Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Очередь загудела враждебно, но те, между которыми Шишок втиснулся, поглядели на него внимательно, моргнули и признали: дескать, да, стоял мужичонка тута. Выбрался Шишок из толпы сильно помятый, но довольный — с водкой.
— Эх, давно мне бока‑то так не мяли!
Но показалось ему мало трёх бутылок:
— Нет, не хватит свояку. Подбавить бы надо.
Дождались, когда тыща вернётся — и опять Шишок пошёл менять денежку, а после полез в народ, толпившийся у водочного прилавка. На этот раз стал медалью трясти: дескать, отоварьте заслуженного фронтовика без очереди. С обоюдными матами перематами, причем и третья сторона — красномордая продавщица — поучаствовала в перепалке, Шишка таки отоварили, чуть медаль в давке не оторвали. Но своё он получил.
— Ладно, — вздохнул Шишок, — надеюсь, этого хватит. Пускай зальётся дядька Водовик.
— Да мы с этим грузом живо на дно пойдём, никакого камня не надо, — пошутил Ваня.
Шишок же сунул голову Ване под нос:
— Пощупай–ко, хозяин, мои волосья: после сегодняшней ругни у меня столько волос прибавилось, что небось любо–дорого посмотреть!
— Тебя не только ругательски изругали, — сказал Перкун, — а и тумаков тебе сегодня досталось.
— А не только мне!.. Я очереди шибко уважаю, я тута как рыба в воде… Но пора и честь знать!
Прошли чуть ниже по течению, увидали под развесистой ветлой парнишку–рыбака. На вопрос много ли рыбы наловил, рыбачок с гордостью показал ведёрко, в котором плавал усатый сом, бессмысленно разевая тупую пасть. После того как поцокали языками, Шишок спросил:
— А глубока ли речка‑то?
— Глыбокая… — отвечал рыбак. — И омутов много. Летом вон на пляжу‑то журналюга утонул. На спор хотел переплыть Смородину. Не переплыл…
Ваня вздрогнул, а Шишок почесал голову. Рыбачок же, кивнув вправо, сказал, что вон там за бараками речка делает такой кульбит, что любо–дорого посмотреть. Правда, река в том месте обнесена забором, раньше территория строго охранялась, а сейчас там всего один охранник, да и тот из барака почти не выходит, бардак ведь везде, порядка‑то нету…
Шишок, несмотря на Ванины протесты, вскачь понёсся к интересному месту, и Ваня с Перкуном, делать нечего, поспешили за ним. Прошли по узкой тропинке между глухими стенами тёмных деревянных бараков, явно пустующих, уткнулись в высокий дощатый забор. Нашли в нём едва приткнутую доску, отодвинули, пролезли — причём бочкобокий Перкун стесал несколько перьев — и очутились за забором.
Но за первым забором, прямо против него появился второй — такой же высокий, из‑за которого ничего не было видно. Путники оказались во внушительном деревянном коридоре между двух зубчатых стен. И тут Ваня увидел, что и в соседнем заборе доска отодвинута так же, как в этом… Даже в том же месте… Интересно… Шишок, воровато оглянувшись по сторонам, побежал ко второму забору — но не добежал, наткнулся на что‑то и принуждён был остановиться. Ваня помчался следом, протянул руку — и почувствовал невидимую преграду, вовсе даже не дощатую…
— Невидимый мел! — в один голос вскричали оба. Ваня попытался подглядеть в дыру соседнего забора — но мало что увидел… Тогда Шишок выломал одну связь первого забора — и во втором заборе тут же образовалась широкая прореха… И все увидели… увидели… увидели, что никакой реки нет… Налево, вдали, было широкое течение, которое ни с того ни с сего пропадало. Сплошной, от берега до берега, водопадный каскад рушился с высоты. Ни плотины тут не было, ни горы, откуда бы водотеча могла извергнуться… Так мало того: водопад обрывался ничем — вдруг, ровно ножом срезанный, исчезал… Дальше — ничего не было… Куда девалась масса речной воды — непонятно. Ушла под землю?
А вдалеке, с правой стороны, — было совсем уж неизвестное науке явление природы: водопад, который вопреки всем земным законам стал на голову и обрушивался снизу вверх. И дальше, на приличной высоте изогнувшись, Смородина продолжала течь как ни в чем не бывало.
И напротив них, за этим вторым забором, до которого не дотянуться, стояли те же бараки, что и на берегу… Ваня оглянулся и увидел, что за настоящим забором последнее окно соседнего барака распахнуто, поглядел вперёд: за забором на дне реки распахнуто первое окно ближайшего барака. И городской пейзаж за бараками на противоположном берегу казался точно таким же… Как будто эта невидимая стена была зеркальной, только почему‑то ни Ваня, ни Шишок, ни Перкун в ней не отражались…
Ваня обернулся — и увидал, что в раскрытое окно барака высунулся какой‑то мужик в форме… Охранник! Мальчик поглядел вперёд: в бараке на дне реки в открытое окно никто не высовывался… Ваня указал Шишку на охранника и крикнул:
— Бежим! — И все бросились в широкую прореху, протопали по сломанному забору и устремились в проход между бараками. Когда мчались по улице, застроенной какими‑то складами, мимо бесконечных заборов, Ваня оглянулся: охранник выскочил из того же прохода, показал внушительный кулак, но догонять нарушителей не стал.
Поднялись выше по течению Смородины, которая казалась теперь самой обычной рекой. Не слышно было шума водопада, который не так ведь далеко отсюда… Сели на берегу, под чахлыми кустами, и позадумались.
— Что ж, — сказал наконец Шишок, — выходит, кто‑то обвёл кусок водотечины невидимым мелом… Значит, в том ограждённом месте и должен сидеть свояк, я так думаю… Тоже решил отделиться от людей, видать, поднадоели… Вот ведь! Все поголовно решили мелком Василисы Гордеевны попользоваться, холера их забери!
— А как же мы за стену попадём, если он оградился? — спросил Ваня. — К Анфисе Гордеевне‑то не попали…
— Не знаю, — вздохнул Шишок. — Может, в воде проще… Попытка — не пытка. Тут, значит, выше по течению и полезем в реку, авось принесёт нас куда надо. Как говорится, только и ходу, что из ворот да в воду… Надеюсь, мелок у свояка остался.
Шишок достал из котомки жестяную коробочку из‑под ландрина, отковырнул крышку и вытащил каждому по затхлому печеньицу Анфисы Гордеевны.
Ваня, морщась, съел своё печенье — пахло оно отъявленной плесенью. Перкун тоже был не в восторге от стряпни. Шишок же сжевал за милую душу.
— И чего теперь? — только успел спросить Ваня, как вдруг почувствовал, что ботинки стали туги, поглядел на свои руки — и только крякнул: пальцы расшеперились, а между ними проросли телесные перепонки. Скинул тесные ботинки — на ногах то же самое. И дышать стало тяжеловато… Опять, что ли, окаянная трясовица привязалась, сенная лихорадка, так ведь тут вроде не лес, а самый что ни на есть Городецкий город, причём в нём он и жил до недавнего времени… Да и ладанку с защитной одолень–травой Ваня нащупал на груди. Схватился за уши — и нашёл за ними какие‑то прорези… Мать честная! Жаберные щели… Поглядел на Шишка: у того тоже и ладони и ступни стали перепончатыми, и жабры он тоже у себя прощупывал. То же случилось с Перкуном, который, во все глаза глядя на свои перепончатые лапы, поднял одну из них, замахал ею и просипел:
— Тьфу, пакость! Мы так не договаривались! Гусем быть не нанимался! Категорически отказываюсь!
Петух — не водная птица… — но кислорода ему не хватило, он раскрыл клюв для очередного протеста и стал жадно хватать воздух, — и Шишок, не слушая уже никаких возражений с его стороны, мигом столкнул петуха в воду. Перкун тут же камнем пошёл ко дну. Шишок скинул с себя тулупчик, Ваня — пальто, шапку и ботинки, всё добро благоразумно спровадили в котомку — и, схватившись за руки, полезли в холодную речку.
Бежали, пока водища не скрыла их с головой. Тут маленько отдышались.
— Фу–у! — пробулькал Ваня. — Думал, помру без воздуха…
— Без во–ды, хозяин, без воды, — поправил его Шишок, который плыл где‑то возле самого дна, видать, тяжёлая водочка вниз тянула.
— Я тебя понимаю, а ты вроде звуками не говоришь… — скричал Ваня. — Как это получается?
— Сам удивляюсь, — промямлил Шишок.
Ваня подумал–подумал и сказал:
— Наверно, эхолокация[51]… Дельфины так между собой изъясняются…
— Тебе, хозяин, виднее… — с сомнением отвечал Шишок.
— Конечно, виднее. Я по телевизору передачу видел…
Домовой повернул к нему ухмыляющуюся рожу — и Ваня мигом прикусил язычок, почему‑то говорить с Шишком про телевизор ему ни в коем случае не хотелось.
Перкун, оказавшийся в реке раньше, плыл впереди них, ловко гребя мощными перепончатыми лапами. Малиновый гребень, как фонарь, мелькал вдали.
— Ты у нас теперь настоящая мокрая курица! — крикнул вслед ему Шишок.
Перкун поворотил к ним голову со стелющимся по течению разноцветным хвостом и прокудахтал:
— А ты домовой–водовой.
Водица была мутная, плыли, погружаясь всё глубже и глубже. Вода, как ни странно, не казалась особенно холодной, Ваня и не думал замерзать, может, они стали, как рыбы, хладнокровными?!. И уставать никто не думал. Плавать было гораздо легче, чем ходить по земле. Как будто летишь по воздуху… Как будто перепончатые руки — это крылья. Наверное, Перкуну тоже думалось про полёт — потому что он вовсю махал своими яркими крылами, только оранжевые блики плясали по воде.
