Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
— Это тебе, — просто сказал он, и кровь прихлынула к его лицу. — Когда встретимся снова, — отдашь.
Росита с удивлением на него посмотрела.
— Вот какой ты, Мигэлито... Ведь это первый настоящий подарок в моей жизни. Роб говорил, что только знатные сеньоры Америки носят перья кецаля.
— Нам наплевать на знатных сеньор Америки, — сказал Мигэль. — Гватемальские перья должны носить гватемальские девушки.
Он поднял на нее глаза и про себя поклялся когда-нибудь похитить ее.
Все это было в Пуэрто.
А от того, что произошло здесь, в особняке дона Леона, становилось противно и гадко.
— Подумаешь, недотрога! — ревела Линарес. — Укусили тебя, что ли?
Мигэль подумал, что не стоит очень вооружать против себя девчонку, и примирительно сказал:
— Ладно. Не хнычь. Хочешь, я покажу тебе альбом с фотографиями?
Он нашел в шкафу у полковника снимки городов, по которым скитались изменники-офицеры, бежавшие из республики. Буэнос-Айрес,[45] Колон,[46] Манагуа,[47] Тегусигальпа...[48] Девчонка всхлипывала, но альбом рассматривала с интересом.
— Здесь мы были с отцом, — запищала она. — Город самых высоких пальм. И здесь были: целая набережная небоскребов... А это отец! — вскрикнула она.
Рядом с Леоном стоял бочкообразный человек в соломенной шляпе, из-под широких полей которой вызывающе выглядывали злые глаза и короткие усы, прикрывающие сложенный в усмешке рот. Чем-то девчонка походила на отца: Мигэлю показалось, что у них одинаково длинные руки, но он оставил это открытие при себе.
Так он и не сумел выбраться до прихода гостей в город. А ему необходимо было туда попасть. В этот вечер много пили, много шумели. Об удаче юного Орральде друзья полковника уже прослышали, и каждый понимал, что президентский подарок мальчику — это косвенно выраженная благодарность его опекуну. Офицеры потребовали, чтобы счастливчик произнес тост. Мигэль одернул на себе легкую рубашку из шелкового полотна и, по знаку полковника, привстал.
— Сеньоры! — выкрикнул он. — Пусть все здесь развалится — лишь бы наше дело победило!
Офицеры зааплодировали... Ах, как пожалел Мигэль, что здесь нет ни одного мальчишки Пуэрто, который оценил бы его находчивость! Он пожелал им всем развалиться, и они еще хлопают. Индюки!
Офицеры ждали продолжения. Мигэль вспомнил мальчишескую клятву, которую когда-то в Пуэрто они дали втроем: он, Хосе и Руфино. Маленький, всего на свете боявшийся Руфино служил в конторе у Ла Фрутера, но в трудную минуту он остался верным друзьям. Его уже нет, а клятва осталась.
— И пусть я сгорю в огне вулкана, если мы не отправим к дьяволу всех тех, кто мешает нам жить! — закончил Мигэль под нестройный рев гостей.
Что-то заставило его оглянуться: в дверях стоял Аугусто Чако — человек, опознавший в Руфино брошенного сына. Чако боялся своего грязного прошлого и расправился с маленьким боем. И вот сейчас этот убийца смотрит в упор на Мигэля, словно пытаясь извлечь из памяти слова услышанной когда-то клятвы. И, чтобы убийца не вспомнил, как эти слова бросил ему в лицо умирающий Руфино, Мигэль подбежал к гостю с бокалом в руке.
Я не пью перед дорогой, — сказал Чако. — Но за любезность — спасибо, Хусто.
«Перед дорогой», — повторил про себя Мигэль. — Нужно выбираться! Нужно скорее выбираться!»
Чако вызвал Леона в кабинет, и через четверть часа полковник вернулся к гостям один. Был он задумчив и встревожен.
— Неприятное известие? — спросил Мигэль, когда гости разошлись. — Или я говорил не то?
Ты держался по-офицерски, — похвалил его Леон. — Просто мы получили кое-какие сведения о Кондоре.
— Он жив? — с нарочитым испугом опросил Мигэль. — Но ведь мы сами видели их загнанными в болото.
Кто может знать, — зевнул полковник. — Потеряно дорогое время.
Он задумчиво побарабанил пальцами по столу:
— К сожалению, из Ливингстона поздно сообщили... Исчез старый кариб. Он знал все дороги в джунглях. А вчера целый эшелон с фруктами был пущен под откос. Совсем в другой стороне, где-то в нижнем течении Мотагуа, но рука та же. Готов в этом поручиться. Ну, спать, спать, Хусто!
Только утром Мигэль смог выбраться в город.
— Я хочу навестить сеньориту Линарес, — объяснил он.
— Отлично сделаешь, — одобрил его намерение полковник. — У ее отца большие связи. С этой семьей нам стоит подружиться.
Наконец-то Мигэль вырвался из своего проклятого гнезда. Он идет по улицам и чуть слышно насвистывает мелодию, которую напевала ему мама Кучита:
И если наш Педро смеется,
Богач от него не спасется.
Надутому гранду
Достанутся банты,
А счастье к пеону вернется!
Хорошо жить на свете, когда ты Мигэль, а не Хусто. Когда рядом друзья, а не враги. Когда ты спишь под открытым небом — в пустом ящике на берегу залива Аматике, а не в богатом особняке на мягкой постели.
— Эй, теленок, да разве так запускают кораблик?
Мигэль подбегает к фонтану, у которого возится малыш, выхватывает фрегат из черепашьего панциря, и через секунду лоскутный парус взвивается над фрегатом и кораблик скользит в чаше бассейна. Мигэль оглядывается: никто не видел — и ладно, сыну Орральде не очень-то пристало возиться с оборвышами.
Он снова бредет по авенидам, бросая гордые взгляды на прохожих.
— Мигэлито! — кричит чистильщик сапог.
— Чего тебе? — отзывается Мигэль и зажимает рот: да ведь окликнули не его.
«Забудь, кто ты, — приказывает себе Мигэль. — Ты Хусто. Хусто Орральде. Вот если крикнут «Хусто», — отзовись».
Торговка, сидя на мостовой, растирает валиками маисовые зерна, замешивает муку и тут же выпекает тортильи. Мигэль смотрит, как ловко прыгают в ее руках зеленоватые валики; он знает, что это вулканическое стекло и окрестности полны им, оно прочнее любого камня. Ноздри мальчика раздуваются от запаха лепешек; он лезет в карман за мелочью, но тут же поворачивается и проходит мимо торговки: знатные сеньоры не едят на улицах.
Вот и витрина с кофейным кустом. В утренние часы кафе пустует. Мигэль смотрит влево, вправо и отворяет дверь. За столом сидит официантка. «О чем ты задумалась, Росита? Скучаешь по нашему Пуэрто и по нашему морю? Все это еще вернется. Какая ты красивая, Росита! Я никогда тебе этого не скажу, чтобы ты не зазналась. Но ты очень красивая. Только кто велел тебе выкрасить блестящие черные волосы? Теперь они рыжие. Но, когда мы вернемся в Пуэрто, они снова станут прежними».
Росита замечает, что она не одна, и пугается:
— Сеньор, извините... Дева Мария, это ты?
Они стоят друг против друга, и каждому хочется сказать такое, чтобы запомнилось на всю жизнь. Но разум подсказывает иные слова.
— Не ходи сюда больше, — сердится Росита. — Закусочных много в столице.
Ах, как хочется дернуть ее за косу! Мигэль сейчас проучит гордячку.
— Да нет, я зашел случайно, — небрежно сказал он. — За пером кецаля.
— Зачем оно тебе? — удивилась Росита.
— Нас с полковником пригласили на именины. К одной девчонке. Неудобно с пустыми руками...
Краска заливает лицо Роситы. Глаза ее мечут молнии. Губы бормочут что-то злое.
— Перо осталось в Пуэрто, — лжет она. — Я его выбросила в первый же день.
Нет, такое перо не выбрасывают, и Мигэль об этом догадывается.
— Ладно, обойдусь, — решает он.
— Между прочим, подарки обратно не отбирают, — выпаливает Росита. — Хотя ты всегда был ослом. Девчонки тебя так и окрестили: «Голосистый осел».
— Врешь. Они прозвали меня «газетой», а мальчишки тебя — «москитом».
Росита улыбается:
— Помнишь?
— Я все помню, Росита. И как ты приносила мне лепешки и как столкнула в канаву.
Они, наконец, вспоминают, что стоят не на берегу Аматаке, и Мигэль объясняет, зачем пришел. Если Росита связана с верными людьми, пусть предупредит, что армасовды спохватились. Их известили, что в столице ждут крупного рабочего вожака. Чако отправлен в погоню... будто за Кондором. Неизвестный отряд пустил под откос эшелон компании.
— Мигэль, тебе очень трудно у них?
— Очень. Лучше мешки в порту таскать.
— Ты стал джентльменом, Мигэль. И одежда у тебя барская.
— Я стал Орральде, — грустно сказал Мигэль. — Прочтешь обо мне в газете, — не удивляйся. Это буду не я. Это будет другой — тот, Хусто...
Он опустил голову.
— Мигэлито, кецаль мой,[49] — шепнула Росита, но, как ни тихо она произнесла эти слова, Мигэль услышал.
Услышал, поднял глаза, полные боли и счастья, свои большие черные глаза, и срывающимся от волнения голосом сказал:
— Росита! Как хорошо, что ты здесь! Как это чертовски хорошо!
Взмахнул рукой и вышел. Вышел и снова вернулся:
