше
Увы, мое нетерпение не ускорило хода событий. В той части долины, что просматривалась с моего места, не двигалось ничто, кроме речки да нескольких похищенных коров, у которых был такой печальный вид, словно бедные твари взаправду осознавали беззаконие, учиненное над ними. Мне в моей засаде только и оставалось, что дуть себе на пальцы, потому что начинался мороз, великий мороз, оказавший столь значительное влияние на судьбу Лорны, и мою, и на судьбы всех пяти миллионов людей, населявших тогдашнюю Англию, мороз, какого я не видывал прежде и, Бог даст, не увижу больше никогда.
В засаде, к счастью, я сидел не один. Со мной была наша лучшая овчарка, старый верный Уоч. Если бы не он, в тот день я наверняка остался бы без обеда. Я привязал записку к ошейнику Уоча и отправил его прямиком к Анни. Менее чем через час он воротился назад, высунув язык и гордо махая хвостом. К его ошейнику был привязан большой платок, а в платок завернуты большой ломоть хлеба и кусок бекона. Я не стал писать, что я собираюсь делать: зачем волновать сестричку заранее?
Когда стало темнеть и я было собрался двинуть в долину, петляя между холмами, как вдруг Уоч издал низкий, протяжный вой. Я мигом нырнул в тень и приказал ему замолчать. Справа от того места, где я прятался, из лощины, густо поросшей кустарниками, прямо на меня двигалась маленькая человеческая фигурка. Кто это? Я вспомнил, что когда-то я уже видел этого человека в Плаверз-Барроуз. Тогда, в Плаверз-Барроуз, ярко светила луна, и я... Господи, да ведь это же Гвенни, Гвенни Карфекс, служаночка и верная помощница Лорны! Вот это встреча! А Гвенни между тем, заметив меня, вздрогнула, но скорее от испуга, чем от удивления, и, живо приблизившись ко мне, все еще сидевшему в засаде, положила на меня обе ручонки так, словно мы были знакомы с ней, по меньшей мере, лет двадцать.
— Молодой человек, — без обиняков заявила она, — ты пойдешь со мной. Я шла за тобой на вашу ферму. Старик при смерти и не может умереть или, вернее сказать, не сможет умереть, не переговорив с тобой.
— Не переговорив со мной! — Удивлению моему не было предела. — О чем сэр Энсор Дун собрался беседовать со мной? Неужели мистрисс Лорна все ему рассказала?
— Все до капельки, когда увидела, что старик уже не жилец на этом свете.
От этой новости меня бросило и в жар, и в холод: я понял, что если не решусь на встречу с сэром Энсором, я потеряю Лорну навсегда. Итак, чему бывать, того не миновать. Я отправил Уоча домой и последовал за Гвенни. Мы быстро спустились в лощину, откуда она только что пришла. Мы спустились на самое ее дно и вошли в рощу, окруженную громадными гранитными валунами, и здесь, в самой глубине зарослей, в самом их темном углу, Гвенни нашла узенькую дверь, которую можно было принять за ствол дерева даже на близком расстоянии. Толкнув ее, девочка быстро двинулась по тесному проходу, и я вошел за ней, стараясь не отставать, и было это не просто: вокруг хоть глаз выколи, и к тому же мне пришлось согнуться в три погибели.
Проход, к счастью, оказался коротким. Вскоре мы вышли наружу и оказались в самом верхнем ярусе Долины Дунов. Направляясь к дому того, кого тут называли «капитаном», мы наткнулись на парочку Дунов, стоявших на берегу речки.
