Николай Томан - Город может спать спокойно
— Давайте вот что тогда сделаем, — прерывает Дюжева капитан Зыков. — Побеседуем с жителями Ясеневки, которые тут при немцах были. Не может быть, чтобы они чего-нибудь не вспомнили. Мне известно, что во время оккупации Ростова немцы заставляли его жителей собирать неразорвавшиеся снаряды, складывать их в траншеи и закапывать. А потом, почти двадцать лет спустя, снаряды эти обнаружили газопроводчики…
— Вот видите!..
— Ничего пока не вижу. И не собираюсь поднимать панику по заявлению мальчишки, начитавшегося детективных романов. Сегодня же займитесь розыском местных жителей, находившихся здесь при немцах. А за Козьим пустырем пусть установят на всякий случай наблюдение. И чтобы этот ваш Говорков не совал туда своего носа.
На этот раз Дюжев вызывает Говоркова к себе.
— Вот что, Говорков, — строгим тоном начинает Дюжев, — раз уж ты изъявил желание помогать милиции, то, сам понимаешь…
— Конечно, понимаю, товарищ лейтенант!
— Значит, договорились. А теперь уточним твой образовательный ценз, так сказать. Ты в каком классе?
— В девятый перешел. Да плюс самообразование по военно-инженерным вопросам.
— Увлечение военно-инженерным делом — это у тебя вроде наследственности, стало быть, по отцовской линии. А в комсомоле давно ли?
— Третий год.
— Ну, считай, что во внештатные мои помощники прошел по всем статьям, — говорит Дюжев. — Твои познания по военно-инженерной части могут нам теперь понадобиться. Помнишь, твой отец рассказывал, что у немцев в Ясеневке были большие склады артиллерийских снарядов и инженерных мин? И что вывезти их они не смогли, а, видимо, засыпали в каких-нибудь подземных казематах? Всю эту работу по засыпке производили, наверное, местные жители…
— Не наверное, а точно!
— Почему так уверен?
— Наша комсомольская организация давно уже ведет военно-патриотическую работу. Все ясеневские ветераны Великой Отечественной у нас на учете.
— Что значит — на учете?
— Ведем с ними переписку, знаем биографии…
— Тоже мне военно-патриотическая работа бюрократическими методами! — фыркает Дюжев. — Небось специальное досье на каждого завели?
— Досье только в полицейских участках и в шпионских организациях заводятся…
— Не обязательно только там.
— Все равно нам это ни к чему. А методы наши вовсе не бюрократические. Переписываемся мы только с теми, которые теперь в других городах, а у всех ясеневских дома побывали. И потом, не только ведь расспрашиваем их, но и помогаем. Кому чем…
— Ну ладно, за обвинение в бюрократизме извини, и давай ближе к делу.
— Из бесед с этими ветеранами и местными жителями, которые находились тут при немцах, нам известно, что в сорок четвертом, когда наши прорвали оборону и немцы стали драпать, эсэсовцы согнали почти всех ясеневских мужчин на земляные работы. Однако что они закапывали, точно никто не знает, потому что всех их потом расстреляли.
— Значит, предположение твоего отца, что они закапывали склады с боеприпасами, ничем пока не подтверждается?
— Почему же не подтверждается? Выжил ведь все-таки один из тех, которых расстреляли. Он тяжело ранен был, и они его за мертвого сочли. С тех пор, правда, он не совсем в себе… Да и лет ему за семьдесят. Но уверяет, будто засыпали они тогда какой-то погреб со снарядами.
— Помнит он, где именно?
— Спрашивали мы его об этом, а он говорит: «Что снаряды зарывали, точно помню, а вот где — запамятовал…»
— А почему запомнил, что снаряды?
— «Тяжеленные, говорит, были…» И потому еще, наверно, что в первую мировую в артиллерии служил.
— Рассказывал он об этом еще кому-нибудь?
— Говорит, рассказывал, но ему не верили, считали свихнувшимся после расстрела. Да и кто поверит, раз он места того не помнит?
— А ты веришь?
— Так ведь я потому, что и отец считает, что не могли немцы вывезти все свои боеприпасы. Он, когда с фронта вернулся, заявил даже об этом горвоенкомату, и тот вызывал саперов, но они ничего подозрительного не обнаружили. Должно быть, не очень опытными были. А может, склады те так глубоко, что миноискатели их не учуяли.
— А как же тогда твоя «подозрительная личность» могла их учуять?
— Ну, во-первых, у него, наверно, миноискатель особой конструкции. А во-вторых, может быть, он ничего пока не учуял. Вот и надо нам его опередить…
— Опередить? — задумчиво переспрашивает Дюжев. — Кто знает, может быть, ты и прав… Может, и в самом деле нужно его опередить. Дай-ка мне адрес того человека, который выжил после расстрела. Попробую сам с ним побеседовать.
«Если тут где-то действительно тайный склад боеприпасов, — возвращаясь домой, размышляет Говорков, — наши саперы непременно его обнаружат. Ведь все они такие толковые ребята…»
И он вспоминает старшего сержанта Шота Вачнадзе, с которым познакомился в клубе городского комитета комсомола. Вачнадзе тогда выиграл у него три шахматные партии подряд, хотя Говорков считается лучшим шахматистом своей школы. Но он не очень огорчился, скорее удивился молниеносному разгрому своих позиций. И наверное, был у него при этом такой ошеломленный вид, что кто-то из приятелей Вачнадзе сочувственно заметил:
— А ты, парень, не переживай. У него ведь не голова, а кибернетическое устройство. Он…
— Что — он? — вскинул на него черные глаза Вачнадзе. — Перебрал в голове все варианты, да? А знаешь, сколько их может быть на шестидесяти четырех клетках шахматной доски? Десять в сто двадцатой степени! Или…
— Единица со ста двадцатью нулями, — опередил его Говорков.
— Ты смотри какой грамотный! — засмеялся Вачнадзе. — Ну, а как при таком количестве возможных ситуаций выиграть партию методом «перебора вариантов»?
— Не все, конечно, а десятка два нужно, наверно, перебрать… — не очень уверенно заметил Говорков.
— Один известный шахматист сказал по этому поводу: «Профаны думают, что превосходство шахматных маэстро заключается в их способности рассчитать не только на три-четыре хода, но даже на десять и двадцать ходов вперед». А когда его самого спросили, на сколько же ходов вперед рассчитывает свою игру, он ответил: «Ни на один».
— Но как же так?..
— Ну, это он, наверно, слегка пошутил. А вот знаменитый кибернетик Шеннон сказал уже совершенно серьезно, что хороший шахматист рассчитывает вперед только несколько вариантов и на разумную глубину.
— А как понимать эту «разумную глубину»?
— Этого, дорогой, никто еще не знает. А единственной существующей кибернетической системой, успешно решающей такие задачи, является пока только человек. Вот его и изучают кибернетики и психологи, чтобы потом обучить этому машину. Так что гордись, Говорков, что ты человек!
Потом они разговорились о планах Вачнадзе после окончания военной службы, и старший сержант сообщил ему, что готовится к вступительным экзаменам на математический факультет МГУ.
«Но ведь демобилизуется он только осенью, а сейчас еще в строю, — размышляет Говорков, подходя к своему дому. — А на таких толковых ребят, как он, вполне можно положиться…»
Саперы начинают поиски
После вторичного доклада лейтенанта Дюжева начальник районного отдела милиции решился встретиться с комиссаром горвоенкомата.
— То, что вы сообщили мне, товарищ Зыков, чрезвычайно важно, — выслушав капитана милиции, озабоченно сказал горвоенком. — Я здесь недавно и впервые обо всем этом слышу. Мой предшественник ничего не сообщил мне не только о безрезультатных поисках склада немецких боеприпасов, но и возможности его существования в окрестностях Ясеня.
— Мы в этом тоже не совсем уверены, товарищ подполковник, но в данном случае…
— Вполне разделяю вашу точку зрения! — нетерпеливо перебил его горвоенком. — Сегодня же поставлю в известность об этом полковника Азарова. Его полк один из лучших в нашем военном округе.
— Да и сам он, кажется…
— Да, он знаменитый минер, герой Великой Отечественной. А что это за человек, о котором сообщил вам комсомолец Говорков?
— Весьма возможно, что он принял за шпиона какого-нибудь искателя кладов или вообще человека с причудами. Но и в этом случае…
— А почему, собственно, не поинтересоваться кое-кому там, за рубежом, судьбой специально оставленных на нашей земле смертоносных сюрпризов? Я бы на вашем месте поставил об этом в известность представителя Комитета госбезопасности.
— Это уже сделано, товарищ подполковник.
Подразделениям полковника Азарова приходилось уже разминировать и поля и леса. Он сам вскоре после войны обезвредил несколько мин замедленного действия, механизм которых лишь по случайности не сработал в свое время и потому был особенно опасен. Но кого же послать теперь в разведку?
