Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй - Ларри Ян Леопольдович
Перед самым носом Вали покачивались пушистые шары. Они висели на толстых длинных шестах, которые поднимались со дна чашки.
От них-то и шел этот крепкий и такой вкусный запах.
Валя почувствовала, что если сейчас же, сию минуту не съест вот этот шар, который качается перед ее носом, она просто умрет от голода.
Валя подтянулась на руках и села верхом на край лепестка, как на забор.
Вкусный шар был совсем рядом. Валя вцепилась в него руками и с силой дернула к себе. Но оторвать его не удалось. Шар держался крепко.
Валя дернула сильнее.
Лепесток, на котором она сидела, качнулся, и она чуть не потеряла равновесие. Чтобы не упасть, девочка отпустила шар и крепко ухватилась за края лепестка.
Шар отлетел в сторону, ударился о другой край чашки и тотчас же снова заплясал перед глазами Вали.
Тогда Валя так рванула шар, что вся чашка задрожала. Шар оторвался от шеста, и в ту же минуту Валя вместе со своей добычей грохнулась вниз, на дно чашки.
Не выпуская шара из рук, Валя вскочила и посмотрела вверх по сторонам. Она находилась в сердцевине огромного цветка.
Влажные лепестки поднимались вокруг, точно гладкие стены круглой башни. Сквозь щели темных лепестков просачивался розовый утренний свет.
Где-то далеко-далеко закричали птицы. Внизу, шурша листвой, пробежал кто-то, быстро перебирая легкими ногами.
«Надо слезать на землю!» — подумала Валя.
Прижимая крепко к груди вкусный шар, она обошла чашку-цветок и остановилась перед узкой щелью между лепестками. Она попыталась протиснуться сквозь щель, но щель оказалась слишком узкой.
Тогда Валя попробовала взобраться наверх по шесту, но лишь только она ухватилась за него руками, стены чашки задвигались, словно живые, и медленно стали сближаться.
Огромный цветок, в который залезла Валя, сложил над ее головой лепестки. В цветке сразу стало темно.
Напрасно Валя пыталась раздвинуть лепестки и выбраться из цветка. Лепестки крепко сжались и не выпускали ее из душистой тюрьмы.
— Карик! Ка-арик! — испуганно закричала девочка. — Скорей! Сюда! Ко мне!
Она кричала что было силы, но голос ее не мог пробиться сквозь мягкие, толстые стены. Казалось, что она кричала, уткнувшись лицом в пуховую подушку.
Этот придушенный, еле слышный крик, точно отголосок далекого эха, донесся до Карика. Он остановился, прислушался. Ему показалось, что где-то, далеко-далеко за холмами, кричит Иван Гермогенович.
— Ага! — обрадовался Карик. — Идет сюда. Нашел нас все-таки.
Он быстро взбежал на высокий пригорок и снова, сложив руки рупором, закричал:
— Зде-есь! Сю-юда! Мы здесь!
В ответ только гукнула ночная птица.
У подножья холма с шумом катилась река. Волны плескались о берег. Мягко шуршал осыпающийся с обрыва песок.
«Откуда же он кричал? — думал Карик. — Справа или слева?»
Он постоял немного и снова крикнул.
Но никто не отозвался. Он крикнул еще и еще раз, повертываясь в разные стороны.
Напрасно. Ему не отвечал никто.
Карик нахмурился:
— Нет. Должно быть, показалось.
Он взглянул на темную рощу, где осталась Валя, и громко оказал:
— Валя, ты слышала? Как будто бы Иван Гермогенович кричал? Слышала ты или нет?
Но на этот раз и Валя не ответила Карику.
«Ну, не хватает еще, чтобы и она пропала!» — подумал Карик и крикнул погромче:
— Ва-аля!
С обрыва упал в воду камень. Карик вздрогнул, оглянулся, постоял немного и снова крикнул:
— Ва-алька-а-а!
Валя не отвечала.
— Ну вот, говорил ей, чтоб сидела на дереве и ждала, а она ушла куда-то… Свяжешься с девчонками — и сам не рад будешь.
И он не спеша пошел через поле к роще.
Но вот и роща.
Карик подошел к деревьям. Задрав голову вверх, он посмотрел на густые вершины.
Утренний ветерок тихо покачивал широкие листья, из которых выглядывали огромные желтые шары.
Вали на деревьях не было.
— Где же она? — совсем растерялся Карик.
Он крикнул еще раз и еще раз, но только ветер прошумел ему в ответ.
Валя не отзывалась.
Карик прикусил губу, остановился и задумался:
«Валя не могла убежать далеко. Значит?.. Значит, ее кто-то схватил, утащил куда-то, а может быть… сожрал».
Карик даже вздрогнул.
«Ах, если бы здесь был Иван Гермогенович! Он непременно что-нибудь придумал бы, непременно нашел бы Валю».
Карик беспомощно огляделся.
Вокруг лежали безмолвные холмы. Холодное, какое-то чужое небо висело над мертвыми песками. Тоскливо шумел голый, высохший лес на соседнем пригорке.
Над головой со свистом мчались куда-то исполинские жуки, задевая крыльями уродливые деревья.
Все кругом было каким-то чужим, непривычным, страшным. Карик вздрогнул и с пронзительным криком побежал вперед не разбирая дороги.
Перед рассветом Иван Гермогенович проснулся от страшного холода. Он придвинулся к стенке, но тотчас же отскочил от нее точно ужаленный. Роговая стенка раковины была холодна как лед. Спать в таком леднике было совсем невозможно. Иван Гермогенович выбрался из раковины и принялся бегать вокруг нее, стараясь хоть немного согреться.
Еще светила луна.
Холодный ветер дул в лицо, в спину, поднимая тучи мелких камней, и камни больно хлестали по рукам и ногам.
— Ну и ночка! — ворчал профессор. — Хорошо еще, что ребята устроились в теплом месте.
Он решил посмотреть: как-то они спят в орехе? Удобно ли им? Спокойно ли? И, дрожа от стужи, пошел к реке.
Бледная луна освещала голый пригорок с одиноким сухим деревом на вершине. Профессор взбежал на пригорок и растерянно огляделся.
Пригорок был пуст.
Сухое, искривленное дерево скрипело на ветру, грустно шурша, высохшими листьями. Черные тени листьев печально ползали по холодной земле.
— Странно… Очень странно… — пробормотал Иван Гермогенович.
Он прекрасно запомнил, что здесь, на этом самом месте, лежал огромный орех. Вот и неглубокая впадина, вдавленная его круглыми боками. Ну, конечно, это то самое место. Сомнений быть не могло.
Профессор наклонился к земле и принялся внимательно рассматривать ее.
От впадины к реке тянулась черная широкая полоса, как будто здесь протащили совсем недавно тяжелую кладь.
Профессор вытянул шею и, поминутно нагибаясь, пошел по следу.
След довел до реки.
Иван Гермогенович остановился на самом краю обрыва и задумчиво посмотрел вниз, на черную реку, которая с шумом катила свои воды.
Дальше идти было некуда.
Пощипывая бороду, хмуря брови, он стоял над обрывом и разговаривал вслух сам с собой:
— Если бы кто-нибудь напал на них, они бы закричали, позвали бы меня. Я всегда сплю так чутко, я непременно услышал бы их. Но что же тогда случилось? Утащил кто-нибудь орех, что ли? Да нет. Кому он нужен, старый, испорченный орех? Чепуха. Все дело значительно проще: орех сдуло в воду.
Профессор быстро спустился к реке.
— Куда же, однако, понесло орех? Вправо? Влево?
Иван Гермогенович поднял кусочек сухого листа и бросил его в воду.
Течение подхватило листок, закружило и помчало, подбрасывая на пенящихся волнах.
Профессор побежал по берегу в ту сторону, куда понесло листок.
Лес подступал к самой реке. Профессор то пробирался сквозь чащу, то шел по воде, теплой, как парное молоко. Ночь была светлая, лунная. Только у берегов, где густо росли высокие травяные деревья, лежали черной полосой широкие тени.
По середине реки, по лунной дорожке, неслись, обгоняя профессора, лепестки, гигантские листья и бревна.
Они ныряли, то пропадая, то появляясь снова, — издали казалось, что это кто-то плывет, борясь с волнами.
Всякий раз, когда на середине реки проплывало, ныряя, бревно, Иван Гермогенович останавливался и с тревогой следил за ним:
— Не ребята ли плывут?
Он лез в реку, заходил по пояс в воду, готовясь броситься на помощь. Но вот бревно подплывало ближе. Уже совсем отчетливо видны голые сучья.
