Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
Он не плакал. Он совсем не хотел плакать, но по его щекам текли слёзы.
А в сквере перед монастырём продолжалась перестрелка.
— Ложись! — прозвучало над ухом Петрика.
Мальчики упали на тротуар.
— Там… за каштанами! Нет, не уйдёте, мерзотники! — крикнул тот же голос. И тут Петрик увидел трёх милиционеров, которые короткими перебежками начали окружать двух отстреливающихся неизвестных.
Из-за угла выбежала группа людей, вооружённых винтовками.
Рядом с Петриком, крепко сжав губы, опустился на колено молодой голубоглазый милиционер. Он прицелился и выстрелил из револьвера. В сквере дядька в сером костюме и фетровой шляпе вскинул руками и тяжело рухнул на траву.
— Получай, продажная шкура! — прошептал милиционер и утёр рукавом гимнастёрки крупные капли пота на лбу.
— Дядю, туда второй побежал, — осторожно приподнимаясь, указал Василько. — Уйдёт…
— Не уйдёт!
Милиционер склонился над Юрой и расстегнул ему рубашку.
— Убили хлопчика? — спросила подбежавшая женщина с санитарной сумкой на боку.
— Живой… Ранен в плечо, навылет, — ответил милиционер, поднимая на руки Юру. — Где он живёт?
— Тут… совсем недалеко… Идёмте, я поведу, — сказал Петрик.
Сегодня Петрик будто заглянул в очи самой смерти, и это сделало его сразу старше. Сейчас он бежал, крепко прижимая к груди древко знамени. Он устал, но ни за что не хотел передать знамя Олесю, который несколько раз просил:
— Дай, понесу… ты утомился…
— Смотрите, около ворот машина стоит, — забегая вперёд, указал рукой Василько.
…Когда рану обмыли и перевязали, Юра вдруг тревожно открыл глаза. Поднял голову. Но тут же со стоном уронил её на подушку.
— Спокойно, мой мальчик, — тихо проговорила Галина Максимовна.
В комнату вошли красноармеец, шофёр Гнат Клименко и милиционер, который принёс Юру.
— Ну как, ему лучше? — спросил Клименко.
— Нет… Но каждая минута… Мы должны ехать, — твёрдо произнесла Галина Максимовна.
— Уже опасно, дорогу бомбят, — предостерёг милиционер. — Я могу отвезти вас к моей маме, это здесь, под Львовом. Может, бывали — Винники. Там вам будет хорошо. Знаете, что-то не верится, чтобы наши оставили Львов. Слов нет, будут бои, но Львов не сдадут.
— И я так думаю, — горячо прошептала Дарина.
— Я должен выполнять приказ, — напомнил красноармеец Клименко.
— Сейчас поедем, — ответила ему жена командира.
Она крепко пожала руку милиционеру.
— Спасибо вам, товарищ, за доброту вашу, участие. Но, как знать, возможно, Юрочке понадобится операция… К утру мы уже будем в Киеве, и я положу сына в госпиталь…
Юра снова открыл глаза и теперь увидел, что около дивана стоят тимуровцы.
— Мы сейчас поедем, Юрочка, — слышит он голос матери.
Тишина. В комнате не слышно ничего, кроме ударов маятника больших часов.
— Знамя…
— Вот оно, Юра, — приблизился Петрик. — Ты не бойся, мы его сбережём.
Глава девятая. Так и не встретились
— Я знаю, что вы прибыли во Львов со своим вагоном и людьми. Понимаю желание ваших товарищей с оружием в руках защищать город, военком пристально посмотрел в лицо Александру Марченко. Но изыскательная партия должна немедленно выехать в Киев. Вы инженер, сами понимаете, нет у вас права вот так всё бросить и уйти. Вам доверили людей, вагон, инструменты. Ваши цепные изыскания, чертежи ещё понадобятся Родине. Скрывать не стану, положение тяжёлое, немцы в тридцати километрах, — заключил военком с суровой нотой в голосе.
Марченко вышел из военкомата подавленный, мрачный. Он стыдился своего штатского костюма. Казалось, каждый встречный с укором спрашивал: «Как же это? Такой молодой, сильный и не на фронте? Ему, наверно, своя рубашка ближе к телу…»
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
Марченко сдержал шаг возле репродуктора, прислушиваясь к словам и волнующей музыке, которую услышал сейчас впервые. Он развязал галстук, сунул его в карман и зашагал быстрее.
Каштаны, раскинув зелёные шатры крон, не шелохнутся. Душно, как перед грозой, хотя синеву неба не омрачает ни единое облако, ни одна тучка.
«Вот оно — горе… — думал Марченко. — Первое в жизни большое, настоящее горе… Враг рвётся к городу… Здесь я тебя встретил, здесь ты живёшь, моя любимая, моя самая хорошая на свете, моя невеста… Биться бы с врагом за каждую улицу, за каждый дом… И что ж! Связан по рукам и ногам: «Вам доверили людей, вагон, инструменты, чертежи…»
Он знал, если даже уедет, не простившись, Ганя всё поймёт, хотя ей будет очень тяжело… Как это она сказала: «Не верится, неужели я могла прежде жить без тебя?..»
Нет, Марченко не мог уехать, не повидав свою невесту. Быть может, она захочет поехать с ним? Вместе работать, делить радость и горе… А нужно, так вместе сражаться на фронте…
Приняв это решение, Марченко заторопился на Замковую, к дому, где жила любимая девушка.
На перекрёстке Русской и Подвальной улиц ему преградила дорогу похоронная процессия. На машине стояли два гроба.
— Кого хоронят? — спросил Марченко у высокого сутуловатого человека.
— Писателей Александра Гаврилюка и Степана Тудора. Убиты при бомбёжке, — тихо ответил тот.
Надрывно завыли сирены.
— Воздушная тревога! Воздушная тревога! — неслось из репродукторов.
Но процессия спокойно продолжала свой путь, словно фашистские стервятники не могли уже причинить большего зла, чем они причинили.
Марченко спешил своей дорогой, не укрываясь в подъездах, стараясь выиграть время.
Справа, со стороны Высокого Замка, заухали взрывы.
— Станцию бомбят! — на бегу крикнул Марченко знакомому рабочему, которого несколько раз встречал в семье Ковальчуков.
— Метили, видно, туда, а попали…
— Думаете, по эту сторону горы?
— Сдаётся, что так…
Две бомбы прямым попаданием превратили жильё Ковальчуков в руины.
Но Петрик этого не видел, он и Василько в это время находились в пещере.
— Опять бомбят… У, рожи позорные! — сжал кулаки Василько. — Ох, только бы в наш дом не жахнули…
И тут он так быстро забубнил «Отче наш», что нельзя было отличить одно слово от другого.
— Давай быстрее знамя спрячем, — торопил Петрик. — Сперва сюда в корзину положим, верно?..
— Ага, пусть так, — прервал молитву Василько.
Пока они приваливали корзину ветками и засыпали песком, Олесь стоял на часах возле старого граба. Отсюда ему было видно, как вражеские самолёты сбросили бомбы на Замковую улицу. К небу взметнулось несколько столбов чёрного дыма, местами прорезанного вспышками огня, а через несколько секунд земля под ногами Олеся дрогнула от взрывов.
— Петрик… беда! — крикнул он, вбегая в пещеру, — там… кинули бомбы…
— Мама! Там моя мама!
Петрик не помнил, как добежал, как упал на груду камней и досок, как, сдирая до крови ногти, разгребал руками землю, лихорадочно отбрасывая кирпичи, а сам сквозь рыдания повторял только одно слово:
— Ма-ам-а!.. Ма-ам-а!.. Ма-ам-а!..
С расстёгнутым воротом и влажными от пота кудрями, Марченко подбежал к Петрику и поднял его с земли.
— Ганнуся!.. Где она?..
— На-а… Та-а-ам, — едва вымолвил Петрик, указывая рукой в сторону станции Подзамче.
— Там ихний госпиталь вакуируют. Она там, — пояснил Василько, размазывая рукой по лицу слёзы, смешанные с копотью и землёй.
— Где батя? — жарко дышит в лицо Петрику Марченко.
— Де-де-ппо…
Нельзя терять ни минуты. На станции Подзамче ждут товарищи. Там Ганя…
— Что ж мне делать с тобой, Петрик? — озадаченно спрашивает Марченко. — Забрать с собой? Петрик, друг мой, поезжай со мной. А?
— Не-е-е…
Как оставить Петрика? Оставить одного в таком страшном несчастье? Здесь ему быть нельзя… Надо увести к людям…
— Ну вот что, хлопцы, помогите мне Ганю разыскать. Народу там тьма-тьмущая скопилась, боюсь не найду я один Ганю.
Петрик, обливаясь слезами, ни за что не хочет отходить от развалин, под которыми погребена его мать.
Тогда Марченко пускается на хитрость.
— Петрик, друг мой. Разве ты забыл, что на груди у тебя красная звёздочка? Ты тимуровец, твой долг помочь мне найти Ганю! Неужели, хлопцы, вы оставите человека в беде?
— Идём, — тихо проговорил Петрик, хотя в душе он спорил сам с собой.
Камни, песок и земля осыпались у них под ногами, потому что спускаться приходилось по самому отвесному северному склону горы, одетую в буйную зелень каштанов.
Эшелоны, эшелоны эвакуирующихся. Люди покинули родной кров, спасаясь от врага.
В огромном многоцветном людском муравейнике перед станцией не видно стройной беловолосой девушки с ямочками на щеках. Нет её и на перроне, заставленном носилками с ранеными.
