Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
Йоськи дома не оказалось. Пришлось идти без него.
В детском доме друзей встретил Олесь. На рукаве его беленькой рубашки алела повязка с надписью: «Дежурный», и по лицу Олеся было заметно, что он горд тем, что дежурный.
Первым делом Олесь повёл друзей показать им столярную мастерскую.
— Знаменито! — восхищённо прошептал Василько, заходя в большую комнату, где в шесть рядов стояли новенькие станки. Пахло стружками и лаком. Инструменты были аккуратно разложены на полках, а натёртый паркетный пол сверкал как лёд на катке.
— Я уже здорово научился строгать рубанком, — не утерпел и похвастался Олесь.
Потом мальчики зашли в комнату с множеством разных кукол и других игрушек. Тут же стояли маленькие ванночки с какой-то белой массой, краски. На столах лежали альбомы с рисунками.
Василько взял в руки одного зайца.
— Это ребята делают для самых маленьких, — пояснил Олесь.
— Неужели сами делают? — недоверчиво спросил Василько. — Точнёхонько, как в магазине продаются…
— У нас тут и платья и ботинки — всё сами ребята шьют. Во, гляди на мне ботинки — это мне пошили хлопцы из старшей группы…
Олесь показал друзьям спальни. В каждой из них ровненько, как по линеечке, стояло по пять-шесть никелированных кроваток с одинаковыми голубыми покрывалами. На окнах — вазоны с цветами, на стенах — хорошие картины в багетовых рамах.
— Хорошо тут. Скажешь нет? — шепнул Василько Петрику.
— Ещё бы!
Из окна, охваченная пламенеющим закатом, совсем близко виднелась Песчаная гора. На склоне её бегали две девочки в пёстрых платьях. Около них паслась коза.
До мальчиков донеслись рукоплескания.
— Уже началось! — спохватился Олесь.
И они, перепрыгивая через ступеньки, побежали по лестнице вниз.
В зале было полно. Кое-кто из мальчуганов даже примостился на подоконниках.
Среди одинаково одетых гости выделялись. И Петрик сразу увидел отца, сидящего рядом с монтёром, которого встретил сегодня утром на Замковой улице.
— Гляди, вон Стефа, — шепнул Олесь, показывая глазами на первые ряды.
Ганя, Стефа и Юра сидели рядышком. Но мальчики к ним не подошли, а остались стоять у входных дверей.
Никогда в своей жизни Петрик и Василько не видели представление кукол.
Когда закрылся занавес, Петрик, Василько и Олесь хлопали до боли в ладошах.
После пьесы на сцену вышел мальчик и продекламировал стихотворение. Вслед за ним выбежало несколько пар танцоров в украинских костюмах. Они закружились в весёлом гопаке. Потом маленькая девочка спела трогательную колыбельную песенку, держа в руках куклу. Но вот высокая женщина с пышной причёской объявила, что их гость прочтёт стихотворение великого немецкого поэта Генриха Гейне.
На сцену вышел Юра.
Нахохлившись, Мартын Ткачук, поглядывая на Ковальчука, пробурчал:
— Гейне… А не лучше бы Тараса Шевченко?
Нет, Юра не принял позу, выставив одну ногу вперёд, как это сделал до него мальчик, читая поэму. Слегка волнуясь, чуть срывающимся голосом он негромко начал:
Как часовой, на рубеже свободы
Лицом к врагу стоял я тридцать лет
Я знал, что здесь мои промчатся годы,
И я не ждал ни славы, ни побед…
— Юра читает моё любимое… — шепнула Стефа на ухо Гане. А мальчик продолжал гневно и гордо:
Порой от страха сердце холодело
(Ничего, не страшно только дураку!).
Для бодрости высвистывал я смело
Сатиры злой звенящую строку.
Ружьё в руке, всегда на страже ухо.
Кто б ни был враг — ему один конец!
Вогнал я многим в мерзостное брюхо
Мой раскалённый, мстительный свинец…
— Ничего не скажешь, здорово читает, — похвально отозвался Мартын Ткачук.
— Тихо, друже, — сжал руку своему соседу Ковальчук. — Мешаешь хлопцу.
В голосе Юры теперь уже слышалась и горечь, и мужество, подобное набату, зовущему на подвиг.
Но что таить! И враг стрелял порою
Без промаха, — забыл я ранам счёт.
Теперь — я все равно не скрою,
Слабеет тело, кровь моя течёт…
Свободен пост! Моё слабеет тело…
Один упал — другой сменил бойца!
Я не сдаюсь! Ещё оружье цело,
И только жизнь иссякла до конца.
Юре долго-долго аплодировали.
Какой-то малыш — о, да это ж Ивасик, братишка Олеся! — вышел на сцену и, едва удерживая в руках большой букет, передал Юре. После этого малыш с достоинством поклонился публике и важно зашагал за кулисы.
Это всех очень рассмешило. Ему тоже принялись аплодировать.
Женщина в вышитом платье объявила, что Стефа Квитко исполнит на рояле вальс композитора Шопена.
В зале захлопали в ладоши. Олесь взглянул на Петрика и увидел, что тот отчаянно кусает губы.
Петрик действительно волновался. Он никогда ещё не слышал, как она играет. А вдруг забудет, что надо играть? Засмеют…
Стефа в белом платье с оборочками легко поднялась по лестнице на сцену, улыбнулась и уверенно села на круглый стул у рояля, положив руки на клавиши.
Сначала она играла тихо, плавно, словно с грустью о чём-то рассказывала, а потом вдруг неожиданно по залу рассыпалась звонкая трель.
Петрик не представлял себе, что так красиво можно играть.
Стефа ещё сидела за роялем, когда на сцену вышла та маленькая девочка, что в начале концерта пела колыбельную песню, и подала исполнительнице букет гвоздик.
Можно было подумать, что это Петрику подарили цветы, так он сиял от радости.
Все громко хлопали в ладоши, но громче всех, разумеется, аплодировал Петрик.
По дороге домой Стефа попросила Петрика нести цветы. И он их нёс, как бесценный клад. Несколько гвоздик Стефа подарила Петрику, прощаясь с Ковальчуками около старинной пороховницы.
Прибежав домой, Петрик поставил цветы в свою кружечку, из которой пил чай. Дарина только плечами пожала. Прежде она что-то не замечала за сыном такого пристрастия к цветам.
Никто не видел (разве только звёзды видели?), как Петрик перед сном поцеловал гвоздики и чуть слышно прошептал: «Стефа».
Проснулся Петрик от сильного взрыва. В этот же миг дом сильно потрясло, что-то близко рухнуло. Было темно и жутко.
— Мама, что это? — спросонья крикнула Ганя.
— Одевайся, доню.
К Петрику подошёл отец.
— Одевайся, сынку, быстро!
Далёкие взрывы рвали ночную тишину.
Петрик торопливо застёгивал сандалии.
— Тату, почему стреляют?
— Ещё не знаю, сынку… — ответил Ковальчук, что-то торопливо доставая из сундука.
— Дарцю, — хрипло сказал Ковальчук. — Дома находиться опасно, видишь — бомбят… Забеги к соседям… Ступайте на Княжью гору. Ждите там до утра. Ворочусь, найду вас.
— Можно в нашу пещеру, — поспешно сказал Петрик. — Юра тоже так захочет…
— Идите, — согласился Ковальчук и побежал в сторону станции Подзамче, где горел нефтеперегонный завод.
Большие пожарища освещали город. Горели дома в районе главного вокзала и в других концах города. На горе же царила такая густая тьма, что вскоре по острой, саднящей боли Петрик почувствовал — у него изодрана о ветки шиповника не только рубашка.
— Осторожно, здесь яма, — предупредил Юра.
Вдруг где-то совсем близко под горой оглушительно ухнуло.
— Бомбы кидают! — испуганно прижалась к Петрику Ганя.
— Не бойся, — дрожа от праха, прошептал Петрик. — Уже близко… А в пещере будет не страшно…
— Где мы впотьмах отыщем вашу пещеру, — с отчаянием простонала девушка. — Сейчас жахнет бомба — и конец!
— Замолчи! — прикрикнула на неё Дарина. — Идёмте скорее…
Царапая о ветки руки и лицо, женщины неотступно шли за Юрой и Петриком, пока мальчики, наконец, привели их в пещеру. Здесь Дарина расстелила на земле ватное одеяло, и все мешками повалились с ног.
— Спи, сынок, усните, друзья, — усталым голосом проронила Галина Максимовна, мать Юры. — Я посижу около вас.
Юра устал, всё тело ломило. И спать очень хотелось. Но при мысли, что мама будет сидеть я всю эту страшную ночь их охранять, его обожгло стыдом.
— Я сам посижу, мама… Это мужское дело охранять женщин и детей.
Мать поцеловала сына в голову.
— Хорошо, выполняй свой мужской долг, мой мальчик.
Засыпая, Петрик расслышал тревожный голос своей мамы:
— Неужели война?..
Глава седьмая. Чёрные кресты
Не ведая, какие грозовые тучи войны сгущаются над Отчизной, Ковальчук настоял, чтобы хворающий последнее время Тарас Стебленко поехал лечиться в Крым.
Счастливый Тымошик! Счастливая тётя Марина! Они тоже уехали в Крым. Правда, Тымошик обещал Петрику привезти разноцветных кремушек, «большую кучу, аж до неба!» А тётя Марина обещала ракушку, в которой слышен шум моря!»
